Портрет прекрасной принцессы - Чиркова Вера Андреевна (е книги TXT) 📗
Зеркало тут было, но немного раньше. Судя по крюку, на котором висела совершенно ненужная в этом месте картинка, его сняли или убрали совсем недавно. И это навело меня на простую и единственно верную в этом случае мысль: что-то не так с моей внешностью. Вернее, кто-то решил, что мне может не понравиться собственное изображение и, от греха подальше, убрал все зеркала.
— Доброе утро.
Уже знакомый голос судьи-монаха заставил меня резко обернуться к двери.
Его одежда тоже изменилась, теперь он был в зеленом балахоне, с низко надвинутым на лоб капюшоном. Витой пояс, стягивающий на талии вполне однозначное одеяние, тоже зеленый, как и подвешенный к нему кошель.
— Доброе утро, — неприветливо буркнул в ответ я и сразу перешел к волнующему меня вопросу: — В этом доме можно найти зеркало?
— Пока нет, — так категорично ответил он, что я не стал настаивать. Пожал плечами и уставился на монаха в ожидании указаний. Нет, я вовсе не смирился, просто затаился на время, давая ему возможность открыть свои замыслы.
— Пойдем позавтракаем, — так и не дождавшись ни вопросов, ни проявления эмоций, ровно сказал он и, развернувшись, пошел впереди.
Небольшая площадка, резные перила, сторожащие бегущие вниз ступени, и узкое окно с цветным витражом яснее любых объяснений сказали мне, что спальня находится не на первом этаже.
Монах уверенно зашагал вниз, и вскоре мы очутились в небольшом холле. Два точно таких же, как и наверху, узких оконца по сторонам массивной входной двери да две боковые дверцы — вот и все, что поместилось тут кроме чугунной вешалки и пары симметрично поставленных скамеек.
Вслед за спутником я шагнул в боковую дверь и оказался в довольно просторной столовой. Массивный обеденный стол и стулья были почти вплотную придвинуты к зашторенному окну, но мы устроились в глубине комнаты, в глубоких креслах, стоявших неподалеку от разожженного камина.
Мой проводник дернул за шнурок, и вскоре на пороге появился немолодой мужчина, кативший перед собой маленький столик на колесах. На столике под топорщившейся салфеткой, судя по доплывшему до меня запаху выпечки, явно находилось что-то съедобное.
— Доброе утро, — кивнул я слуге вслед за монахом, наблюдая, как он ловко устраивает столик между нами и аккуратно снимает салфетку.
Ну наконец-то нормальный горячий чай вместо этого надоевшего эля. И булки, горячие, с маслом и ветчиной, все как я люблю. Я с удовольствием сжевал несколько штук, пока не спохватился. Здесь так не завтракают, значит, эта еда готовилась специально для меня, и тогда этот слуга не может быть никем иным, как сообщником монаха. А неплохо они тут устроились, эти рыцари зеленых кустиков. Все схвачено, судьи, стражники, лекари… Интересно, что еще?
— Если ты поел, то я начну объяснения, — отодвинув пустую чашку, заявил монах, и я весь обратился в слух.
Что-то мне говорило, что позже у меня не будет времени на подробное изучение его планов.
— Все началось около двадцати пяти лет назад. В семье великой герцогини случилось большое горе, неизвестные злоумышленники, предположительно готовившие переворот, попытались убить наследницу, единственную дочь герцогини.
— Вопросы можно задавать?
— Да.
— Где была герцогиня и где был ее муж?
— Герцогиня вместе с мужем была на приеме в собственном городском доме. Прием в честь открытия морского пути устраивается каждую весну, — сухо ответил монах и продолжил рассказ: — В тот день девочка осталась жива, ей было всего четыре года, и лекари считали, что со временем она все забудет. Однако через два года обнаружилась страшная подробность. Оказалось, что в тот день на наследницу наложили заклятие. Скорее — проклятие. У нее потихоньку начал расти горб. В герцогстве, как и во многих странах, есть закон, по которому больные и калеки не могут править страной. Разумеется… ее пытались лечить. Но заклятье было наложено так хитро, что, излеченное днем, ночью вырастало вдвое. Вскоре герцогиня запретила эксперименты над дочерью… и решилась на трудный шаг родить еще одного ребенка.
— Почему вы не обратились за помощью в ковен?
— Это было абсолютно невозможно. После той войны… двести лет назад, в нашей стране делалось все, чтобы искоренить человеческую магию. И переступить все запреты и законы ради своего ребенка правительница не могла. Ее осудили бы все, от мала до велика. Бывшей наследнице было восемь лет, когда у герцогини родилась еще дочь. Правительница постаралась сделать все возможное, чтоб до этого ребенка не смогли добраться злоумышленники. В замок заранее свезли всех знатных женщин, ждущих детей, и три месяца никто не мог ни войти, ни выйти. А когда ребенок родился, в детской комнате появилось пять кроваток. И до сих пор никто не знает, которая из пятерых девушек истинная наследница.
Я задумчиво грыз засахаренный орешек и пытался понять, в чем подвох. Ну допустим никто из слуг не может догадаться, но у матери-то должны быть какие-то приметы? Материнское чутье, в конце концов.
— А что говорит сама герцогиня? — Раз он так много знает, должен знать и ответ на этот вопрос.
Он резко вскочил и прошел к окну. Постоял, не открывая штор, потом глухо произнес:
— Она исчезла в тот же день. Вместе с некоторыми из рожениц и слуг. До сих пор никто не понял, что произошло. Но есть подозрение… так мог сработать старинный артефакт… хранящийся в особом помещении в подвале герцогского замка. Его держат там наготове на случай, если кто-то из магов снова начнет атаку против Шладберна.
— И как он должен был действовать? — Мое сердце вдруг стиснула холодная лапа страшного предчувствия.
— Действует, — еще тяжелее вздохнул монах, — к нему как мошки на огонь идут все, в ком есть хоть немного магических способностей. Или на ком есть какой-либо магический предмет. Даже незначительный.
Я оцепенел, не в силах задать следующий вопрос. Что там творится… в этом подвале… мне было жутко даже представить.
— Ты не так понял, — вернулся к столику монах и, налив себе дрожащей рукой чашку чая, махом, как выпивоха вино, опрокинул его в себя.
— В том-то и дело… что в подвале их нет. Несколько добровольцев пытались пройти… но там словно невидимая стена. А те, кто шел с магическими амулетами, проходили ее насквозь. Ваши маги тоже ушли… мы не смогли их остановить. Слишком мощные, усыпили всех, кто попытался подойти ближе.
— А как же герцог? — не удержался я от вопроса, пытаясь найти хоть какую-то нить.
— Муж герцогини всего лишь консорт и никаких прав на трон не имеет. А жить в замке он не смог… ему все время чудились голоса, зовущие в подвалы. Несколько раз преданные слуги ловили его и связывали… а потом он ушел в зеленый монастырь.
— И как его имя? — сам собой выскочил вопрос, но, даже еще не услышав ответа, я точно знал, каким он будет.
— Ференц Антор Гийом герцог Дабтурский, — чуть помедлив, сухо сказал монах и снова отошел к окну.
— Как я понимаю, за эти годы вы проверили все хоть немного жизнеспособные версии и ничего не нашли, — произнес я полуутвердительно, и он, не оборачиваясь, молча кивнул, словно знал, что я не свожу глаз с согнутой горем спины. — Тогда чего ждете от меня?
— Не знаю. Принцессам через два месяца исполнится двадцать, и попечительский совет, правящий герцогством от имени наследницы, будет распущен. И тогда те, кто задумал эту дьявольскую интригу, будут праздновать победу. Но это я бы еще стерпел, хуже другое. К замку съезжаются женихи, кто-то пустил слух, что истинная принцесса как-то проявит себя после свадьбы. Никому из этих высокородных господ не приходит в голову мысль, что девушки имеют право на любовь и счастье, их собираются просто разыграть по жребию.
— А как вы к ним относитесь? — осторожно поинтересовался я, пытаясь примерить на себя такую участь и заранее приходя в отчаяние.
Смотреть в пять пар глаз и не знать, которые тебе родные, а какие оплакивает другая семья.
— Они все мне родные, я люблю одинаково всех шестерых.
