Двести веков сомнений - Бояндин Константин Юрьевич Sagari (книги полностью TXT) 📗
Он не заметил, когда Таннуара отвернулся. Как-то сразу всё кончилось. Стало проще дышать, время потекло, как прежде.
— Кого-то увидел? — окликнул его Д.
Клеммен молча покачал головой. Что это было? Судьи по-прежнему здесь, они заметили бы попытку применения магии. Д., ощутил бы что-нибудь. Или Кинисс. Как это понимать?
В конце концов, Клеммен махнул рукой на загадку. Впоследствии он то и дело вспоминал внимательный взгляд раскрашенного в яркие цвета воина и остановившийся мир. Утративший краски, посеревший, зыбкий замерший мир.
Тем же вечером, прогуливаясь возле склона, в сторону которого стреляли лучники, Клеммен заметил, как что-то сверкнуло среди камней. Зрители, а также местные жители давно уже обыскали все окрестные склоны: подобрали, словно сороки, всё, что могло напоминать об увиденном. Странно, что нашёлся не тронутый «трофей».
Луна светила достаточно ярко, Клеммен сразу же узнал один тех из ножей, что не так давно лежали в гнёздах ремней на груди Таннуары.
Стараясь не дышать, Клеммен осторожно склонился над ножом.
Нож попал в птицу, что само по себе производило впечатление. В ворону. Та, судя по кровавому следу, успела заползти в укрытие, прежде чем жизнь окончательно оставила её. У Клеммена хватило ума не прикасаться к ножу. Он запомнил и тем же вечером зарисовал знак, выгравированный на короткой рукоятке. Под лунным светом она светилась ровным молочно-белым сиянием.
Вернувшись в поселение, Клеммен поведал о находке наставнику.
— Неудивительно, — пожал плечами Д. — Если в ритуальном бою не прольётся ни капли крови, воина ждёт немилость богов. Надеюсь, ты не стал трогать нож?
— Разумеется, — ответил Клеммен, ощущая, что по коже поползли мурашки. Ничего себе правила…
— Отлично, — похвалил Д. — И давай не будем об этом. Мне не по себе от Зельар-Тона и их достижений. Они очень простые, в определённом смысле, люди. Молись погромче, если захочешь встать на их пути.
Монастырь Хоунант, Лето 30, 435 Д., утро
— Довольно, — прервал его У-Цзин. — Ты рассеян, думаешь о постороннем. Перерыв.
— Надолго? — спросил тяжело дышащий Клеммен. Как этот толстяк-монах умудряется загнать его, оставаясь бодрым и невозмутимым?
— Часа должно хватить, — решил монах. — Пять дней до завершения вступительного курса.
— А потом?
— Где же это мой посох? — оглянулся монах, опираясь на посох, что сжимал в левой руке. Клеммен прикрыл рот ладонью и молча поклонился.
— Тебе слишком легко всё даётся, — проворчал Чёрточка. — Жалею я тебя… а зря.
Клеммен поклонился вновь. У-Цзин отвернулся.
— На десятый день осени я буду ждать тебя, — произнёс он, не оборачиваясь. — Что бы ни случилось. Придёшь — продолжим обучение. Пока принимаешь решение, выполняй упражнения, которые успел выучить. Бойцом так не стать, но поддерживать отличную форму — можно.
И удалился.
Клеммен пригладил вымокшие волосы, растерянно оглянулся. Проклятие… ополоснуться, немедленно! В огромной бадье, которую он усердно наполнял каждое утро занятий, воды оставалось ещё предостаточно. Юноша с наслаждением вылил на себя ведро воды, совершенно не почувствовав холода. Хорошо, что на нём только тренировочные штаны — монах предпочитал придерживаться архаичных традиций. Ходить целый час в пропитанной потом одежде… бр-р-р!
Что делать дальше? Лучшим способом вести себя в этих стенах была естественность. Занимайся тем, чем должен или привык заниматься.
Клеммен извлёк из сумки кусок дерева (срезал, следуя указаниям монаха, ветвь с одного из ясеней в крохотном парке на заднем дворе). Добыл нож, и принялся вертеть заготовку, скрывающую неизвестный пока образ.
На ум постоянно приходил Таннуара и его взгляд, приковавший к месту. Что это такое? Меньше всего это походило на случайность. Случайностей, как говорит Д., вовсе нет. Точнее говоря, случайность — это то, о чём ты никогда в жизни не подумаешь. Прочее, раз привлекло внимание, не случайность.
Одно понятно: больше встречаться с раскрашенным островитянином Клеммен не желает ни за какие коврижки.
— Да это же я! — восхитился кто-то за его спиной. Клеммен стряхнул с себя задумчивость и уставился на свои руки. Размышляя о разных разностях, он умудрился вырезать из дерева неплохую карикатуру на У-Цзина. Монах грозно потрясал посохом и выглядел, словно отважный толстенький хомяк. Второй раз, подумал Клеммен ошеломлённо, я что-то делаю, но не помню, как и зачем. Ой, не нравится мне это!
— Можно? — У-Цзин протянул руку. Клеммен молча протянул не вполне ещё законченную фигурку. Чёрточка долго рассматривал самого себя, и в конце концов захохотал.
— Ты ещё и изобретателен, — ответил он, возвращая статуэтку. — Мне ещё никогда не давали сдачи подобным образом. Превосходно, продолжай в том же духе.
Спина успела затечь, Клеммен несколько раз согнулся и разогнулся, чтобы привести её в норму.
— Совсем забыл! — монах хлопнул себя по лбу. — Давно собираюсь показать тебе свой цветник. И всякий раз забываю. Если не возражаешь.
— С удовольствием, — Клеммен с любопытством наблюдал за монахом. Сейчас он приветлив и добродушен, но когда вернётся на тренировочную площадку, его будет не узнать… Тоже своего рода театр. Наверное, чем лучше в нём играешь, тем проще жить, подумал Клеммен, ощущая, как возмущённо ноют уставшие мускулы.
— Потрясающе, — вымолвил Клеммен совершенно искренне. Под мозаичным куполом (по словам Д., изготовленным из горного хрусталя) находилась горка (должно быть, изображение подлинной горы), на поверхности которой росли крохотные деревья. Собственно цветник занимал периметр купола, и росли там, как понял молодой ненгор, исключительно экзотические растения.
— Этой горы здесь нет, — заметил монах, явно довольный произведённым впечатлением. — Мы все помним её, по легендам… Унэну, моему предшественнику, пришлось немало потрудиться, чтобы воссоздать её образ.
— Как живые, — удивлённо склонился Клеммен над крохотной сосной. Иголки у неё были лишь немногим меньше, чем у полноценных сородичей, а ростом сосёнка была едва ли в ладонь.
— Они и есть живые, — подтвердил несколько уязвлённый У-Цзин. — Искусство выращивать их известно и здесь, только считается отчего-то тайным.
Клеммен медленно обходил горку, заворожённый необычной иллюзией. Словно он смотрит на подлинную гору, что расположена в километре-другом поодаль. Казалось даже, что по крутым склонам медленно сползают обрывки облаков, рассыпаясь по пути на клочья тумана. Тут он заметил краем глаза какое-то движение и вздрогнул. Садовник (судя по одежде), стоявший к нему спиной, сосредоточенно подстригал небольшими ножницами пышный розовый куст. Монах тоже заметил движение.
— О, как кстати! — просиял он. — Сейчас я вас познакомлю. Смотри, Клеммен, какие чудеса можно сотворить при помощи одного только трудолюбия. Вот кому я обязан таким цветником.
Садовник обернулся, опуская ножницы и приглаживая рукой непослушную прядь волос.
Карие глаза и золотистые волосы ничуть не потеряли в убойной силе.
У-Цзин не заметил, как вздрогнул и онемел его ученик.
— Прошу любить и жаловать. Клеммен, это Андари, превратившая пустырь в храм великолепия. Андари, это Клеммен, мой новый ученик…
Тут монах обнаружил, что речи Клеммен лишился, не только следуя обязательной вежливости.
Очнувшись, Клеммен ощутил, что руки его сами собой опускаются, как положено в подобных ситуациях; тело само собой выпрямилось (вызвав негодующий протест спины), а голова склонилась, что, наконец-то, позволило отвести взгляд от этих глаз.
— Очень приятно.
— Очень приятно.
— Пойду-ка я чай заварю, — неожиданно заторопился монах. — Жду вас обоих в беседке.
— Превосходный цветник, — произнёс, наконец, Клеммен, когда стало ясно, что первым нарушить молчание полагается ему. — Никогда ничего подобного не видел.
Так оно и было на самом деле.
— Здесь много интересного, — ответила Андари. — У здешнего владельца прекрасный вкус.
