Граница. Трилогия (СИ) - Муссен Анна (электронная книга TXT) 📗
Раз, и все, нет предателя.
Она этим «разом» для многих была так часто, что надеяться на понимание и всепрощение было бессмысленно.
— Судьбы Мары и того, за кем идет Ева, не переплетены. Маре нет смысла задерживаться и ждать Еву.
Девочка помахала женщине рукой, будто выпроваживая ее из коридора, разделявшего этажи.
Ну и черт с тобой, скорчив недовольную гримасу, подумала Мара, продолжая свой путь.
Взрослая Ева встретила ее в одной из незапертых камер с блуждающей по бледному лицу улыбкой. Она ее не видела, но прекрасно ощущала те волны раздражения и гнева, исходившие от тела Охотницы. Их же почувствовал и сидевший на кровати мужчина. Он внимательно разглядывал пришедшего гостя, но в его взгляде Мара никакой заинтересованности в своей персоне не заметила. В этом и не было необходимости. Ева должна была рассказать ему о том, кто будет их спасителем. Поэтому удивляться ее появлению не было никакого смысла.
— Поздравляю тебя с победой, — произнесла провидица ровным, чуть смеющимся голосом.
— Ну и дрянь же ты, — сказала Мара первое, что пришло в ее голову.
Она зашла в камеру и, облокотившись о стену, сползла по ней вниз, на пол, прижимая руку к своей ране.
— Я знала, что ты это скажешь.
— Засунь свое знание куда подальше, — сквозь зубы процедила Охотница.
— Не будь такой грубой, Мара. Ты ведь единственная, кому я разрешила выбрать свою Судьбу самостоятельно.
— Правда? Так нужно было мне об этом разрешении сказать, а то я о нем не знала.
Уставший рассудок понемногу оставлял ее. Находиться, а тем более задерживаться на Базе было опасно: Стражи в любой момент могли появиться и запереть ее в этой самой камере до конца жизни. Но идти уже никуда не хотелось. Да и сил на то, чтобы подняться и сбежать у нее не осталось.
— И вообще, если бы Евы там не было, я бы не выиграла, — победно усмехнувшись, произнесла Мара, надеясь своими словами хоть ненадолго стереть это самоуверенное выражение с лица провидицы.
Но Ева, казалось, и об этой фразе тоже знала.
Всезнающая дрянь, буркнула Охотница.
— Простым фигурам никогда не понять ход мыслей мастера, ведущего их по клеткам шахматной доски. Но только от мастера зависит, будут ли жертвы фигур напрасны или же они станут ключом к победе в партии. Мы победили. Наши оппоненты проиграли, — произнесла Ева, нащупывая и присаживаясь на край кровати отца. — Чего еще мы смеем желать?
— Да ты хоть знаешь, сколько твоих фигур «пало»? — спросила Мара, приоткрывая один глаз.
— Сегодня? — уточнила Ева. — Или вчера? А может только завтра? Или же в далеком прошлом? Будущем? Я знаю всех своих фигур. Всех, кто «пал», и кто продолжил стоять на занятой позиции. Говорю же: фигурам не понять мыслей мастера. Тебе не понять моих мотивов и решений даже в том случае, если я решу тебе все объяснить и разложить по полочкам.
— Не утруждайся, — прервала ее Мара, опять закрывая глаза. — Из меня ученица не ахти какая, а из тебя учительница. Так что вопросов от меня не жди, а объяснения твои я слушать не хочу. Уже наслушалась экскурса в историю от одного старикашки.
Ева снова улыбнулась уголками губ.
— История одного старикашки закончилась, но, кроме его повести, в этом мире существуют и другие, не менее интересные. Многие из них с сегодняшнего дня только начнутся. И твоя, между прочим, будет намного интереснее историй всех остальных.
— Я свою историю без твоих рекомендаций насочиняю.
— Да, ты сделаешь это, — согласилась с ней Ева. — Ты… Твоя история… Для будущего она будет очень важна. Помни об этом, мой храбрый мышонок.
Два месяца спустя.
Центральная База Границы.
В последнее время снег падал все чаще и чаще. Дворники на улице уже устали убирать его в стороны, расчищая тротуары и дороги в городе. Жизнь понемногу восстанавливалась, приобретая ту же повседневную обыденность и текучесть, что и прежде. Все куда-то спешили, переругивались, строили планы на ближайшее будущее. Стражи патрулировали вверенные им участки, простые граждане работали с утра до вечера, а заканчивающие днем учиться ребята строили во дворах горки, заливали их водой и веселились со своими компаниями до тех пор, пока на улице не темнело, и родители не звали их домой, завершая тем самым долгий трудовой день.
Единственным, что в этой белоснежной серости радовало глаз, были разноцветные огоньки, мерцающие вечерами между высоких фонарей и запутанные в ветках деревьев. В крупных городах уже начинали продавать елки и новогодние украшения. Детишки, забывшие об ужасах осени, радовались скорым праздникам и подаркам, которые они обязательно должны были найти в утро первого дня шестьдесят шестого года.
— В-Вы должны п-принимать э-это лек-карство три р-раза в день, — заикаясь, произнес врач, дрожащими руками отдавая Карателю рецепт. — П-перед едой.
— Хорошо.
— И В-Вы не д-должны п-перенапрягаться…
— Я понял.
— Л-любые н-нагрузки з-запрещены, — сказал молодой мужчина, пытаясь донести свои рекомендации до пациента.
Но видя, что Офицеру на него и на его слова было глубоко наплевать, доктор решил сыскать поддержку в другом Страже, все это время стоявшем у окна и не подававшем признаков заинтересованности во всем этом разговоре. Девушка, не шевелясь, стояла у окна и рассматривала то ли свое отражение в стекле, то ли пыталась разглядеть хоть что-нибудь в опустившихся на столицу сумерках. Там, внизу, оранжевыми огнями горели уличные фонари, а белые снежинки, искрясь и блистая, кружились на свету, быстро завершая свой танец и падая на землю, откуда их лопатами и метлами сгребали в однородные кучи дворники.
— О-Офицер, п-пожалуйста… — жалобно прохныкал доктор, сумев обратить на себя внимание девушки.
— Не волнуйтесь. Я прослежу, чтобы он выполнял все написанные вами рекомендации, — поправив очки, сказала Тамара. — Можете больше здесь не задерживаться. У Вас наверняка полно других, более благодарных пациентов.
Будто только и ожидая этого разрешения, мужчина, быстро протараторив пожелания скорейшего выздоровления, попрощался со Стражами и поспешил покинуть одиночную палату, выделенную главе Карательного отряда.
— Как же он меня достал, — разминая шею, произнес Юра. — Ненавижу мямлей.
— Он не мямля, просто ты себя в зеркало давно не видел, — не согласилась с обвинением в адрес врача девушка. — Ты хоть знаешь, что вся больница вздохнет спокойно, когда ты выйдешь через главные двери на улицу?
— Я считаю это странным, — хмыкнул Висов, застегивая пуговицы на рукавах своей рубашки. — Разве я был плохим пациентом?
— Ужасным.
— Я медсестрам и слова плохого за эти два месяца не сказал.
— Да ты каждый день их работать учил. То не так, это не так. Уколы нужно по-другому ставить. Таблетки, видишь ли, для тебя горьковатые. Врачи ничего не умеют и не знают…
— Врачи, и правда, неучи. А медсестры какие-то недружелюбные, — словно обидевшийся ребенок, произнес Юра, не понимая, за что с ним все так «плохо» обращались.
Ну, подумаешь, учил он всех работать. Так виной тому были подчиненные, мало его навещавшие. А без них, как понял Юра, уж очень скучно жилось в стенах больницы. Полномочий приказывать врачам у него, конечно же, не было, хоть они и так выполняли все, что он говорил. Но того чувства удовлетворения, которое он испытывал общаясь с подчиненными, у Юры ни разу за прошедшие два месяца не наступило. Зато сейчас, когда он возвращался на любимую работу, его Стражи должны были понять самую большую ошибку в своей жизни — игнорирование командира, оказавшегося на больничной койке.
— У тебя к ним завышенные требования, — сказала Тамара, помогая Юре вдеть руки в рукава его мундира. — Они ведь не Каратели, чтобы во всем быть идеальными.
— Если бы у меня были такие Каратели, то они бы не были Карателями.
— Ты несправедлив к нашим ребятам. Они хорошо справляются со своей работой.
Тамара отошла на шаг в сторону, наблюдая за тем, как Юра вдевал позолоченные пуговицы в петли на своем мундире. Получилось это нехитрое дело у него не сразу: пальцы не слушались, а швы на форме практически затрещали, когда все было застегнуто и одернуто.
