Золотые костры - Пехов Алексей Юрьевич (читать хорошую книгу полностью txt) 📗

Так думал не только он, но и многие другие. Поэтому большинство знати встало под знамена князя Горловица, прав у которого на престол было меньше, чем у Жиротинца. А князь поклялся, что его не коронуют, пока он не освободит родную землю (а также Вольницу — столицу Чергия, где в соборе Святого Витта хранились королевские регалии), и решительно взялся за дело.

Для начала он посадил на кол всех военных советников прежнего короля. Затем нанял пехоту и артиллерию, отдавая предпочтение кантонцам. А также льстил, угрожал, обещал, награждал, казнил, принуждал, воодушевлял и делал все, чтобы сдержать свою клятву и укрепить внезапно свалившуюся на него власть.

— А теперь? Когда князь с нами? Встали чергийцы стеной и погнали этих ублюдков обратно. И победа не за горами. Потому что его милость Горловиц Деву Марию просил о заступничестве, молил спасти народ и землю родную.

— Ты погоди с победой-то торопиться, Владек, — одернул старого возницу Мариуш. — Ольские — это не бунтующие крестьяне, так просто их по полям не разгонишь. Еще полстраны под ними, да и Вольница не наша. Вот вернем столицу, поднимем над ней свой флаг, тогда и о победе подумать будет можно.

— Ага, — сказал Войтек, управляя своим конем лишь с помощью коленей, выпустив из рук уздечку.

— А вы, господин ван Нормайенн, что думаете? — обратился Мариуш ко мне.

Я посмотрел на золотоволосого гиганта:

— Война вещь коварная, господин Хальвец. Никогда не знаешь, как в итоге выйдет. Особенно когда и между чергийцами нет согласия.

— Будет! Будет согласие! — сверкнул он голубыми глазами и показал мне кулак. — Как только возьмем Моров и Млишка Жиротинца посадим на кол! Мне самому не в радость драться с собственными братьями, но, когда предатели будут наказаны, все оставшиеся мятежники встанут под знамена Горловицев. Другого выбора у них нет.

Войтек, Радек и Мариуш вновь заспорили, будет ли бог на их стороне, и что следует сделать князю, чтобы как можно быстрее закончить осаду. Я же достал из ножен свой кинжал и начал править лезвие.

Война наводнила Чергий темными душами, которые, словно гиены, отовсюду сползались на трупы, кровь, отчаяние, боль и страх. Их развелось столько, что в последние полторы недели у меня всегда находилась работа. Я порядком устал, выпил галлоны молока, а клинок набрал столько силы, что порой, когда я брал его в руку, у меня леденели пальцы.

Последняя встреча произошла позавчера, на глазах компании, с которой я путешествовал. Две стальные шеи выползли на дорогу и прикончили мелкого купца с охраной. Мы как раз поспели к окончанию малоаппетитного пиршества. Владек, увидев, как с тел людей и лошадей в неизвестном направлении исчезают куски плоти, крестясь и ругаясь, забрался под воз, а троица хусар обнажила оружие, не понимая, откуда ждать опасности.

Я разобрался с душами, порадовав зрителей ослепительными вспышками света, но на клинке появилась зазубрина от встречи со стальной плотью этих тварей. Я потратил весь вечер, чтобы убрать ее, и теперь проходил по кромке мелким камнем, стараясь вернуть ей былую бритвенную остроту.

— Тпру! — сказал Владек, натягивая поводья. — Лошадкам треба отдыха, господа. И корму.

Радек спрыгнул с седла, сунув перчатки за пояс, Войтек вытащил из сумки бутылку сливовицы, протянул мне, но я отказался и отошел от дороги ярдов на двадцать, чтобы спокойно поговорить с Проповедником, изнывающим от моего молчания.

— Хотел сказать, что ухожу, — «обрадовал» он меня.

— Снова? — удивился я.

Он вздохнул:

— Тогда ты порядком разозлил меня своим упрямством. Но сейчас у меня другая причина.

— Какая? — спросил я лишь для того, чтобы он мог выговориться, так как я знал старого пеликана уже не первый год и догадывался, что он мне скажет.

— С тех пор как меня убили, я не слишком-то жалую войны и трупы. Чергий сейчас хуже, чем Солезино. А тогда, как ты помнишь, я тоже с тобой не пошел. Мне по нраву тихие городки с уютными тавернами да кабаки, а не трупы и горе. Только Пугало в восторге от такого.

— Понимаю тебя. И не возражаю. — Тащить его за собой я не собирался.

Он на мгновение прикрыл глаза:

— Я пойду обратно. К горам, а потом к перевалам и дорогам. Как только ты покинешь страну, найду тебя. Не волнуйся.

Я хмыкнул:

— Поверь, я знаю, что от тебя не отвязаться.

— Ну, тогда я буду за тебя молиться. Что ты теперь планируешь?

— Доеду до Морова, узнаю о таборе. Роман намекнул, что следует задавать вопросы информаторам инквизиции. Там посмотрим.

Он лишь вздохнул, но ничего говорить не стал. Повернулся и пошел прочь по охряно-желтому сжатому полю. Я смотрел на его сутулую спину и думал, что мне как-то придется обходиться без его ворчливых нравоучений, скабрезных песенок и нытья. За те девять лет, что он слонялся за мной, я привык к нему.

Путало подошло ко мне, встало рядом, провожая взглядом постепенно удаляющуюся фигуру Проповедника. Покрутило пальцем у виска. На его взгляд, только ненормальные отказываются от таких бесплатных и интересных развлечений, как война.

— Возле Морова могут быть стражи, — сказал я ему. — Павел, насколько я помню, сейчас с князем Горловицем. Он старейшина, и Братство пытается помочь будущему королю для того, чтобы потом получить на его землях больше вольностей, чем Орден Праведности. Такие шутки, как с Мириам, с Павлом не пройдут. Он опытнее и опаснее меня. И убьет тебя, если только ты дашь повод. Тебя не защитит даже то, что твоя материальная оболочка за сотню лиг отсюда. И я не смогу тебя прикрыть, если вдруг у вас возникнет конфликт. Не не захочу, а не смогу. Понимаешь разницу?

Пугало коснулось когтистым пальцем щеки, задумчиво ее царапнуло. Это могло означать все что угодно. К примеру, что оно плевать хотело на мои слова и того же Павла.

Вполне в его стиле.

Но я все же завершил свою мысль:

— Держись от стражей подальше. Не доставляй мне проблем. Сейчас это не то, что мне нужно. Моров в осаде. Мне кажется, ты найдешь себе занятие. И да, я вижу, какое ты голодное. Я думаю над этой проблемой и найду решение в ближайшее время.

Оно развернулось и направилось обратно к фургону.

Я взял на себя ответственность перед ним. Когда мы расставались, Мириам сказала, что Пугало моя домашняя зверушка, но куда более опасная, чем голодный лев. И мне надо позаботиться о том, чтобы найти ему кровь, раз уж нам приходится путешествовать вместе.

Я мотался по Чергию уже две недели, с тех самых пор, как преодолел Горрграт и спустился с отрогов Хрустальных гор. Перевал оказался для меня серьезным испытанием — нехватка воздуха, плохое самочувствие из-за высоты, ледяной ветер и начавшийся снежный буран. Меня едва не сдуло с седла Монте-Розы, и я не помню, как смог провести ночь на этом жутком холоде, лишь каким-то чудом ничего себе не отморозив. При спуске я сильно упал, в кровь разбив руки, и следующую неделю Проповедник, глядя на мои заживающие ссадины и царапины, по десять раз на дню напоминал мне об ошибочном выборе дороги.

Но я знал, что все сделал правильно, и со смирением святого терпел его нотации. Пугало, глядя на это, лишь посмеивалось про себя.

До западных областей Чергия, как оказалось, война не дошла. Князь Горловиц не пропустил сюда армию захватчиков, его передовые части, укомплектованные свежими полками кантонских наемников, лигавских кондотьеров и фирвальденских ландскнехтов, продвигались на восток.

С утра до вечера я проводил в движении, уничтожал опасных для людей сущностей. Но основная моя цель оставалась неизменна — я искал цыганский табор.

Однако, куда бы я ни приехал, везде мне сопутствовала неудача. Никто его не видел, никто даже не слышал о нем.

Мне повезло лишь под Кутгором. Там я схватил ускользавшую от меня нить правды и все же начал распутывать клубок. Табор, который я искал, прежде чем отправиться в Шоссию, долго стоял под Моровом — городом, принадлежащим князю Млишеку Жиротинцу, предавшему своего короля и переметнувшемуся на сторону врага.