Некромант . Трилогия - Петерсон Андрей Викторович (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
– Насыщение, — хилависта сдвинулся еще чуть дальше. Мерзкая пугающая ухмылка с лица его исчезла, — будто и не было никогда, — а глаза наполнились искренним, неподдельным ужасом.
Пронзительный захлебывающийся вой вырвался из горла недавнего красавца, ничем больше прежнего стрелка уже не напоминающего. Да он уж и на человека-то похож не был.
Вой прервался также неожиданно, как начался, и жуткое создание, корчащееся на полу возле двери, закашлялось в жутком приступе, исторгая из себя зеленоватую пену напополам с блевотиной. Потом что-то хрустнуло, и рука Богомола согнулась под совершенно невероятным углом, будто новым суставом обзавелась. Хрустнуло еще раз, и правая нога его надломилась чуть ниже колена. Из разодранной плоти торчала сломанная берцовая кость, а из открытой раны истекала густая зеркальная жидкость сильно похожая на амальгаму [82].
Хруст повторился. И еще раз. И еще. А потом он уже не прекращался ни на миг, а тело несчастного ломалось в самых невероятных местах, дергаясь, извиваясь и изгибаясь под совершенно невозможными углами, как тряпичная кукла в руках безумного лицедея. Вот только эта кукла была уже порвана, и из нее торчали кости. Отовсюду. Сломанные и раздробленные…
Хлыст церковницы взметнулся в очередной — уж незнамо какой по счету раз, и еще одна сомбора нашла свой покой, рассыпавшись серым пеплом, словно лист сгоревшей бумаги. Над серой вдовой, на которую уже страшно смотреть было — вся в крови, изодранная в клочья, с глубокими рваными ранами, теперь вилась лишь одна зеркальная тень. Последняя из всей стаи.
Сехена (а это была именно она) взмыла вверх, под самый потолок, расписанный дивными садами и прелестными девами, и камнем упала вниз, лишь над самым полом развернув широкие как паруса крылья, уже пробитые и порванные в нескольких местах. Она спикировала на свою жертву, упав с неба как птица, и заключив в свои объятья, окутав церковницу крыльями, как плотным коконом…
Бывший абордажный мастер переступил с ноги на ногу, разворачиваясь вслед за настырной вертлявой девкой, которая никак не хотела умирать, и замахнулся мечом, вложив в это всю свою ярость и силу.
– Прощай, крошка!
Широкое лезвие его меча вспороло воздух, раскинув его тугой волной, но в тот миг, когда оно неминуемо должно было встретиться с бренной плотью клятой девицы, она вдруг проворно, как кошка сменила направление, и, поднырнув под проносящимся над головой клинком, оказалась на расстоянии поцелуя от Ила Шарре.
Вот только поцелуй ее был холодным и быстрым…
Грудь Ила оросилась кровью. Он пошатнулся. На мгновение замер, а потом упал, увлекая за собой меч. Казалось весь зал содрогнулся, когда эта туша свалилась.
Он лежал тихо и недвижно. Как огромный младенец. Удивление в его глазах уже начинало понемножечку застывать, а кровь на губах все еще продолжала пузыриться розовой пеной. Не самое приятное это было зрелище, и Осси, выдернув клинок, тремя мощными ударами отделила голову от туловища.
– Прощай…
Хилависта стоял и смотрел, как рвется на части тело Богомола. Живого места на нем уже не было, и выглядело оно так, будто десятка два портовых громил прошлись по нему своими дубинками. Из сотен открытых ран торчали обломки костей и сочилась амальгама. Будто сок из сладкого тростника истекала она на пол, расползаясь вокруг блестящей лужицей. А он все еще дышал…
– Смерть [83], — бросил хилависта, и не оглядываясь покатил к леди Кай, которая только что напоила свой меч кровью.
Ярким факелом полыхнул живой труп за его спиной, и с ревом взметнулось ввысь пламя, родившееся из смерти блестящего металла…
Сехена пила жизнь из церковницы, торопясь, захлебываясь и роняя драгоценные капли. Пила, но понимала, что надолго ее не хватит. Слишком мало сил у нее оставалось, и слишком грозен оказался на этот раз противник. Не по зубам, что говорится.
Даже сейчас, охваченная крепкими крыльями, вдова билась внутри тесного кокона, обрывая связующие их каналы, пронзившие ее тело, как тонкие щупальца ядовитого морского цветка. С таким трудом установленная связь сминалась, таяла и скоро должна была оборваться совсем.
Что-то было не так на этот раз, и Селена никак не могла взять в толк, что именно. Чужая жизнь не давала ей сил. Наоборот: с каждым новым глотком она становилась все слабее, будто вместе с ней она пила сейчас что-то иное, отравляющее ее сущность и убивающее ее саму. Будто чужая жизнь обернулась на этот раз для нее смертным ядом…
Осси видела как бледнеет и истаивает опутавший церковницу кокон. Как сквозь него все явственней проступают контуры и очертания сестры с горящим на груди кулоном истинной веры. И, по всему, именно он убивал сейчас сомбору. Все меньше жизни оставалось в ней, и, скорее всего, она уже не принадлежала этому миру, раз и навсегда перейдя призрачную границу небытия.
Еще немного. Еще совсем чуть-чуть времени требовалось леди Кай, чтобы сложить заклинание и сделать свой ход, который должен был поставить точку в этом сражении. Она торопливо, без запинки, как хорошо известный наговор шептала слова заклятия, но уже понимала, что не успеет. Что последняя из сомбор растает раньше. И эту — еще одну жертву в своей борьбе за право жить, ей приносить не хотелось. Не теперь и не сейчас. Слишком уж много их осталось позади…
– Убирай ее! — Крикнула она Ташуру. — Слышишь? Убирай!
Повторять, в принципе, не надо было. Хилависта сразу все понял. Видно, и у него за сомбору сердце болело. Так, что едва только он окрик услышал, как сразу же развернулся лицом к кокону, рявкнул что-то маловразумительное и замер.
Сомбора его, впрочем, поняла прекрасно, потому что жертву свою, ее почти уже убившую, сразу же отпустила и бледным ветром скользнула в темный проем разбитого зеркала. Лишь в этот миг Осси увидела, как мало от нее осталось. Но все же дело свое она сделала.
Сестра стояла, пошатываясь, больше похожая на неважно сохранившийся труп, чем на ту властную особу, которая не так давно вступила в этот зал в сопровождении довольно опасного эскорта.
Бледная, почти белая, — что называется: ни кровиночки на лице, если не считать, конечно, многочисленных ссадин, и рваных ран. Чего-чего, а этой крови хватало с избытком. Глубокая рваная рана пересекала ее некогда красивое и ухоженное лицо от уха до подбородка, левый глаз набух здоровенным подтеком, а из носа на разбитую губу стекала тонкая алая струйка.
Кулон на ее груди почти потух, а от защитного поля осталось лишь несколько еле тлеющих искр, которые ни защитить, ни уберечь уже никого не могли. Да и на ногах сестра держалась едва-едва. Вот только решимости в ее взгляде было — хоть отбавляй, а, значит, что со счетов ее рано было сбрасывать, и надо было эту затянувшуюся бадягу заканчивать, пока не поздно.
А она уже тянула из кармана своего разодранного в клочья платья-балахона какую-то очередную мерзость, долженствующую по ее разумению, если не переломить ход событий, то уж от большой беды ее уберечь — это точно. Вот только неясным оставалось, что она этой бедой считает: смерть и погибель свою скоропостижную в высоких и далеких от пресвятых отцов небесах, или же, что вероятнее было, зная упертую ее церковную натуру, — провал порученного ей задания.
Но как бы то ни было, а давать ей шанс и уравновешивать, тем самым, их силы Осси не собиралась. Хотя бы во имя потерянных уже сомбор. Это уж, — не поминая себя любимую и Эйриха, которого по приказу серой этой гадины извели.
А потому, не дожидаясь, чем эта очередная демонстрация пресвятого военного искусства закончится, Осси ударила.
Изо всех своих сил, и со всей решимостью.
В зале разом потемнело, и это при том, что яркий солнечный свет из узких высоких окон как струился раньше, так и продолжал себе струиться. Только теперь это смотрелось, будто кто-то вбросил в мир густых сумерек несколько ослепительно ярких лучей, которые ни рассеиваться, ни освещать ничего не желали категорически. Просто таяли без следа — и все. Да и мало их было, — хоть по пальцам пересчитай.
