Кладезь бездны - Медведевич Ксения Павловна (книги без регистрации TXT) 📗
Сопя и поправляя на груди края платья, управительница вступила в Малый двор.
Подумала-подумала, да и свернула в комнаты госпожи Зубейды. Умм Муса, вторая кахрамана, в последнее время сидела там подолгу – а с чего бы? А и правильно, с другой-то стороны, там спокойнее. Ситт-Зубейда – женщина строгая, но справедливая. Сумеречников к себе в комнаты мать покойного халифа не пускала: так и сказала, что плевать ей, человек перед ней или нет, а мужику при зеббе на ее ковры не ступить. А то ишь что придумали: мол, ежели у аль-самийа из хурс контракт и в нём запрещено непотребное, так они, мол, контракт подписамши, прям и глазом в сторону женской жопы или там сисек не стрельнут. Ага, как же. Мужик – он и есть мужик, будь он трижды с утопленной мордой.
Войдя в приемную, Тумал милостиво позволила снять с себя туфли. Ее тут же подхватили под руки и отвели в следующую комнату. Плюхнувшись на подушки, кахрамана с наслаждением вытянула ноги. Две девчонки тут же принялись разминать ей ступни. Хорошие пальчики, сильные, даже сквозь зимние шерстяные чулки чувствуются.
– Мир тебе, сестрица.
И Умм Муса мягко опустилась по ту сторону чайного столика. Поскольку столик вдвинули под правый локоть – над ногами все еще трудились девочки – Тумал пришлось аж вывернуть шею, чтоб туда посмотреть. В последнее время под затылком и в спине побаливало, да и в голове шумело, когда шею-то поворачиваешь.
– И тебе мир от Всевышнего, сестрица. Как Матушка?
– Нездоровится госпоже. Горе ее точит и мучает.
Тумал понимающе покивала. Сипнув, потянула из пиалы горячий чай. Заела кусочком пахлавы. Вытирая липкие руки о платок, снова покивала. Ну да, горе-то, горе-то какое. Эмир верующих лишил своего благоволения принца Ибрахима! Говорили, что госпожа Зубейда аж места себе не находит с того страшного дня, как обвиненных в заговоре в саду Умм-Касра прикопали. В другой дворец после того переехали: а что ж, жить, что ли, с таким садом? Принца Всевышний избавил от страшной смерти: вроде как Ибрахим аль-Махди припозднился, а уж у причала нужные люди об опасности предупредили. Но не вечно же ему скрываться от халифского гнева?
– А что слышно по делу этой блудницы? – со своей стороны столика осведомилась Умм Муса. – Экая же наглость, и о чем только думала эта Арва…
И тоже с шумом потянула чаек.
Чего-то в последнее время исхудала сестрица, подумала Тумал. Да и цвет лица стал бледноватый, землистый. Подавив стон, кахрамана отвернулась: ох шея, ох болит. И еще эти подвески здоровенные лоб тянут и брякают: почетно, конечно, но уж больно тяжелые. Целая гроздь чеканных серебряных кругляшей у каждой щеки, по шее такое же ожерелье – хорошо, что бусины, каждая с персиковую косточку, полые, а то как нагибаться и разгибаться… Ну и обруч в три пальца шириной – ох давит лоб, ох давит…
– Так что же сказали почтенные законоведы? – не унималась Умм Муса. – Я-то в город отлучалась, по поручению госпожи нашей, не пришлось послушать. Все аптеки оббегала – фенхелевый порошок понадобился Матушке, я и искала…
– Уважаемые факихи опрашивали невольниц, – важно покивала Тумал. – Четыре девушки подписали свидетельство, что у блудницы месячные отошли еще в Медине. Одна так и вовсе сама ее шальвары стирала – штаны-то белые, говорит, на них все видно.
Умм Муса звучно сёрбнула чаем и крякнула:
– Да-аа… а кто ее валял по дороге, не сказали?
– Нет, – откусила пахлавы Тумал.
И тут же сморщилась: тьфу, миндальная. Она такую не любила.
– Почтеннейшие шейхи, – прожевав, продолжила Тумал, – согласились с тем, что, возможно, эмир верующих сделал Арву беременной. Они привели хадис: «И нескольких раз довольно». Ну, для того, чтоб женщина понесла.
– А сколько раз было?.. – оживилась Умм Муса.
– Два, – хлюпнула чаем Тумал. – А так только пела…
Умм Муса покивала, забрякав подвесками. Воодушевившись, Тумал решила щегольнуть осведомленностью:
– Но потом уважаемые факихи спорили относительно слова «несколько»! А там ведь непросто все! Ведь рассказал нам аль-Харис ибн Мискин, что поведал нам Ибн аль-Касим со слов Малика ибн Анаса, который сказал: «Несколько – это между тремя и семью».
– Воистину так, – важно согласилась Умм Муса.
– А еще рассказал нам Асад: поведал нам Абдаллах ибн Халид, передавая слова аль-Калби, который пересказал сообщение Абу Салиха со слов Ибн Аббаса, который сказал: «Несколько – это между пятью и семью».
– Это еще дальше от двух, – фыркнула женщина с другой стороны чайного столика.
– Однако же есть и еще мнение, – важно подняла палец Тумал. – Рассказал нам Асад: поведал нам Ибрахим ибн Са’д со слов Абу-л-Хувайриса, что Посланник Всевышнего – да благословит его Всевышний и да приветствует! – сказал: «Несколько – это столько, что составляет от одного до четырех».
– Мда, сложный случай, – вздохнула Умм Муса.
Тогда Тумал решила еще раз блеснуть ученостью и заметила:
– А по мне, так надо вот какой хадис вспомнить: «И камни от неправедных недалеки». Госпожа Буран требует, чтобы с блудницей поступили по законам праведности, да.
– Истинно, истинно так: совершающий блуд подлежит побиению камнями, – звякнула подвесками Умм Муса и снова сёрбнула чаем.
И тут мир взорвался.
В соседних комнатах что-то грохнуло, а за грохотом последовал истошный визг:
– Аааааааа, кто сюда его пустил?! Уберите это! Брысь! Брысь! Шайтан, ааааа!!!!!
Тумал чуть пиалу не выронила.
Гвалт несся в их направлении:
– Ааааа! – Вопль стоял дикий. – Ловите! Ловите его!!! А вот тебе! Нна! Получай, о бесстыжий!
Трах! Бах! Бах! Тарарах!
– Не смей швырять в меня лампу! – раздался новый вопль. – Аааа!
Тумал таки выронила пиалу – голос был мужской.
– Не смей лампой кидать, говорю! Ааааа, зашибет! Она зашибет меня, аааааа!
– Получай, охальник!!
Бах! И звон меди.
– Протестую-уууууу!!
Бах! Бах! В ход пошла еще и посуда.
– Мерзавец! Убирайся! Это харим!
– Аааааа!
Бдыщ! А вот это был, наверное, стол.
– Убиии-ила! Аааааа!
– Всевышни-ииий! Да что ж это такое! Сумеречники! Мамочки, помогите, сумеречники!
– Убирайтесь вон, бесстыжие рожи!
Бах! Бах!
– Мяааааа! – орал кот.
– Не трогайте котика! – орал сумеречник.
И знакомый сумеречник, надо сказать: мало тебе палок было, Азимка, гаденыш, щас ты у меня…
Бах! Бдыщ!
– Нет! Нет! Только не вазой! Это аураннский фарфор, династия Лэйан! Ааааа!
Бздряк! И нету больше вазы… Ну все, Акио или как тебя там, сегодня вечером ты на зад не сядешь. Бах! Бах!
– Аааааа!
И в комнату влетел здоровенный черный кот, а следом за котом – медное блюдо. Баммммм! За котом, кубарем – сцепившиеся девчонка и сумеречник, две визжащие рабыни, еще сумеречник и еще блюдо – баммм! Посудина с протяжным звоном долбанулась о стенку над головой Тумал, кот сиганул на стол, стол был мокрый, кот с диким мявом уехал вместе с чайником:
– Мяяааааааа!
Бдыщ! Животное обрушилось со стола вместе с подносом с посудой.
Девчонка со всей мочи тузила сумеречника, другой аураннец пытался оттащить ее за платье, Акио верещал:
– Ай-яй! Не надо! Ай! Ай! Не троньте котика, он просто выпил лишку!
Над краем стола показалась кошачья морда и, раззявив пасть, заорала:
– Я – выпил лишку?! Да я трезв, как стекло!
– Ааааааа! – заорала Тумал. – Джинны! Помогиии-теееее!
– Н-на! – Кувшин мелькнул прямо у кахраманы перед носом и впечатался в морду кота.
Кот улетел в стену.
– Мяяаааааа! Убиии-лиииии!!! Убили поэта! Ты убила поэта, о несчастная!
Отчаянно вереща, котяра выпростался из-под сплющенной меди и со всей мочи хлобыстнулся передними лапами об стол:
– Умейма! Ты покинула меня, о неверная! Моя тоска безгранична!
– Пощадите пьяную кошечку! Аааа! Положите подставку! Ой, не надо! Не надо бить меня этим, это черное дерево, оно очень твердое – аааа!
Бдыщ!
Кот прыгнул на занавеску и полез по ней вверх, раздирая ткань и отчаянно вереща:
