Последний свет Солнца - Кей Гай Гэвриел (книга регистрации txt) 📗
Руки Рианнон не дрожали, когда она собирала полотенца и носила подогретую воду для раненых в зал вместе с Хельдой. Она вспоминала дуновение ветра, когда тот молот пролетел мимо ее лица. Она уже поняла, что, возможно, всю свою жизнь будет вспоминать об этом, что это воспоминание останется с ней так же, как два шрама на горле.
Сегодня ночью мир изменился, сильно изменился, так как было еще и другое, о чем следовало забыть или глубоко похоронить в себе, или оно должно было исчезнуть среди кровопролития во дворе, но не исчезло. Алун аб Оуин ускакал на коне эрлингов со двора, преследуя стрелка из лука, который метил в ее отца. Он до сих пор не вернулся.
Брин велел утром выкопать яму за загоном для скота и свалить туда тела убитых разбойников. Их собственных погибших людей — пока девятерых, включая Дея аб Оуина, — внесли в помещение, прилегающее к церкви, чтобы обмыть, одеть и положить для похоронных обрядов. Женская работа после боя. Рианнон никогда раньше не выполняла ее. На их дом никогда прежде не нападали, за всю ее жизнь. Они ведь жили не у моря.
Раненых перевязывали в пиршественном зале, мертвыми занимались в помещении рядом с церковью, во всем Бринфелле горели огни. Ее мать один раз остановилась рядом с ней, ненадолго, чтобы успеть взглянуть на ее шею, нанести бальзам — — деловито, без эмоций — и наложить на обе раны полотняную повязку.
— Ты не умрешь, — сказала она и пошла дальше.
Рианнон это знала. Но больше никто не будет воспевать ее белоснежную, лебединую шею. Неважно. Совсем неважно. Она продолжала работать, следуя указаниям матери. Энид знала, что надо делать в этом случае, как и во многих других.
Рианнон помогала, как могла. Обмывала и перевязывала раны, говорила слова утешения и похвалы, присылала служанок с пивом для тех, кто страдал от жажды. Один человек умер на столе в зале, у них на глазах.
Удар меча почти перерубил ему ногу у бедра, и они не смогли остановить кровотечение. Его звали Брегон. Он любил ловить рыбу, дразнить девушек, летом у него на носу и на щеках появлялись веснушки. Рианнон обнаружила, что плачет, ей этого не хотелось, но она ничего не могла поделать. Не так давно, когда начался этот вечер, шел пир и звучала музыка. Если бы Джад создал мир по-другому, время можно было бы обратить вспять и сделать так, чтобы эрлинги не появились. Она все время поднимала руку и прикасалась к ткани на шее. Ей хотелось перестать это делать, но она не могла.
Четыре человека понесли Брегона ап Морана из зала, через двор, к комнате у церкви, где лежали другие покойники. Она посмотрела на Хельду, и они пошли следом. Брегон обычно подшучивал над ее волосами, вспомнила Рианнон, дразнил ее вороной, когда она была младше. Люди Брина не смущались при общении с его детьми, хотя все изменилось, когда она выросла и превратилась в женщину.
Она подготовит его к погребению — с помощью Хельды, так как сама не знает, что надо делать. В комнате было еще полдюжины женщин, которые обряжали мертвых при свете фонаря. Священник Сефан стоял на коленях, держа в руках солнечный диск, и нетвердым голосом выпевал слова Ночного Успения. Он был молод и явно потрясен. Да и как могло быть иначе? — подумала Рианнон.
Доску с телом Брегона поставили на пол. Столы уже были заняты другими телами. Там была вода и одежда из полотна. Нужно сначала обмыть мертвых, всюду, расчесать волосы и бороды, почистить ногти на руках, чтобы они отправились к Джаду в достойном виде и вошли в его чертоги, если бог в своей милости им это позволит. Она знала каждого из этих мужчин.
Хельда начала снимать тунику с Брегона. Ткань заскорузла от крови. Рианнон пошла за ножом, чтобы помочь срезать ее, но тут увидела, что возле Дея аб Оуина никого нет. Она подошла и остановилась над ним.
Время не течет вспять в их мире. Рианнон смотрела на Дея и понимала, что было бы ложью притворяться, будто она не видала, как он уставился на нее, когда она вошла в зал, и еще одной ложью утверждать, будто нечто в этом роде произошло впервые. А третьей ложью (недостаток сингаэлей, все время число три?) было бы отрицать, что ей нравится производить такое впечатление на мужчин. Превращение из девочки в женщину приносило удовольствие, осознание растущей власти.
Теперь никакое удовольствие, никакая власть ничего не значили. Рианнон опустилась на колени на каменный пол, протянула руку и отвела со лба Дея прядь каштановых волос. Красивый, умный мужчина. “Необходимо, как ночи уход”, — сказал он тогда. Теперь ночь не уйдет, разве только бог избавит от нее его душу. Она посмотрела на рану, на ней запеклась черная кровь. Ей пришло в голову, что так и надо, чтобы именно дочь Брина подготовила к погребению сына короля Кадира, их гостя. Сефан неподалеку все еще пел, с закрытыми глазами, его дрожащий голос напоминал дым, курящийся от свечей, поднимающийся вверх. Женщины шептались или молчали, сновали взад-вперед, делая свое дело. Рианнон с трудом сглотнула и начала раздевать покойника.
— Что ты делаешь?
Она, собственно говоря, думала, что узнает, если он войдет в комнату; что сразу же узнает, когда это произойдет. Она обернулась и подняла глаза.
— Мой господин, — сказала она. Поднялась и встала перед ним. Увидела его кузена, Гриффита, и верховного священнослужителя за его спиной. Лицо этого последнего было мрачным, встревоженным.
— Что ты делаешь? — повторил Алун аб Оуин. Лицо его было застывшим, чужим.
— Я… готовлю его тело, мой господин. Для… погребения. — Она слышала, что заикается. Этого с ней никогда не случалось.
— Не ты, — резко произнес он. — Кто-нибудь другой.
Она с трудом сглотнула. Она никогда не испытывала недостатка мужества, даже когда была совсем маленькой.
— Почему? — спросила она.
— Ты смеешь спрашивать? — У него за спиной Сейнион тихо охнул, дернул рукой, потом застыл.
— Я должна спросить, — ответила Рианнон. — Я не знаю ни о чем таком, что я бы сделала дому Оуина, чтобы заслужить такие слова. Я оплакиваю наших людей и твое горе.
Он смотрел на нее. Было трудно при таком свете разглядеть его глаза, но она видела их в зале, раньше.
— Правда? — наконец спросил он, словно опустил молот. Она никак не могла перестать думать о молоте. — Ты хоть немного горюешь? Мой брат вышел из дома один и без оружия из-за тебя. Он умер, ненавидя меня из-за тебя. Я до конца дней буду жить с этим. Ты это понимаешь? Хотя бы отчасти?
Теперь он излучал жар, словно его сжигала лихорадка. Она с отчаянием ответила:
— Думаю, я понимаю, о чем ты говоришь. Это несправедливо. Я не заставляла его чувствовать…
— Ложь! Тебе хотелось заставить каждого мужчину полюбить тебя и играть с его сердцем. Игра.
Ее сердце сильно билось.
— Ты… несправедлив, мой господин. — Она повторялась.
— Несправедлив? Ты испытывала свою власть каждый раз, когда входила в комнату.
— Откуда ты знаешь о таких вещах? — Как он узнал, правда?
— Ты станешь отрицать?
Она горевала, сердце ее сжималось, потому что именно он говорил ей эти слова. Но она также была дочерью Брина и Энид, ее учили не уступать, не плакать.
— А ты? — спросила она, поднимая голову. Повязка натирала кожу. — Ты, мой господин? Никогда не испытывал себя? Никогда не устраивал набеги за скотом, сын Оуина? В Арберт, возможно? Никогда во время вашего набега никто не был ранен или убит? Вашего с братом набега?
Она видела, как он сдерживается, тяжело дыша. Понимала, что он очень близок к тому, чтобы ударить ее. Как мир пришел к этому? Его кузен шагнул вперед, словно хотел его остановить.
— Это неправильно! — вот и все, что смог выдавить из себя Алун, пытаясь сохранить самообладание.
— Не больше, чем то, что делает мальчик, становясь мужчиной. Я не могу угонять скот или махать мечом, аб Оуин!
— Так поезжай на восток, в Сарантий! — прохрипел он изменившимся голосом. — Если тебе хочется иметь такую власть. Научись… научись травить людей ядом, как их императрицы, так ты убьешь гораздо больше мужчин.
