Тьма века сего (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗

— Стало быть, ты желаешь ставить эксперименты в будущем над теми раскаявшимися малефиками, что будут попадаться тебе?

— Я ценю твою прямолинейность, однако же звучит это не слишком к-красиво, Гвидо.

— Va bene, — кивнул тот, — я скажу иначе. Ты намерен в будущем не отправлять на костер просящихся туда со слезами, а убеждать их искупать злодеяния не смертью, но жизнью… В надежде, что таких чудотворцев обнаружился еще с полдюжины?

— Звучит все равно не слишком хорошо, но viscera causae [47] такова.

— Особый отряд молитвенников… Заманчиво.

— Одна п-проблема, — выразительно проговорил Майнц, и взор кардинала, уже мечтательно возвысившийся к потолку, вопросительно обратился на него. — У меня есть большие сомнения к-касательно использования таких молитвенников по нашему произволению. У меня пока нет верных свидетельств и очевидных доказательств, однако чувствую, что подобное заступничество Куно или п-подобные ему (коли таковые отыщутся) не будут или не смогут предоставлять, как телохранитель — свои услуги и меч.

— Не смогут или не будут? Это важно.

— Я не знаю. Если не ударяться в ересь вовсе, то, полагаю, с-скорее именно не смогут. Полагаю, Куно просто понял в тот момент, что его молитва обо мне будет чего-то стоить и по какой-то причине возымеет действие.

— Это любопытно, — произнес Сфорца задумчиво. — Понимаешь, что ты сейчас сказал?

— Смотря что ты услышал.

— Я услышал, как ты сказал «Господь почему-то решил, что меня стоит поберечь, и мой подопечный понял это». Касательно использования сих персон в будущем, если и впрямь их обнаружится более одного, могу лишь сказать, что лучше такое заступничество, чем никакого, а вот вопрос «почему он решил, что Господь защитит Альберта Майнца» куда более интересен.

— Не броди вокруг, Гвидо, говори п-прямо.

— Лично мне нравится думать, что начатое нами дело чего-то стоит и отчасти получает благословение свыше, — улыбнулся Сфорца почти самодовольно. — Ведь ты — существенная, немаловажная часть нашего плана, и без тебя он пусть и не обречен на провал, но грозит вылиться неведомо во что. Стало быть, защищая тебя — Господь защищает и всех нас.

— В гордыню не впади, — предупредил инквизитор строго, и кардинал столь же серьезно кивнул:

— Это как водится.

— Abyssus, — произнес отец Бенедикт безвыразительно, и Сфорца с подчеркнутым удивлением шевельнул бровью:

— Что?

— Ты действительно считаешь, что это самое лучшее название для обители, в которой в добровольном заточении и отречении от мира будут заключаться по сути святые?

— Ты сам сказал. Заточение, отречение, заключение… И адские муки, каковые они пробуждают в разуме и душе и проживают ежедневно. Как еще ты намерен назвать это место — Locus amoenus [48]?

— И никто не подвергает сомнению, что это дозволительно вообще?

К брату Теодору обернулись все разом, и какое-то время над собранием висела тишина. Монах, введенный некогда в круг заговорщиков Майнцем, обыкновенно был молчалив, вечно собран, точно в уме его непрестанно решались сложные подсчеты и задачи, а за все время сегодняшнего обсуждения, кроме приветствия при встрече, это и вовсе были его первые слова.

— Что именно? — осторожно уточнил отец Бенедикт, и Теодор обвел собравшихся рукой:

— Всё это. Ваша мысль заточить в одиночных кельях раскаявшихся злотворцев и использовать их силу, неведомо как и от кого обретенную… Это ли не ересь? Это ли не малефиция?

— Мне к-казалось, ты веришь в меня, — тихо сказал Майнц. — Когда бывало так, чтобы я ошибался и принимал одно за другое?

— А кто непогрешим? — вопросом отозвался Теодор. — И можешь ли ты сам за себя поручиться, что не пришло время твоей ошибки, а все прочие с охотой поверили тебе, потому как уж больно заманчиво все это?

— Меня частенько называли дураком, но еще никогда столь благожелательно, — буркнул Сфорца недовольно. — Вы это к чему, брат мой?

— Я предлагаю не спешить с такими решениями. Предлагаю обдумать…

— Четыре года думаем, — не слишком учтиво оборвал Сфорца. — Сколько можно думать-то?

— Хоть сорок лет, — упрямо возразил Теодор. — Решение слишком важное, ошибка будет стоить слишком дорого. Надо взвесить все еще раз, еще раз перепроверить…

— Как?

— Как угодно. Хоть бы и с участием отцов инквизиторов.

— Альберт, — мрачно произнес Сфорца, не отрывая взгляда от строптивого собрата во Христе, — напомни своему приятелю с плохой памятью, что у нас тут заговор против Инквизиции, вообще говоря.

— Гвидо, — укоризненно одернул отец Бенедикт и вздохнул: — Теодор, он выразился излишне резко, но он прав. Ты здесь, я здесь, все мы здесь — именно потому что нынешнее состояние Инквизиции мы полагаем неприемлемым и нуждающимся в исправлении. Как ты воображаешь себе их участие? И вспомни, что они говорили об Альберте во время оно, а после вообрази, что скажут они о наших планах.

— И все же я против.

— Мы это учтем, — сообщил кардинал с дипломатичной улыбкой, и Теодор нахмурился:

— Это означает, что вы не намерены меня слушать и сделаете по-своему?

— Ты неправ, — мягко произнес Майнц. — И ты с-сам это увидишь.

— Стало быть, не намерены, — кивнул тот и, помедлив, поднялся. — Я не могу в этом участвовать. До сего дня все то, что говорилось, я мог бы сказать и сам, и все то, что делалось, мог бы сделать сам, но то, что говорится теперь и что будет делаться — этого я сказать и сделать не могу. Простите, братья.

— Теодор…

— Я покидаю ваш круг. И я не могу вам позволить сгубить себя, людские души и остатки той святой службы, что еще пытается противоборствовать малефиции. Прощайте.

— Это означает, что он накляузничает на нас инквизиторам, — холодно сообщил Сфорца, когда дверь закрылась за бывшим сообщником. — Думаю, все понимают, чем это грозит?

— И ведь это я его п-привел, — уныло пробормотал Майнц. — Он прав, непогрешимых нет, только вот моя ошибка была не такой, как он думал…

— Самобичеванию предашься после, и я не останусь в стороне и непременно тебе этот твой ляп припомню, — оборвал его кардинал и, решительно поднявшись, выглянул в окно. — Ждите здесь, я решу нашу проблему.

— Гвидо!

— У тебя есть другие предложения, Бенедикт? Ты что намерен делать — уломать, разжалобить, подкупить? Сдаться и сидеть в ожидании инквизиторов? Или бежать?.. Ждите здесь.

— Нет, — жестко выговорил Майнц, преградив ему путь к двери. — Даже не думай.

Кардинал замялся, нетерпеливо переступая на месте, точно боевой конь, рвущийся в драку, однако отпихнуть с дороги собрата по заговору явно не решался.

— Давай не станем проверять, что пересилит — навыки кондотьера или умения одаренного, — произнес он с расстановкой. — Давай я попытаюсь тебя убедить; только быстро, время уходит. Ты сам понимаешь, что выхода нет. Любое иное решение погубит всё.

— Это решение тоже.

— Это решение погубит, быть может, мою душу, на которой и без того пробы ставить негде, посему вас это тревожить не должно.

— Уверен? Вспомни, что мы задумали. К-какое дело начинаем. Ты хочешь начать его с кровавого жертвоприношения?

— Да полно тебе, я сам люблю метафоры в проповедях, но сейчас не до того.

— Никаких метафор, Гвидо. Мы начинаем войну с мраком и х-хаосом, с тьмой и злобой, мы всерьез рассчитываем на покровительство Господне, и начало такого пути ты хочешь обозначить маркой братской крови? Сейчас цена вопроса не к-куриальная интрига, и речь не о кардинальском чине в обход правил, — чуть мягче продолжил Майнц, когда кардинал отвел взгляд. — Мы просто не можем себе этого п-позволить. Да, я понимаю, что впереди у нас множество непростых решений, двусмысленных поступков и однозначно неблагих деяний. Но начинать с такого — нельзя. Если ты это с-сделаешь, а мы одобрим, это будет первым шагом к краху, ты не душу свою погубишь, а наше дело.