Подземелья Редборна - Доннел Тим (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
С наслаждением сбросив одежду, Конан растянулся на широком ложе. Ему казалось, что он уснет сразу же, как только усталая голова опустится на подушку, но сон, скользнув по глазам, улетел, как испуганная птица. И вновь перед ним замелькали мечи, загремели трубы, взревел голос Гордиона, возвещая последний поединок… Конан улыбнулся, подложил руки под голову и закрыл глаза, вспоминая этот бой.
«Забавная штука — жребий!» — подумал киммериец, все еще усмехаясь. Сегодня судьба, волею Митры, свела его с теми, кого он первыми увидел во дворе у мастера Кларса. Сначала молодой Брайн, потом этот, красномордый… Конан беспокойно поворочался, пытаясь вспомнить имя толстяка или хотя бы его Знак, но потом послал всю эту чепуху к Нергалу и снова мысленно вернулся на Ристалище.
Его противник, грузный рыцарь с тяжелым брюхом и налитыми кровью глазами, похоже, исходил от ярости, увидев, с кем ему придется сражаться. Конан, в такие мгновения на лету ловивший настроение и мысли соперника, сразу ощутил перед собой враждебную силу. Этот воин наверняка был человеком Ферндина и мечтал, конечно же, попасть с ним в пару, чтобы, для порядка помахав мечом, изобразить полное поражение. Уж ему-то, наверное, не грозила ни смерть, ни рана, скорее, наоборот — щедрая награда за помощь. А теперь, когда благополучный конец был так близок, приходится сражаться с этим диким киммерийцем, и никто не знает, чем может кончиться бой…
Сейчас, как и днем, Конан всем своим существом чувствовал и эти мысли, вихрем проносившиеся в чужом мозгу, и волны чужой ярости, будящей его собственную. Настоящая боевая ярость здесь, на Священном Ристалище, могла стоить жизни этому борову, взгромоздившемуся на коня. Правда, он одержал две победы, но для Конана это не очень-то много значило.
Гораздо важнее было другое: сияющий взгляд и чуть заметно шевельнувшиеся губы, ответившие на призыв. Поэтому его победа не должна обагриться кровью, пусть даже такой смердящей, как у этого… Тьфу, никак не вспомнить проклятое имя!
Похоже, ненависть совсем заслонила глаза жирному храбрецу! Рубился он неплохо, но каждый удар сопровождал ядреными ругательствами. Конан, уняв вспыхнувший гнев, теперь холодно улыбался, жестко глядя в вытаращенные от злобы глаза противника. Мечи звенели, выискивая слабые места в обороне сражавшихся, кони кружили на месте, взрывая копытами белый песок.
Наконец Конан, пролетев мимо соперника, на всем скаку повернул вороного назад и крепко стукнул булавой по круглому шлему. Меч тут же выпал из разжавшейся руки толстяка, глаза совсем вылезли из орбит, рот захлебнулся последним проклятием, и он, потеряв стремя, мешком вылетел из седла. Испуганный конь отбежал в противоположный угол поля и стал носиться вдоль ограды, ища выход.
Поверженный боец, слегка очухавшись, стал медленно подниматься на четвереньки. И тут Конан, забыв о своем намерении не проливать на турнире кровь, не сдержал нахлынувшего вдруг озорства и сделал то, что привело зрителей, а особенно Рыжего Бёрри, в неистовый восторг: он опустил шипастую булаву на торчащий кверху жирный зад и слегка огладил толстые ляжки. Но этого оказалось достаточно — прочные штаны из толстой кожи с треском лопнули и повисли клочьями.
Бедняга распластался на песке и даже не пытался встать, громко визжа на радость толпе. Из распоротой задницы хлестала кровь, и слугам стоило большого труда унести его с Ристалища.
Но был еще и другой бой — на соседнем поле… Конан, вертясь вокруг своего толстомордого противника, успевал видеть все: и выпады грузного рыцаря, и то, что происходило рядом, за невысокой оградой. И события, развернувшиеся на соседней площадке, привели северянина в нешуточную ярость.
Ферндину, проклятому Ферндину, как уже и Конан называл этого человека с холодным лицом и зловещей улыбкой, достался немолодой и не очень ловкий противник. Похоже, что лишь благодаря удаче он добрался до последнего боя. Всем было ясно, что Ферндин одержит легкую победу, и зрители во все глаза смотрели на киммерийца, наслаждаясь жаркой схваткой, хохоча над ругательствами его соперника.
Но, когда толстяк рухнул на песок, Ферндин, тоже косившийся в их сторону, пришел в неистовство. Это было видно по вспыхнувшим глазам и злобной ухмылке бледных губ. Он воспользовался тем же приемом, каким Конан в прошлый раз вышиб меч из руки верзилы.
Немолодой рыцарь, уже порядком измотанный и не надеявшийся на победу, поднял было руку в знак своего поражения, но не успел произнести ни слова: меч Ферндина, свистя, рассек ему череп от уха до уха. Шлем, не выдержав страшного удара, отлетел далеко в сторону, и мертвец повис в стременах, обагряя песок алой кровью, пока стражники ловили взбесившегося коня.
И прав был Бёрри, когда говорил, что еще немного — и толпа разнесла бы все: ограды, деревянный храм, скамьи… Но, когда страсти утихли, Верховный Жрец велел продолжить ритуал. И вот они, победители сегодняшнего дня, двое соперников пред Очами Митры, подъехали к возвышению, чтобы принять из рук герцога чаши со Священным вином.
Герцогиня сама наливала его из золотого кувшина, обильно украшенного сверкающими камнями. Но ее глаза, глядевшие только на киммерийца, сияли ярче этих камней, ибо никакие алмазы не сравнятся с блеском глаз влюбленной женщины…
Они поднялись на три невысокие ступени и оказались на небольшой, покрытой ковром площадке, почти вровень с герцогским возвышением. И сам герцог протянул им золотой поднос с двумя тяжелыми чашами.
Толпа глухо роптала за спиной, герцог смотрел на бойцов, невольно сравнивая их друг с другом, а герцогиня не отрывала взора от голубых глаз, улыбавшихся ей поверх чаши. От Ферндина, похоже, не ускользнул их немой разговор, и он, допивая последние глотки Вина Митры, вдруг подавился и закашлялся. Чаша чуть не выпала из его рук, но он усилием воли сдержался и выпил все до дна.
Взгляд, которым он обжег Конана и герцогиню, сказал киммерийцу многое… Вот, значит, чего добивается этот негодяй, кроме титула и власти!
От этого воспоминания руки Конана сжались в кулаки, варвару захотелось немедленно вскочить с ложа и кинуться в бой, но тут сон, успокаивая встревоженную душу, разогнал все образы, выдул легким ветром тревожные мысли, и вскоре в ночной тишине раздавались лишь равномерное дыхание спящего киммерийца да тихий шорох мышей под полом.
Стемнело, и в герцогском дворце, так же как и в домах простых горожан, постепенно затихла шумная дневная жизнь. Правда, с появлением Ферндина при дворе, бывало, что по ночам в огромной трапезной шум стоял такой, что древние стены дрожали от пьяных выкриков и пьяного визга. Но в дни праздника Митры герцог не рискнул затеять подобную пирушку, да и не было с ним рядом того, кто обычно подбивал Ольгерда на такие развлечения.
В спальне Ферндина тоже было тихо. Горел одинокий светильник, а на растерзанном ложе, с выражением бесконечного страдания на лице, крепким сном спала юная служанка герцогини. Едва вернувшись во дворец, Ферндин поймал ее в коридоре, затащил к себе в спальню, запер дверь и что-то негромко сказал, глядя в круглые от ужаса глаза. После этого девушка покорно сбросила с себя платье и, дрожа, подошла к ложу. Колдун набросился на нее сзади и, рыча, как голодный волк, грубо овладел нежным, трепещущим телом, вымещая на безвольно лежащей служанке всю свою ярость и досаду.
Ему представлялось, что это герцогиня слабо бьется в его руках, не в силах сопротивляться, и слезы, ручейками бежавшие из-под сжатых век девушки, лишь распаляли звериное желание насильника.
Когда уже совсем стемнело, он встал, провел рукой над измученным лицом своей жертвы и, слегка приведя себя в порядок, вышел в маленькую, смежную со спальней комнатку. Там, примостившись у самой двери и жадно ловя каждый звук, доносившийся из спальни, его ждал старик в сером рубище, тот самый, кто потешал толпу на Ристалище, прыгая около палаток.
— Ну, Акрус, ты сумел это сделать?! Говори скорей, я жду!
Старик посмотрел на Ферндина прищуренными глазами и жалобно проскрипел:
