Наследие - Сэвил Стивен (книги без регистрации txt) 📗
Старина Ганс никогда не встречал никого, даже отдаленно похожего на Влада фон Карстена.
– Пусть тебя сопровождают Герман Познер и еще несколько доверенных лиц. Познер – отличная смесь жестокости и коварства, он как раз годится для того, чтобы опрокинуть Ротермейера. Скажи, Ганс, веришь ли ты, что Хайнц преклонит колени и признает мое правление? Я устал от всех этих мелких скандалов.
– Он будет дураком, если не сделает этого, – сказал Ганс, не ответив, в сущности, на вопрос.
– Я спросил не об этом, разве не так? – Говоря, фон Карстен играл своим перстнем-печаткой, беспрестанно крутя его на пальце. Такова уж была особенность графа. Он вертел кольцо, когда уходил в свои думы или бился над решением какой-то проблемы. Ганс не раз наблюдал у своего хозяина эту нервозную привычку.
– Нет, милорд.
– Так скажи мне, Ганс, честно. Ты веришь, что Хайнц Ротермейер склонится, в конце концов, предо мной?
– Нет, милорд. Ротермейер горд. Он будет биться с вами до последнего.
Влад фон Карстен задумчиво кивнул, не отрывая взгляда от утопающего в сумерках города Дракенхоф, раскинувшегося много ниже их наблюдательного пункта.
– Согласен, – произнес он, наконец. – Значит, ты знаешь, что делать.
– Да, милорд.
– Тогда иди, время утекает, а я хочу, чтобы эти занозы выдернули из моей плоти, прежде чем я потеряю из-за них слишком много крови.
Ганс ушел, оставив фон Карстена одного на укреплениях. Трудно было сказать, сколько еще граф пробудет там, а Ганс предпочитал твердую почву под ногами. Немногие в замке Дракенхоф осмеливались приближаться к своему господину, а он редко искал чьего бы то ни было общества, за исключением своей жены Изабеллы и Ганса.
Изабелла фон Карстен во всем была ровней своему супругу. Красота и жестокость – опасная комбинация. Однако, в отличие от Влада, она была предсказуема в своей жестокости. Она жаждала власти во всех ее видах и проявлениях. Это элементарное стремление отличало ее от мужа с его противоречивым характером, но вместе с тем делало отличным противовесом ему, отличным фоном, отличной супругой. Думая, что теряет ее из-за иссушающей болезни, граф был безутешен. Сначала он ругался с лекарями, заставляя их сотворить чудо, которое исцелило бы его жену, а когда медицина потерпела поражение, обратился к высшим инстанциям. Ночь за ночью нес он одинокую вахту на стенах замка, словно, приближаясь к богам в небе, хотел убедить их спасти его возлюбленную Изабеллу. И лишь в последний вечер, когда сиделки уже испугались, что дух ее ушел слишком далеко в царство Морра, чтобы найти дорогу назад, Влад выгнал всех из покоев Изабеллы и сам остался сидеть у смертного ложа жены.
Но она не умерла.
Граф появился на следующий день, измотанный, истощенный физически, едва не валясь с ног, и отослал выпучивших глаза зевак прочь. «Моя жена будет жить», – вот и все, что он сказал. Четыре простых слова. Его жена жила. Он не ошибся. Уже вечером Изабелла фон Карстен, выглядевшая лучше, чем в течение многих месяцев, вышла из своей спальни, чтобы показать миру, что да, она будет жить. Милостью богов победила она иссушающую хворь, терзавшую Сильванию.
Узкая каменная лестница привела Ганса на галерею, тоже расположенную много выше главного здания замка. Стены галереи украшали портреты фон Карстена, написанные самыми знаменитыми художниками страны, и каждый из них пытался запечатлеть на холсте характерные черты графа, сосредоточиваясь в основном на его гипнотизирующих глазах. Кто-то, вероятно, полагает, что одержимость собственным образом – это тщеславие, но чем больше Ганс узнавал графа, тем меньше считал его человеком тщеславным. Нет, это было всего лишь одним из кроющихся в нем противоречии. В замке не было зеркал – ни одного из этих капканов нарциссизма, атрибутов самовлюбленности. Картины же представляли собой произведения; искусства, воспевающие красоту, столь почитаемую графом. Он часто говорил, что великая красота – это дар самих богов, их благословение, и окружал себя портретами точно так же, как собирал фарфоровые и мраморные статуэтки, украшал себя искусными драгоценностями и отделывал дом парчой и бархатом.
Он коллекционировал красивые вещи.
Он копил их.
Странно, однако, что в галерее отсутствовали портреты его жены.
Ганс поспешно пересек длинную комнату, отдернул толстую бархатную занавесь на дальней стене и стал спускаться по крутой винтовой лестнице в помещения для слуг. В отличие от царящей повсюду изысканности, эти комнаты находились на грани разрушения. Гобелены на стенах протерлись чуть ли не до дыр. Солнечные лучи за долгие годы обесцветили все краски. Здесь были изображены сцены Великой охоты, какие-то безымянные, безликие графы ван Драки вели лающих псов и егерей в погоню за диким кабаном. Учитывая заслуженную ван Драками репутацию жестоких извергов, Ганс подозревал, что невидимая добыча охотников бежит скорее на двух, чем на четырех ногах. Грязные витражи разбрасывали по вытертому ковру гипнотические узоры из желтых, зеленых и красных пятен.
Ганс твердо вышагивал по проходу. От коридора ответвлялись две служебные лестницы, ведущие на разные уровни замка; та, что подлиннее, спускалась прямо в кухню, та, что покороче, убегала к еще одной галерее, нависающей над главным залом.
Ганс свернул на короткую, перепрыгивая через две, а то и через три ступени разом.
К тому времени, как добрался до площадки, он совсем запыхался.
Галерею строили для того, чтобы подчеркнуть великолепие главного зала и обсидианового графского трона. Это было самое любимое место Ганса во всем замке. Отсюда он мог видеть всех, а его – никто. В комнате под его ногами разыгрывались важнейшие события – там мелкие бароны строили интриги, там молили о милосердии, там взлетал меч графского правосудия: внизу текла повседневная жизнь Сильвании.
Отсюда Ганс наблюдал за жизнью, изучал ее – и учился. Он не так уж отличался от Изабеллы фон Карстен, так как слишком жаждал власти, которую была способна даровать ему близость к графу, но он не был настолько наивен, чтобы полагать себя незаменимым. Юноша не питал иллюзий и относительно собственной красоты: он был не из тех, кого граф предпочитал держать возле себя. Он должен был сделать себя незаменимым. А это означало – собирать информацию, накапливать знания о всех и каждом, кто появлялся при дворе графа, знать их слабости и уметь ими пользоваться.
