Голод. Дилогия - Малицкий Сергей Вацлавович (читать книги .txt) 📗
– Ага, – зло кивнул Марик, ставя на землю Айру. – Карабкался по мне, как белка лесная, – и как только уши не оборвал да глаза не выцарапал?
– Что будем делать? – спросила Айра. – Где искать Кессаа?
– Там, – вдруг произнес Марик и ткнул пальцем в возвышающийся над крышами купол. – Там она. Я чувствую. Словно огонек светится.
– Или ты такой глазастый, или я слепая, – нахмурилась Айра. – А еще что ты видишь?
– Многое, но не всегда, – прошептал Марик. – Сейчас многое вижу. Вижу золотую дымку, что стараниями ремини окутывает Оветту. Вижу серое пятно рядом с Кессаа, словно темную яму на скошенном поле. Вижу черную стену там, на юге, в Суйке. Словно грозовая туча опустилась на землю. И смерч вижу. Черный смерч. Скрученный, словно ремни на баллисте. От Суйки – к тебе, Айра, тянется. Пронзает тебя и исчезает, но не кончается, а куда идет дальше, разглядеть не могу.
– Хенны! – заорал ремини, выхватывая стрелу.
– Вот они, – сказала Мэйла, и Марик, покосившись на узнанную воительницу, бросился к Кессаа и тут же перехватил в руках глевию, словно собираясь рассчитаться с обидчиками дочери конга.
– Жива, жива, – только и повторяла Кессаа в ответ на прикосновения Насьты, Марика, Айры.
– Что ж, – усмехнулся Ирунг. – Порой я ошибаюсь. Признаю. Все-таки слуги у тебя, Кессаа, явно неуязвимые.
– Друзья, – негромко поправила дочь конга, приняла из рук Марика колючку, погладила рукоять, ощупала ножны и одним движением вытащила из укромной ложбины серую полосу, после чего вернула меч баль: – Храни до времени.
– Подожди. – Ирунг поднялся, жестом попросил баль выдвинуть клинок, пригляделся к вязи на лезвии, к рукояти. – Неужели меч Сето?
– Меч моей дочери! – отрезала Кессаа.
– Вот, – протянул Марик пест. – Сама ступка разбилась.
– И вот, – добавила Айра и положила перед ней черный осколок. – Это подарок от Заха.
– Кинжал Сурры, – придвинул маг ногой клинок.
– Зеркало. Кинжал. Пуповина. Зверь. Ребенок, – прошептала Кессаа, становясь на колени.
– Пуповина? – переспросил Марик и покосился на побледневшую Айру.
– Зверь. Ребенок, – повторила Кессаа и добавила: – Не мой ребенок. Другой. Какой-то другой. Рожденный и тем не менее еще не рожденный. Но сил у меня может не хватить.
Марик опустился рядом с Кессаа, взглянул ей в лицо и вздрогнул: глаза ее помутились. Они не стали черными, но и белки, и зрачки словно расплылись в мглистом мерцании.
– Сил у меня может не хватить, – шепотом повторила Кессаа, подняла пест и ударила его о каменную плиту. Глина рассыпалась на осколки, и в руке у нее оказалось что-то завернутое в высушенный лист одра. – Вот. – Кессаа разняла два осколка, прижатые друг к другу лицевыми сторонами, и положила их возле третьего, мутного.
– Все зеркало, – прошептал Ирунг, а Марик вдруг почувствовал, что тот смерч, та пуповина, которая тянулась из Суйки к груди Айры, встала над тремя осколками черным столбом.
– Марик, – позвала Кессаа, – пусть дочь моя будет для тебя все равно что я. Нет, пусть она будет для тебя все равно что твоя дочь. Сил у меня может не хватить. Да и жизнь я свою уже растратила… Насьта! Насьта! Ты умеешь, позови его… – Она протянула руку к пустому постаменту. – Позови, а то у меня сил не хватит ни на что. И разойдитесь все. В стороны. Разойдитесь.
Заковылял к стене Ирунг, подхватил сильными руками сразу две скамьи Марик, шагнула в сторону с масляным светильником Айра, присел у пустой плиты Насьта и поднес к губам дудку. Мелодия появилась не сразу. Сначала словно капля росы упала на каменные плиты и разбилась. Потом зазвенели ее осколки. Потом слились в светлый ручей. И побежали, понеслись, полетели…
Кессаа поднялась, встала на ноги, вытянулась вверх, словно былинка. Приподнялась на носках, едва не упала – но не упала, а переступила с ноги на ногу, – снова поднялась на носках и снова едва не упала и закружилась, сплетая собственные движения с песней реминьской дудки. Платье вздрагивало от ее движений, парило в воздухе, пытаясь успеть за танцовщицей, рукава падали с изуродованных рук, но невольные или вольные зрители чудесного танца словно окаменели – только Ирунг прошептал чуть слышно:
– Не было и не будет в Скире никого прекрасней этой танцовщицы.
Марик вздрогнул, пытаясь понять смысл произнесенных слов, перевел взгляд на Насьту и замер: на каменной плите за его спиной лежал человек.
– Играй, Насьта, – попросила Кессаа и присела на пол. – Зеркало. Кинжал. Пуповина. Зверь. Ребенок.
Она подняла серую полосу, стиснула в кулаках ее концы, сжала, прошептала короткое слово и мгновенно сплела ту саму оправу, которую взяла в храме. Затем подняла осколки и один за другим вставила их в серую округлую рамку.
– Ну, – нетерпеливо прошептал Ирунг.
– Зеркало, – вымолвила Кессаа и повернула рукоять оправы – и тут же почти закричала сдавленным голосом: – Кинжал!
Свет ламп словно померк, или воздух в зале стал непрозрачным, подернулся серой мглой, которая вот только что клубилась в глазах Кессаа, только Марик едва мог рассмотреть силуэты Насьты, Ирунга, Айры, и лишь Кессаа была видна каждой черточкой – не из-за того ли, что зеркало в ее руках слилось в черный диск, который дрожал и искрился, словно масло, пролитое на черный камень, и один холод исходил от этого масла.
– Сил нет, – прошептала Кессаа и повторила, закрыв глаза: – Кинжал.
– Помни об Оре, парень, – ударила баль по плечу Айра и шагнула вперед. Подняла кинжал, размахнулась и ударила в зеркало, выкрикнув при этом:
– Пуповина!
Смерч, который чудился Марику, словно сон, проникающий в явь, встал перед Кессаа, сожрав и Айру, и кинжал. Мгновенно он уперся в потолок храма, разлетелся в стороны темной пеленой, закрутился сверкающей колонной и с визгом, словно еще один течень вылился на обезумевший город, лопнул.
Марик поднялся с пола в кромешной темноте, смахнул с глаз что-то напоминающее пепел, потрогал лицо, недоумевая – обморожено оно или обожжено. В центре зала, там, где осталась Кессаа, что-то шипело и сыпало искрами.
– Твое благородство! – раздался встревоженный голос Мэйлы. – На улицах Скира творится что-то страшное! Какие-то звери рвут всех подряд – и хеннов, и сайдов! Мы с трудом сдерживаем ворота! К тому же некоторые из раненых словно теряют разум, совсем как баль в той битве у храма Исс!
Она замолчала, подняв над головой факел, и добавила дрогнувшим голосом:
– И мертвые все попадали.
Марик оглянулся. Айры не было. Перед Кессаа в камне темнел закопченный, выщербленный на ладонь круг, и капли серого металла шипели, испаряясь на нем.
– Кессаа! – закричал Марик, и дочь конга дрогнула. Не открылись сомкнутые веки, не шевельнулись руки, стиснувшие колени, не распрямились напряженные плечи. Она дрогнула вся сразу – и осыпалась грудой пепла.
– Суйки больше нет, – закашлялся Ирунг.
– Зеркало. Кинжал. Пуповина. Зверь. Ребенок, – с трудом вытолкнул из глотки слова Марик.
– Зверь и ребенок, – прошептал, пытаясь удержать в задрожавших руках дудку, Насьта.
– Ребенок, – послышался незнакомый голос.
Мэйла подняла факел еще выше и шагнула вперед. Насьта медленно обернулся – плита за его спиной была расколота и пуста. Сади исчез.
Синг чувствовал опасность. Не всегда ему удавалось избежать ее, но, когда она затаскивала его в водоворот, он успевал глотнуть воздуха, чтобы даже истерзанным вынырнуть в безопасном месте. Когда повелитель Зах посылал своего нового довольно увертливого и талантливого, пусть и не молодого уже, слугу в Скир, он не рассчитывал на то, что Синг и в самом деле добудет кинжал Сурры. Он всего лишь хотел, чтобы тот отыскал Айру и вонзил ей в спину что-нибудь острое – с наиболее худшими для нее последствиями. Даже осколок зеркала, украденный из храма, был менее важен, чем смерть выскочки, укравшей частицу долгого дыхания бога, которой, скорее всего, она даже и воспользоваться не могла. Зах видел Синга насквозь или почти насквозь – и посадил ему на грудь каменного жука, который немедленно пронзил кожу колдуна и вцепился ему в ребра. Затем Зах взмахнул посохом, и жук мгновенно нагрелся, заставив Синга корчиться от боли.
