Война (СИ) - Дильдина Светлана (книга регистрации TXT) 📗
Доехали уже в густых сумерках — хоть недолго оставалось до весны, темнело все еще рано. Домик казался пустым. Истэ почти выпала из повозки, путаясь в юбке, пробежала остаток двора, на ступенях упала, вползла на порог. Ее подхватил один из провожатых, поднял. Может, из простого сочувствия остался во дворе вместе с остальными, а может, хотели понаблюдать, что дальше.
Внутри было тихо, пахло чем-то тревожащим — густой травяной запах, сладкий и горький одновременно. Закричала, зовя по именам дочерей, но отклика не было. Забежав в спальню, увидела — лежали рядышком на кровати, неподвижные, с белыми лицами, держась за руки. Показалось — холодные. Кинулась их обнимать; тела были податливыми, не окоченевшими, но и только. С криком Истэ выбежала наружу, снова упала.
Не сразу поняла, кто стоит на крыльце — черный силуэт в свете фонаря. Не провожатый. Она всхлипнула, протянула руку, не в силах подняться.
— Что с ними? Что?
— Уже ничего. Просто глубокий сон, скоро придут в себя. Удачно, что они близнецы — поделили все на двоих. Я не хотел им вреда. Не думал, что мне будет дело, но… хорошо, что так вышло.
— Мори. Ты убил его, — сказала Истэ хрипло, почти беззвучно. Поднялась на тряпичных ногах, шагнула к Энори.
— Я?! Это твой муж все испортил. Кто мог знать, что он, недоумок, заявится следом! Его я не звал! — вскинулся тот.
Тяжелая звонкая пощечина была ответом.
— Прости, — обронил он, с силой сжимая пальцами рейку перил — казалось, или пальцы сейчас сломаются, или деревяшка. И смотрел вниз.
— Как вы все-таки схожи, — отметил с кривой усмешкой, вновь поднимая глаза на Истэ. — Только два человека… впрочем, неважно. Тебе не вернуть мужа, но отомстить ты можешь.
— И тебе тоже.
— Начни хотя бы с реальной цели.
Прошел мимо нее, не оглядываясь. Уже миновав, остановился, произнес, по-прежнему глядя вперед:
— А если ты готова смириться, простить… Никто тебя больше не караулит. Забирай девочек и уезжайте сегодня же. Они смогут перенести дорогу.
**
Кэраи доложили, что на людей, провожавших Истэ, напали вроде бандиты из предместий, судя по виду ран; но как-то уж очень слаженно; ни следов женщины и детей, ни их тел не нашли. Хорошая работа, наглая, издевательская, пожалуй, думал Кэраи, ни мига не веря, что Истэ мертва; велел всем шпионам быть начеку, только напрасно. Если она и покинула округ, то под чужой личиной. Если все еще оставалась, вела себя тише мыши.
**
Река звалась Золотая. Сейчас, скованная льдом, окруженная стражей из сухой осоки, она казалась обычной, но в теплое время берега поблескивали чешуйками слюды, и такой же блеск рассыпался по мелководью. Говорили, когда-то здесь жила мудрая золотая змея, и чешуйки эти слетели с ее кожи. Жаль, посмотреть бы… Ну, может когда-нибудь. Какие его годы.
Брат Унно сделал небольшой крюк, возвращаясь к себе в монастырь — мог бы рвануть напрямик, как недавно, на розыски пояса, но предпочел лучшую дорогу.
И прогадал.
Не учел, что осенним наводнением размыло опору моста, на который рассчитывал. Следующий располагался заметно ниже по течению. Пришлось шагать до него, избегая общества других путников, к счастью, редких. Те удивлялись, но мало ли какой у святого человека был обет. А брат Унно отчаянно скучал без собеседника, он всегда отличался живым нравом, но вот только страшная вещь, которую нес на себе, не способствовала разговорам. Мало ли, ухитрится выскользнуть нежить, и снова погибнут люди.
Одолев реку, монах поразмыслил, и на сей раз пошел напрямик. В себе он был уверен — не пропадет, и нежити сбежать не позволит.
Пропасть не пропал, но уверенность вновь подвела — заблудился. Под снежными ветвями сидел в чащобе у костерка, печально обламывал и подбрасывал веточки в пламя, ощущал, как чуть шевелится пояс, перекатывается по нему недобрая сила. Любопытство проснулось, за которое его вечно ругал отец настоятель. А если снять пояс, позвать тори-ай — выйдет ли? За всю жизнь видел только пару призраков да одну мелкую водяную тварь, безобидную.
Опасно. Но интересно. Но вдруг выпустит, да не удержит?
Сам не знал, до чего бы додумался, только заметил нежный теплый отсвет между стволов — будто окошко горит. Очень это окошко походило на то, что видели недавно у озера высокородный господин со слугами, только вряд ли два тори-ай встретились на пути одному монаху. Значит, окно настоящее. И там, в доме, есть люди, и уж явно теплее, чем на снегу.
Помолившись, побрел в ту сторону, то и дело проваливаясь в снег чуть не по пояс.
Хижина — скорее, землянка — выглядела ровесницей самой Хинаи, пристроилась возле разлапистой ели, будто под защитой ее. На стук дверь приоткрылась; брат Унно успел заметить маленькую тонкую руку.
— Кого там принесла непогода? — проскрипел голос из глубины.
— Почтенная матушка, не соблаговолите ли дать приют недостойному служителю Заступницы? — спросил путник. Дверь приоткрылась пошире. Мужчина осторожно заглянул внутрь. Стоящая у порога девочка лет десяти посторонилась. Вся землянка — одна комната шириной в пять шагов. На лежанке возле очага ворочалось что-то темное.
— Заходи уже, не впускай ветер, — просипело оно. Приподнялось. Огонь подсветил черным и оранжевым лицо, похожее на кору дуба, глубже обозначив морщины; старая женщина, видно, была не моложе своей землянки.
— И правда монах. Сразу видно, лицо благостное, — скрипуче усмехнулась она. Брат Унно почувствовал себя неуютно. Вот уж точно, благостней некуда — обветренное, верно, в пятнах от мороза.
— Садись, грейся и ешь… святой брат.
— Да благословят небеса добрую матушку, — поклонившись, брат Унно осторожно принял миску, протянутую девочкой. В ней было негустое варево, и явно поделились своим, ладно если не последним… да, бедно живут здесь.
Кусок в горло не лез, но старушка ободрила:
— Да ты жуй, жуй. Тут вода талая да кора — такого добра полно.
Насчет коры это она зря, похлебка была из проса, и с какими-то вкусными травками. Поблагодарив, осторожно начал расспросы. Хозяйка оказалась словоохотливой, и откуда только силы на разговоры в оболочке, похожей на сухой лист?
— Муж мой охотником был, помер лет десять как. Сын помогал, ушел в прошлом году на заработки и пропал. Вот, внучка осталась. Старается, но толку с обеих нас — старый да малый. А я прихворнула что-то совсем, скоро помру.
— А как же соседи? Не в одиночестве же…
— Соседи-то есть, только муж всегда нелюдимом был, вот мы и жили отдельно. Они по одну сторону расщелины, мы по другую. Так и осталась — привыкла, и муж тут неподалеку схоронен. А нынешней осенью мостик вместе с оползнем и уполз… — она усмехнулась, длинными передними зубами напомнив старую белку. — По зиме и с той стороны не перебраться, до небес ближе, чем до людей.
Внучка, как и положено, в беседу старших не вмешивалась. Сидела возле бабки на грубо сколоченном табурете. Тихая девочка, светлая, как зорька — и работящая, видно. И все улыбается. Вот ему бы такую дочку. Ну, когда-нибудь будет. Вот только обет исполнить.
— Как зовут юную хозяйку? — обратился монах к девочке.
— Она не говорит, — прошелестела старушка. — Как четыре весны исполнилось, упала в ручей, перепугалась — и все, ни звука с тех пор.
— А к лекарям обращались?
— Какие тут лекари… тот, что из деревни напротив, только глазами хлопать горазд. А другие сюда не захаживали.
Кстати о глазах. В свете очага они у старушки были… интересные. Вроде бы густо-карие, но почему-то казались светлыми, так бывает с водой: темная глубина, а на поверхности блики. Чем-то монаха смущал этот взгляд, слишком живой для больной старой женщины. Верно, в молодости она была еще той сорвиголовой.
Едва рассвело, монах выбрался из землянки и оглядел окрестности. Хозяйка была права — меж ней и деревенькой, которая угадывалась по далеким дымкам, лежала такая расщелина, что без моста не одолеть. А мост… Часть его виднелась на той стороне. Брат Унно содрогнулся, представив, как по этой хлипкой штуковине перебирались люди.
