Летописи Святых земель - Копылова Полина (книги онлайн полные версии txt) 📗
– Итак, ты продолжаешь утверждать, что покушался на ее величество в минуту помрачения рассудка? – спросил Ниссагль, усаживаясь в кресло. Сзади, за пюпитром, уже изготовился писать секретарь.
Этери повис в лапах двух зверовидных стражников. С другого конца покоя уже надвигались подручные палача, готовясь по команде приступить к своим обязанностям. Но он еще держался.
– Да, утверждаю.
– Тогда повернись… Ах да, тебе никак… Разверните его лицом в ту сторону, – и, увидев, что Этери замер, Ниссагль спросил еще раз:
– Ты продолжаешь утверждать, что поднял руку на королеву в минуту помрачения рассудка?
– Да, да, да! – Арестованный пытался опереться на громкий голос, он почти кричал. – Да, говорю же вам!
– Ну, да поможет тебе Сила! Мастера, прощу приступить к ремеслу.
Подручные палача за руки подтащили Этери к свисающим с потолка цепям, замкнули оковы на его запястьях и с треском сорвали с него одеяние. Канц задумчиво перебирал отмокающие в кадке плети, пока не вытащил одинарную, четырехгранную в сечении, хитро перекрученную, с узелками. Взвесил в ладони, прищурился, целясь, отвел руку, дождался кивка и, перенеся тяжесть на правую ногу и кисть руки, ударил.
Этери не успел вскрикнуть. Он задохнулся от боли, ослеп от брызнувших слез, заглатывая воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Второй удар заставил его издать похожий на рыдание вскрик, слезы обильно смочили закинутое кверху лицо, он изогнулся, ощущая нестерпимое жжение двух положенных крест-накрест алых рубцов.
Три, четыре, пять, шесть…
Ночь, огонь, ледяная вода, вопли, пинки и боль, боль, боль…
– Еще, мастер! – Ниссагль сделал глоток вина. Ночь шла на убыль.
Скользкое от крови и дурного пота тело Этери с вывернутыми локтями покачивалось на дыбе. В лапе Канца обвисла мокрая трепаная семихвостка. Было душно и смрадно. От жары щипало глаза и волосы противно щекотали шею за ушами, Ниссагль то и дело откидывал их рукой.
– Он потерял сознание, господин Гирш.
– Плесни водой. Молодой, живучий. Очухается, куда денется.
– Повинуюсь.
– И приготовь горячую шину. По-хорошему, видно, до него не доходит.
– Она с вечера в углях.
– Исполняй.
Вода с шумом окатила упавшую на грудь голову Этери, закапала с волос, смыла кровь, обнажив розовое мясо рубцов… Жесткие пальцы взяли его за подбородок:
– Ну? Ты собираешься признаваться? – В алом тумане выступило огромное желтое лицо Ниссагля с вопросительно поднятыми бровями.
Этери что было сил замотал головой. Ниссагль кивнул Канцу, поднявшему прозрачно-розовую трескучую шину. Помещение огласилось отчаянным криком:
– Нет, нет, нет, не надо, уберите огонь, уберите, уберите, я все скажу, пощадите, нет…
Откуда только взялись у Этери силы так биться – подручные повисли на его связанных ногах, чтобы Канц дальше и дальше вел раскаленным железом страшную шипучую, вспухающую пузырями черту по его груди.
– Я все скажу, скажу, скажу… слышите, вы… да, да, да! Я хотел убить королеву… потому что она одержима Злом, потому что она принесет нам несчастье! Я ненавижу, ненавижу ее!
– Кто дал тебе яд? Кто внушил тебе эти мысли?
– Алли! – Он опять провалился в черноту.
– Хватит с него. Снять!
Веревки медленно поползли по насаленным блокам, опуская жертву на пол.
– Достаточно покуда. Либо я чего-то не понимаю, либо у него ум за разум зашел. Ладно, подробности спросим завтра. Получите у казначея награду за первое признание, мастер Канц. – Ниссагль бросил взгляд на подсвечник, где вдоль свечи вытянулась линейка с делениями, увидел, что шесть часов с начала допроса минуло, и сам себя мысленно похвалил. – Это отродье в камеру. Следить, чтобы, чего доброго, не окочурился…
– Мы ж вроде не сильно его потрепали, – оправдывался Канц.
– Не волнуйтесь, мастер, это я для красного словца сказал, а если он помрет, то я на вас не буду в обиде. Канц понимающе ухмыльнулся.
– Пока все свободны.
Солдаты отворили ставни – над спокойной Вагерналью, над островерхими крышами серела заря.
Беатрикс сидела у стены, вытянув заголившиеся ноги – платье задралось до колен. Позванные обмывать покойного прислужницы безропотно переступали через нее и закрывались руками от срамных частей мертвеца. Все было не по обычаю.
Эккегард умер страшно – так изломало его последней судорогой, что тело и посейчас не разгибалось, зубы были оскалены.
Разбросанные по полу простыни испятнала черная кровь, тазы заполнила жижа кровавой рвоты – это когда простыней уже не хватало.
Хуже всего было то, что он не впадал в беспамятство – мучился в полном рассудке, и когда рвавшие его изнутри когти ослабевали, он больно сжимал ей руки, прикладывая, их к горячей груди, там, где сердце. Потом снова начинал метаться, сначала впиваясь зубами в белье, а потом уже не сдерживая звериного воя, и она вместе с врачами наваливалась на него всем телом, чтобы он обо что-нибудь не ударился. Хотя это не имело смысла, они с самого начала поняли, что ему не жить.
Эккегард, Эккегард, Эккегард…
Пламя свечей трепетало на сквозняке, по ее лицу ходили тени, ночь казалась нескончаемым сном. Ее платье тоже было в крови, и ей стало мниться, что она – одна из этих белых простынь, к которым прижимались его обожженные отравой губы, да-да, отброшенная в угол ненужная ветошь.
Служанки смоченными в теплой воде тряпками растирали лицо мертвеца, чтобы хоть чуть разгладить гримасу.
Беатрикс отвернулась. Она вспоминала, как в этой самой спальне отдалась ему впервые, назло всем, не скрывая жестокого торжества. И с тех пор много раз, вперемежку со многими, превозмогая его стыд, наступая на его гордость. Много раз.
– Госпожа, госпожа, шли бы вы отдохнуть, – склонилась над ней Хена.
– Иду, Хена.
В бассейне ее разморило, пальцы соскальзывали с резных перилец, тянуло на мозаичное дно. То и дело протирая слипающиеся глаза, она удалилась в маленькую круглую комнатку, где было постелено на полу перед высоким камином из оникса. Там и уснула, свернувшись клубком.
Алли еще раз перечитал вежливое и угрожающее письмо Ниссагля с требованием явиться на очную ставку с Этери Кроном, скривил губы в улыбке. Кажется, ему предстояло выпутываться самому, потому что королева спала как убитая, мертвый Варгран вытянулся в часовне с маской на лице женщинам так и не удалось разгладить его черт. А Дом Крон стражники Сервайра кропотливо разносили по щепкам в поисках крамолы. Надо думать, доищутся. Ниссагль днем был невесть где, но зато вечерами появлялся, и тогда из башни слышались слабые крики. По-видимому, Ниссаглю одной жертвы было мало.
Алли оделся и златотканый упланд и натянул короткие алые сапоги, расшитые жемчугом. Огромный меховой воротник облек его плечи и углом сполз на спину. Он свел брови, чтобы ясней проступили ранние морщины, обсыпал волосы золотым порошком, чтобы они искрились и не скатывались в прядки, и двинулся.
В Сервайре перед ним отчаянно засуетились стражники, из чего он заключил, что недооценивает свою власть и влияние. Это его порадовало.
Ниссагль поклонился низко, но с достоинством. На нем было оранжевое шелковое одеяние.
– У нас тут жарко, – многозначительно глядя на тяжелый упланд Алли, усмехнулся он. – Прошу вас сразу в Покой Правды, нам нет резона тут задерживаться. Алли с легкой улыбкой склонил голову и последовал за Ниссаглем.
В покое были заранее приготовлены два кресла, круглый столик с бокалами – столешница из Дома Крон.
Из снятой с помоста жаровни торчали рукоятки шин. Рядом, уперев руки в бока, выжидал Канц.
Алли сел и закинул ногу на ногу, делая вид, что любуется порозовевшим в свете горна жемчугом на сапоге.
– Сейчас его приведут. Попробуйте пока вино. Это конфискованное, из Дома Крон. – Намеки Ниссагля были один другого прозрачнее, но Алли они не пугали. – Если бы вы знали, что мы там обнаружили, в этом Доме… Ниссагль пил вино мелкими глотками, агатовый блеск теплился в его острых глазах, на маленьких руках переливалось зеленое золото краденых перстней, которые были ему слишком велики. Он уже был не человеком, а каким-то маленьким злым демоном, и золото на нем казалось расплавленным.
