МИ (Цикл) - Гудкайнд Терри (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Жизнь иногда такой и бывает, мой мальчик, — произнес Натан.
— Точнее, только такой и бывает, — Никки была более категорична.
— Мои родители были не совсем такими, какими я их описывал. Ну, разве что моя мать. Я любил ее, и она любила меня, но мой отец… мой отец… — Его глаза метались взад-вперед, как будто искали подходящее слово, а найдя, смело его использовали: — Он был подлецом, и достойным всяческого порицания. — Бэннон поймал себя на том, что, будто-то бы боится духов, которые сейчас поразят его, пока он расхаживает тут взад-вперед. Затем тот странный взгляд снова возник на лице юноши, словно он пытался раскрасить свои воспоминания. — У моей матери была кошка окраса «тэбби», которую она очень любила. Кошки обычно спят возле теплого очага, но эта предпочитала свернуться калачиком на коленях матери. — Бэннон сощурился. — Мой отец был грубым пьяницей и жестоким человеком. Свою жалкую жизнь он не считал собственной ошибкой, напротив — делал нашу жизнь несчастной, считая, что мы несем за это ответственность. Он бил меня: иногда палкой, но обычно кулаками. Мне кажется, ему это нравилось. Хотя, я всегда являлся его запасным вариантом. Я мог и убежать, а отец не желал прилагать много усилий и поэтому вместо меня отрывался на матери, загоняя ее в угол у нас дома. Бил ее всякий раз, когда проигрывал в азартную игру в таверне, или, когда у него заканчивались деньги и он не мог купить вдоволь выпивки, или прикладывал руку, потому что ему не понравилась еда, которую она готовила, или потому, что приготовила мало. Он заставлял мою мать кричать, а затем наказывал ее за крик — за громкие крики, которые могли слышать соседи — хотя все знали, как он жестоко с ней обращался в течение многих лет. Но отцу нравились крики матери, и, если бы она терпела боль, отец избивал бы ее еще сильнее. Поэтому матери пришлось пройти по этой узкой дорожке ужаса и боли, чтобы выжить — что бы мы с ней могли выжить.
Бэннон опустил голову.
— Когда я был маленький, я просто не мог противостоять отцу. А когда стал постарше, когда мог защититься от него, я просто был не в силах это делать, потому что этот человек научил меня его бояться.
Юноша так тягостно сидел на упавшем стволе дерева, что казалось вот-вот упадет.
— Кошка была особым сокровищем моей матери, ее отдушиной. Мать гладила животное на коленях и тихонько плакала, когда уходил отец. Кошка как будто принимала в себя ее боль и горести. Каким-то образом это помогало матери, как ничто другое. Это не было магией, но явно исцеляло.
Натан закончил есть рябчика и отбросил кости в сторону, затем склонился вперед, внимательно слушая. Никки не двигалась. Она наблюдала за выражением лица молодого человека, его нервными движениями, впитывая каждое слово.
— У кошки случился приплод из пяти котят: мяукающие и беспомощные, и такие славные. Но мама-кошка умерла при родах. Мы нашли котят в углу на следующее утро, сосущих уже холодный, окоченевший трупик, пытаясь согреться теплом материнского меха. Они так жалобно мяукали. — Бэннон сжал кулаки, его взгляд устремился в воспоминания. — Моя мать, подняв мертвую кошку, выглядела так, как будто что-то сломалось внутри нее.
— Сколько тебе было тогда, мой мальчик?
Бэннон смотрел на старого волшебника, как бы пытаясь сформулировать ответ на вопрос.
— Это случилось меньше года назад.
Никки была удивлена.
— Я хотел спасти котят, ради моей матери. Они были такими крошечными, с самым мягким мехом и острыми коготками. Когда я их держал, они постоянно вертелись. Мы напоили их молоком из наперстка — о них надо было заботиться. Эти котята нам с матерью стали утешением… но мы даже не успели дать им имена — ни одному — как отец все же их обнаружил. Однажды ночью он пришел домой в ярости. Я понятия не имел, что его так разозлило. Хотя причины, по-моему, никогда не имели значения — нам с матерью не нужно было их знать, ведь в каком-то темном уголке его проспиртованного разума виноватыми всегда оказывались только мы. Он знал, как причинить нам боль — о, он знал, как это сделать. Отец ворвался в дом, схватил мешок с луком, висевший на стене, и высыпал содержимое на пол. Несмотря на то, что мы пытались оградить его от котят, отец хватал их по одному и пихал в пустой мешок. Котята жалобно мяукали, взывая о помощи, но помочь им было никак — отец нам не позволил.
Лицо Бэннона потемнело. Юноша не смотрел на своих слушателей.
— Я попытался ударить отца, но тот отмахнулся. Мать его умоляла, но тому нужны были лишь котята. Он знал, что от этого матери будет гораздо больней, чем от его кулака. «Их мать мертва», прорычал он, «и я не желаю, чтобы вы тратили молоко». — Бэннон сказал это с отвращением. — Его слова о трате нескольких наперстков были таким абсурдом, что я не мог найти ответа. И тут отец хлопнул дверью и исчез в ночи. Мать всхлипывала и рыдала. Я хотел бежать за ним, и даже драться, но остался, чтобы успокоить ее. Она охватила меня руками и рыдала мне в плечо. Отец забрал последнее, что она любила, последнюю память о ее любимой кошке. — Юноша тяжело сглотнул. — Но я тотчас решился что-нибудь предпринять, так как знал, куда он направится. Неподалеку протекал глубокий ручей, и отец, видимо, решил бросить мешок туда. Котята могли утонуть — мокрые, холодные и беспомощные, если им не помочь. Уже не думая о своих действиях, я знал, что получу побои — но отец бил меня и раньше — а у меня никогда не было шанса спасти что-то, что я любил, спасти то, что любила моя мать. Поэтому я выбежал в ночь за отцом. Я хотел его преследовать, кричать проклятия, обзывать грубым чудовищем. Но мне хватило ума молчать. Я не посмел ему сообщить, что иду за ним следом. Ночь была темной и облачной, и отец был настолько пьян, что ничего не замечал вокруг. Он даже не мог представить, что я смогу ему противостоять. Я никогда не делал этого прежде. Достигнув ручья, я видел мешок в его руке — тот извивался и корчился. Отец не злорадствовал, он даже не думал о том, что делает. Безо всяких угрызений совести он просто бросил завязанный мешок из-под лука в бурную воду. Под тяжестью камней тот пару мгновений качался, уносимый потоком, затем ушел под воду. Я был уверен, что слышал плач котят. Милостивая Мать моря…
Голос юноши словно сдавило в тисках.
— Времени у меня было мало: котята вот-вот могли утонуть, все решали минуты. Я не мог рисковать и позволить отцу поймать меня, ведь подойди я слишком близко, ему лишь стоило протянуть руку, и он бы меня схватил своими ужасными лапами за рубашку или за руку. Тогда уж и избил бы до потери сознания, может, даже сломал бы мне пару костей — но, что хуже всего, он помешал бы мне спасти котят! Я прятался в темноте минуту — долгую, мучительную. Сердце бешено колотилось. Отец даже долго не стоял, чтобы насладиться своей жестокой работой. Постояв у ручья с дюжину вдохов, он скрылся в ночи, туда же, откуда и пришел. Я помчался вдоль ручья так быстро, как мог, постоянно натыкаясь о камни и ивовые кусты. Рыскал глазами по холодному течению, пытаясь разглядеть в тусклом лунном свете какие-либо признаки бултыхающегося мешка. Бежал по отмели, спотыкаясь в брызгах, но мне нужно было спешить. После весенних дождей вода поднялась, и поток стал заметно быстрее, каким я его помнил. Я не мог видеть, как далеко унесло теперь котят, но впереди, вдоль изгиба ручья, я на мгновение заметил, как мешок всплыл, прежде чем снова ушел под воду. Споткнувшись о поросшие мхом камни и скользкую грязь, я упал в воду, но мне было все равно. Зайдя в глубину, я пробирался вперед и греб руками, пытаясь схватить мешок. Хватался за водоросли, порезался о ветки, но мешок все уплывал, оставаясь под водой. Я больше не мог слышать котят, и знал, что прошло слишком много времени, но попыток своих не оставлял. Затем бросился вперед и нырнул, пока, наконец, не поймал его, ухватив пальцами вокруг за складки грубой ткани. У меня получилось! Смеясь и плача, я выдернул тяжелый мешок из воды. Едва его поднял, как с него потоком хлынули ручейки, я споткнулся и растянулся на берегу. Своими окоченевшими, кровоточащими пальцами долго не мог развязать мокрый узел, стал рвать его ногтями, и, наконец, ткань разошлась. С потоком воды выбросило котят. Я помню, как снова и снова повторял «Нет, нет, нет!» Эти бедные, хрупкие существа вывалились, скользкие и влажные, как рыбы из сети. И они не двигались. Ни один. Я поднял их, мягко надавил, их маленькие язычки были высунуты, я дул в их крошечные мордочки, пытаясь заставить их пошевелиться. В моей голове постоянно слышалось как они зовут на помощь, жалобно мяукая, пытаясь набрать воздух, увлекаемые под холодную воду. Они были такие маленькие и даже не знали своей мамы. Я знал, что они звали меня и мою мать, но мы их не спасли — мы их не спасли!
