Дым и зеркала - Гейман Нил (книги онлайн без регистрации TXT) 📗

Перемены

Однажды мне позвонила Лайза Таттл с просьбой дать ей рассказ в сборник, который она составляет о жанре НФ. Я всегда любил этот жанр и в детстве был уверен, что когда вырасту, стану писателем-фантастом. К сожалению, не вышло. Когда мне впервые пришел в голову сюжет этого рассказа, а было это почти десять лет назад, это был набор связанных между собой коротких историй, которые сложились бы в роман, посвященный отражению этого жанра. Ни одной из этих историй я так и не написал. Когда Лайза позвонила, мне пришло в голову, что я могу взять придуманный мною мир и написать его историю так, как рассказал историю Америк в своей трилогии «Память огня» Эдуардо Галеано.

Закончив рассказ, я показал его подруге, которая сказала, что он похож на набросок к роману. Мне оставалось только восхититься ее проницательностью. Но Лайзе Таттл рассказ понравился и мне тоже.

I

Позднее будут ссылаться на смерть его сестры, на рак, пожравший жизнь двенадцатилетней девочки, на опухоли размером с гусиное яйцо в ее мозгу, вспоминать семилетнего, сопливого и стриженного ежиком мальчугана, который широко распахнутыми карими глазами смотрел, как она умирает в белой больнице, и говорить: «С этого все началось», и, возможно, так оно и было.

В биоэпопее «Перезагрузка» (реж. Роберт Земекис, 2018 г.) следующая сцена тоже будет в больнице: подросток смотрит, как его учитель биологии умирает от СПИДа, а затем в перебивку пойдет их спор из-за расчленения большой лягушки с белым брюхом.

— Зачем нам ее резать? — говорит юный Раджит на фоне музыкальной темы наплывом. — Разве нам не следовало бы подарить ей жизнь?

Его учитель, которого играет покойный Джеймс Эрл Джонс, глядит пристыженно, потом окрыленно, когда поднимает руку с больничной койки, чтобы положить на костлявое плечо подростка.

— Если кто-то на это способен, Раджит, то только ты, — говорит он низким раскатистым басом.

Мальчик кивает и смотрит в камеру, и решимость в его глазах граничит с фанатизмом.

Этого никогда не было.

II

Серый ноябрьский день. Теперь Раджит — высокий мужчина лет сорока, в очках с темной оправой, которых в данный момент на нем нет. Отсутствие очков подчеркивает его наготу. Он сидит в ванне и, пока остывает вода, репетирует окончание своей речи. В повседневной жизни он немного сутулится, хотя сейчас — нет, и раздумывает над словами, прежде чем их произнести. Он не умеет выступать на публике.

В бруклинской квартире, которую он делит с еще одним ученым и библиотекарем, сегодня пусто. Его пенис в тепловатой воде съежился и стал похож на усеченный конус.

— Это означает, — громко и медленно произносит он, — что война против рака выиграна.

Потом он делает паузу, выслушивает вопрос стоящего у стены ванной воображаемого репортера.

— Побочные эффекты? — отвечает он самому себе, и ответ отражается от плитки гулким эхом. — Да, некоторые побочные эффекты присутствуют. Но насколько мы могли установить, нет ничего, что повлекло за собой необратимые изменения, никаких перемен мы не ожидаем.

Он выбирается из выщербленной фаянсовой ванны и голым подходит к унитазу, в который отчаянно блюет — страх перед рампами пронзает его, как разделочный нож. Когда блевать больше нечем, и сухие позывы сходят на нет, Раджит полощет рот «листерином», одевается и спускается в подземку, чтобы добраться в центральный Манхэттен.

III

Это открытие, как напишет журнал «Тайм», «изменит саму суть медицины так же фундаментально, как в свое время открытие пенициллина».

— Что, если, — говорит Джефф Голдблюм, играющий в биоэпопее взрослого Раджита, — что, если было бы возможно переустановить генетический код тела? Слишком много болезней вызвано тем, что тело забыло, что ему следует делать. Сбой в коде. Программа глючит. Что, если бы… что, если бы можно было написать к ней патч?

— Ты сумасшедший, — отвечает в фильме его очаровательная светловолосая подруга. В реальной жизни подружки у него нет; в реальности его сексуальная жизнь сводится к прерывистой череде коммерческих сделок между Раджитом и молодыми мужчинами из эскорт-агентства «Аякс».

— Только подумай, — говорит Джефф Голдблюм, облекая свои мысли в слова лучше, чем когда-либо удавалось самому Раджиту, — это сродни компьютеру. Вместо того чтобы один за другим, симптом за симптомом устранять вызванные глючной программой сбои, можно просто переустановить саму программу. В ней же есть вся информация. Нам просто придется заново запустить наши тела, перепроверить РНК и ДНК, — если хочешь, заново прочесть программу. А потом перезагрузиться.

Светловолосая актриса улыбается и останавливает поток его слов поцелуем — страстным, снисходительным, восхищенным.

IV

У женщины был рак селезенки, лимфатических узлов и брюшной полости: поражение лимфообразующих тканей. Еще у нее воспаление легких. Она согласилась на просьбу Раджита разрешить испробовать на ней новую методику. Еще она знает, что утверждать, будто кто-то излечил рак, в Америке противозаконно. До недавнего времени она была очень толстой. Килограммы с нее спали, и Раджиту она напоминает снеговика под солнцем: с каждым днем она все больше теряет очертания, тает.

— Это не лекарство в обычном понимании слова, — говорит он ей. — Это набор химических инструкций.

Она смотрит непонимающим взглядом. Он вводит ей в вену две ампулы прозрачной жидкости. Вскоре она засыпает.

А когда просыпается, никакого рака нет и в помине. Вскоре после этого ее приканчивает пневмония.

Два дня, предшествовавших ее смерти, Раджит задавался вопросом, как объяснить тот факт, что, как недвусмысленно показывает аутопсия, у пациента теперь есть пенис, и во всех отношениях — функционально и по хромосомам — он является мужчиной.

V

Следующая сцена — двадцать лет спустя, крохотная новоорлеанская квартирка (хотя она с тем же успехом может быть московской или манчестерской, парижской или берлинской). Сегодня великий вечер, и Джо/зефина поразит всех.

Выбрать предстоит между придворным платьем восемнадцатого века в стиле полонез с кринолином (фиброглассовый турнюр, расшитый кружевами алый корсаж на проволочном каркасе подчеркивает глубокое декольте) и репликой придворного платья сэра Филиппа Сидни [12] из черного бархата с серебряной нитью, дополненного жестким плоеным воротником и гульфиком.

Наконец, взвесив все за и против, Джо/зефина щупает грудь над членом. Еще двенадцать часов: Джо/зефина открывает пузырек с красными таблетками, на каждой таблеточке значок «X», и забрасывает в рот две. Десять утра, и Джо/зефина отправляется в кровать, где начинает мастурбировать (пенис встает лишь наполовину), но засыпает еще прежде, чем кончить.

Комната очень маленькая. По стенам, стульям, дверцам шкафов развешана одежда. На полу — пустая коробка из-под пиццы. Обычно Джо/зефина громко храпит, но в «перезагрузке» не издает никаких звуков вообще, — с тем же успехом это может быть своего рода кома.

Джо/зефина просыпается в десять вечера, чувствуя себя хрупкой, нежной и обновленной. Раньше, когда для Джо/ зефины все только начиналось, за каждой переменой следовал дотошный осмотр перед зеркалом, инспекция родинок и сосков, передней плоти или клитора, попытки определить, какие шрамы исчезли, а какие остались. Но теперь Джо/зефина в этом мастер и надевает турнюр, нижние юбки, корсаж и платье. Ее новые груди (высокие и конические) поднимаются и подтягиваются, нижние юбки метут пол, что означает, что под них можно надеть пару сорокалетней давности «док-мартенсов» (никогда не знаешь, когда придется бежать, идти или отбрыкиваться, а от шелковых туфелек проку ни на грош).