Дева дождя - Комарницкий Павел Сергеевич (электронные книги без регистрации .txt) 📗
– Стоять здесь! Ждать!
Где-то в глубине цеха послышались характерные звуки ударов, вскрики и женское рыдание. Алесей сцепил зубы. Проклятый мир…
Ждать пришлось буквально пару минут. Восемь узниц, приведённых местным глиняшкой, просунули стальную трубу в рымболт, видневшийся на детали, и тяжело, с натугой понесли груз. Никто из них даже не взглянул на мужчину, согнутого в крайне унизительной позе и со следами побоев на заднице. Алексей догадывался, почему. Очевидно, бедняжки уже доходили. Скоро гаввах… со списанием… проклятый, проклятый мир!!!
Мысли метались, как в клетке. Вот как… вот такое тут "производство", стало быть… Если до сегодняшнего дня Алексей всё-таки полагал, что его проклятые пружины идут в какие-то неведомые адские машины, то теперь сомнения развеялись. Весь этот "труд" – бутафория. И эта вот деталь, очевидно, тоже имеет целью всего лишь заставить женщин таскать непосильную тяжесть, что-то вроде гири. Сизиф из древней сказки катал камень на гору… а тут, стало быть, процесс технически усовершенствован… разделение труда – одни пружины навивают, другие развивают. Все при деле.
– Пойдём, – вернувшийся конвоир-глиняшка отвязал узника, обвил себе цепь вокруг пояса, и спустя минуту Горчаков покатил пустую тележку в обратный путь.
Обратно фаянсовый истукан двигался медленнее, и если бы речь шла о человеке, Алексей поклялся бы, что он явно над чем-то размышляет. Или что-то замышляет, так вернее…
В узком проезде, зажатом с двух сторон грязными стенами, конвоир остановился, словно решившись. Обернулся к подконвойному.
– Брось телегу.
– Что? – Алексей опешил.
Глиняное чудовище без дальнейших разговоров скрутило узника, и через пару секунд Алексей оказался в том же положении, что и полчаса назад, когда железный голем занимался его воспитанием – голова зажата между ног нежити.
– Маленький гаввах, – в безликом голосе истукана явно прослеживалось удовлетворение. – Проси прощения. У меня.
Удар! Начавшее было отходить тело взорвалось болью.
– Проси пощады.
Удар!
– Повторяй: "О мой господин, прости! Мой господин, пощади!"
– Сволочь глиняная… – прохрипел Алексей.
Удар! Удар! Удар!
– Проси! Ну!
– Чтоб ты рассыпался… в пыль… в небытие…
Удар! Удар! Удар!
– Ноги раздвинь!
– Да пошёл ты… нежить поганая…
Удар! Удар! Удар!
– Я буду бить тебя, пока не скажешь, что велено…
– Погань…
Удар! Удар! Удар!
– … Или не сдохнешь.
– Давай! – взорвался бывший сержант. – Давай, глина сушёная! Я, б…дь, душманов не боялся, тебя ли, безмозглую тварь, испугаюсь! Грязь засохшая!
Удар! Удар! Удар!
– Повторяй…
– Грязь! Ты – засохшая грязь!
Удар! Удар! Удар!
Видимо, для эфирного тела тоже есть некий предел. В глазах у Горчакова всё поплыло, и он провалился в чёрный, бездонный колодец.
Глава 8
Марина вертела головой так, что едва не слетал шлем. Да Москва ли это? Нет, никогда Москва не была такой красивой и нарядной…
Впрочем, сродство с Москвой-нуль всё-таки просматривалось явно, и многие места вполне можно было узнать. И МКАД, и Химкинское водохранилище, и даже Ленинградское шоссе, хотя здесь оно называлось иначе. Но уже сам проспект узнать было не так легко. И поток машин был плотнее, и сами машины не похожи: вместо привычных глазу угловатых коробок на колёсах – округлые, словно мыльницы, с прозрачным тонированным верхом… Мотоцикл обогнал автобус, больше похожий на аквариум, и только тут девушка сообразила – нигде не видно паутины проводов над улицами. Ни троллейбусов, ни тем более трамваев видно не было.
– А их тут и нет, – вновь уловил размышления пассажирки Йорген. – Трамваи, это же ужас какой-то! По-моему, жить в домах, выходящих на трамвайную линию, могут только глухие!
– А метро?
– Вот метро есть. Оно ж никому жить не мешает. Даже наоборот!
Чудо-мотоцикл свернул во дворы, усеянные палыми листьями – здесь, в Олирн-Москве, листопад был в разгаре. Вот интересно, здешние дворники так же метут метёлками?..
– Нет тут никаких дворников, – вновь просветил девушку Йорген, – жители раз в неделю выходят и убирают. Как это у вас там, в Энрофе называется – субботник?
А двухколёсная машина уже въезжала в крохотный скверик.
– Ну наконец-то, – Агиэль сидел на свежепокрашенной лавочке со скучающим видом. – Я чуть не заснул…
– Не обращай внимания, – с улыбкой посоветовал рыцарь. – Это он хочет похвастать необычайной стремительностью своего полёта. На деле же едва отдышаться успел.
– А хотя бы я и хвастаюсь. Зато от чистого сердца! – в глазах ангела прыгали озорные огоньки.
Мужчина и мальчик разом рассмеялись, и только миг спустя Марина поняла, что смеётся вместе с ними. Впервые с того страшного дня у неё получился настоящий, подлинно весёлый смех.
Всё, всё у нас получится! Просто не может не получиться…
– Док Наум пока занят, Йорик, я узнал. А пойдёмте в кафешку? – предложил Агиэль, вставая с лавочки. – Пирожных возьмём, какао… Йорик, чем возиться с маскировкой, дематериализовал бы, и все дела.
– Угу, щас! – Йорген уже закатил мотоцикл в кусты и делал над ним пассы. – Тебе рукава укоротить лень, а мне такую массу… И вообще, уважать надо технику!
…
– … Леха… Лешка, ты живой?
Громкий шёпот назойливо лезет в уши. Зачем лезет? Как болит… всё тело болит…
– Лёха… время… ты давай, шепчи молитву-то…
Сознание медленно прояснялось. Вспомнилось – узкий грязный проезд, зажатый меж серых безоконных стен, керамическая тварь…
– Жека?
– Тсссс… ты шёпотом говори… глиняшка услышит… Давай, читай молитву, время!
Непослушными, запёкшимися губами Алексей зашептал выученные наизусть слова. А темнота уже наваливалась, подминала…
Врёшь, не возьмёшь!
В голове окончательно прояснилось. В спальном помещении – или, может, кладовой? – гуляли звуки. Храп, стоны, усиленные железными резонаторами ящиков-ячеек… Измученные тела, лишённые даже проблесков сознания, пытались отдохнуть перед очередным, завтрашним тяжёлым днём.
– Ну ты как, Лёха? – заботливый шёпот в щели.
– Нормально, – усмехнулся Алексей. – Как будто массаж прошёл. Ты давай, п…зди дальше про кента. Чего он тебе сегодня велел рассказать?
Пауза.
– Ты чего, Лёха?
– Да ничего. Я ж говорю, всё нормально. Или я ссученных не видал? Провокатор, он везде провокатор. И здесь тоже.
Долгое, долгое молчание. Тихий, сдавленный плач.
– Ты прав, Лёха. Сучара я… Понимаешь, сам себя за говно держу, а не могу… Сил нет терпеть, гаввах ихний этот… На зоне никого так не опускают…
Горчаков молчал, кусая разбитые губы. Вот так, значит… А сам он продержался бы? Говорят, в берлинском гестапо говорили все без исключения, такие там мастера имелись…
– Ты рассказывай… Женя… – прошептал он.
Пауза.
– Так а толку? Первый закон зоны – ссученному не верь…
– Тут не зона. Тут Скривнус.
Пауза.
– Ладно… Ты думаешь, я поверил этому… памятнику, что они меня в покое оставят? Нет, Лёха… Не оставят. Ещё хуже будет. Да только уж всё равно мне. Сломался я, Лёшик.
В сердце будто кольнуло. Так его называла ОНА…
– А что им от меня надо?
Пауза.
– Понятия не имею. Думаешь, скажут эти твари? Однако, так думаю, нужен ты им для какого-то важного дела. Очень важного, Лёха. Потому как с народом они тут обращаются как кошка с мышью.
– Прощаю тебя, – неожиданно для себя самого сказал Алексей. – За зло, что ты хотел причинить, прощаю. И за предательство, что хотел совершить, прощаю.
