Врата Мёртвого Дома - Эриксон Стивен (чтение книг txt) 📗
Каким образом дружба способна победить сложившиеся обстоятельства? Неужели то утешение, которое подразумевает дружеское отношение между людьми, начинает менять нашу суть, ввергая душу во власть демонов? Я трус; именно этот факт лишил нас свободы, вверг в кошмар, заставив предать жизненно важные клятвы.
Оказывается, истина проста… Пути, по котором мы так долго шли, превратились в нашу собственную жизнь, добровольную тюрьму…»
Апсала бросилась вперед: сначала ее пальцы дотронулись до плеча, затем – косичек… Наконец они ощутили пустоту. Движение по инерции пронесло ее немного вперед – к тому месту, где только что стояли Маппо с Икариумом. Следующим ощущением явилась легкость свободного падения.
Издав отчаянный вопль, Крокус схватил ее за лодыжку. В следующее мгновение он плашмя растянулся на черепице. Почувствовав за спиной помощь старого рыбака, они начали изо всех сил тянуть девушку обратно.
Напрягая все силы, двум путешественникам наконец-то удалось вытянуть Апсала на поверхность. В дюжине шагов от дыры стоял Скрипач, для которого крик дару явился первым предупреждением об опасности.
– Они пропали! – взревел Крокус. – Без всякого предупрежденья просто провалились вниз, Скрипач.
Сапер тихо выругался и в крайней тревоге присел на корточки. «Мы же являемся здесь самозванцами…» К нему доходили слухи о Путях, которые не содержали воздуха, – каждый смертный, осмелившийся проникнуть внутрь, мгновенно лишался жизни. «Действительно, а с какой стати каждый Путь должен подстраиваться под нужды человека? Мы самозванцы, и этому месту до нас нет никакого дела… У него есть свои собственные законы, они по вполне понятным причинам могут для нас не подходить.
Однако, следуя этой мысли, можно сделать вывод, что мы не созданы ни для одного мира».
Прошипев проклятья, Скрипач медленно поднялся на ноги. Он старался побороть внезапное чувство безысходности, охватившее его при потере двух друзей. «Кто же из нас станет следующим?»
– Ко мне, – проревел он. – Все трое, но только очень осторожно, – развязав походный мешок, он начал рыться там до тех пор, пока не достал свитое кольцо тонкого каната. – Нам нужно обязательно держаться вместе. Если один оступится и полетит вниз, то остальные либо спасут его, либо отправятся следом. Согласны?
Ответом стали молчаливые кивки.
«Я тоже думаю, что путешествие по этому Пути в одиночку не очень-то приятно».
Четыре пары рук закончили дело через пару минут.
Пройдя около тысячи шагов, четыре путешественника почувствовали, что в воздухе появилось какое-то движение. Слабый ветерок охватил их измученные тела впервые с момента вступления в этот Путь. Прямо по курсу далеко в вышине появился какой-то огромный объект.
Схватившись за арбалет, Скрипач с ужасом посмотрел на небо.
– Дыхание Худа!
Однако три дракона – а это были действительно они – пронеслись мимо, не обратив никакого внимания на мелких людишек внизу. Они летели клином, подобно стае гусей. Размах темно-желтых крыльев достигал размеров пяти повозок, составленных конец в конец. Длинные витые хвосты еще долго виднелись на горизонте.
– Глупо верить в то, – пробормотала Апсал, – что мы единственные существа, которые нуждаются в этом королевстве.
– А нам приходилось видеть и больших тварей, – пробормотал Крокус, преследуемый, видимо, собственными мыслями.
Черты Скрипача тронула слабая ухмылка.
– Не сомневаюсь в этом, парень.
Оказавшись на границе видимости, драконы резко спикировали вниз, пробили тонкую черепицу и пропали с глаз.
В течение длительного времени в воздухе висело молчание, затем Апсала прочистила горло и произнесла:
– Думаю, на это следует обратить пристальное внимание. Сапер кивнул.
– Согласен.
«Существо падает вниз только тогда, когда приближается к конечной цели своего путешествия, причем, в принципе, оно может и не отдавать себе в этом отчета». Мысли Скрипача вернулись к Маппо и Икариуму. У Трелла не было никаких мотивов сопровождать их до самого Малаза. В конце концов, ему нужно было подлечить своего друга, привести его в сознание. Поэтому Маппо искал для этого тихое, укромное местечко. Что же касается Искарала Пуста… «Возможно, он сидит сейчас у подножья своей скалы и кричит бхок'арала сбросить веревку…»
– Все в порядке, – произнес, наконец, Скрипач, поднимаясь на ноги. – По всей видимости, нам следует просто идти своей дорогой до тех пор, пока не наступит нужное время… и место.
– Значит, Маппо с Икариумом вовсе не потерялись и не умерли, – произнес Крокус с видимым облегчением, отправившись дальше.
– То же самое касается верховного священника, – добавила Апсала.
– Хорошо, – пробормотал дару. – Оказывается, мы приняли добро за зло.
Скрипач немного поразмыслил о трех драконах – куда они летели, к чему стремились, затем пожал плечами. Возникновение этих тварей в небе, странное исчезновение и, что самое главное, их полное безразличие к четырем смертным напоминало лишний раз о том, насколько велико мироздание. На самом деле оно вовсе не определяется людскими жизнями, их желаниями и целями. Безудержный поток событий, которым представлялось это путешествие, был по сути совокупностью нескольких мельчайших шажков, и они по эффективности не превышали нескольких минут муравьиного труда.
«Мироздание живет вне нас, за пределами наших стремлений, в виде бессчетного количества дорог и возможностей».
Горизонт окружающего пространства, возникший в воображении Скрипача, начал постепенно расширяться. Одновременно с тем его собственная персона превратилась в мельчайшую черную точку.
«Каждый из нас является одинокой покинутой душой, вынужденной платить смирением… Иначе она впадает в заблуждение по поводу истинных владельцев и правителей этого мира. А люди – это такие существа, которые способны поддаться своим иллюзиям, и те поглотят их навсегда».
Воины Дона Корболо начали праздновать свой триумф с наступлением темноты, через час после разгрома Колтайна. Звуки шумного веселья проникали через стены Арена и заставляли людей ежиться, несмотря на душный знойный воздух.
Внутри города недалеко от северных ворот располагалась широкая площадь, служившая раньше местом ночевки торговых караванов. Однако сейчас она была запружена беженцами. Большинство из них и не помышляло об основательном размещении: люди нуждались в пище, воде и медицинском обеспечении.
Командир Блистиг для этих целей выделил целый гарнизон, и солдаты без устали, с огромным состраданием старались хоть чем-то помочь смертельно усталым и изможденным беженцам. Звуки пирушки, доносящиеся из-за стен, только прибавляли им сил. Колтайн, его виканы и все Седьмые отдали свои жизни ради тех, о ком сейчас приходилось заботиться городской гвардии. Забота и участие переполняли души солдат, которые по какой-то причине продолжали себя чувствовать виноватыми.
Однако в воздухе повисло новое напряжение.
«Эта история не может закончиться без финального жертвоприношения. Мы должны попытаться спасти людей, если на это не способны командующие нами трусы. Между собой скрестились интересы двух благородных миссий: одна из них заключалась в сохранении жизней вверенных под командование солдат, а другая – в дисциплине малазанских командных структур. В результате этого столкновения погибло десять тысяч первоклассных солдат, которые несколько минут назад жили, дышали, любили…»
Спустившись к площади, Антилопа бесцельно бродил в толпе. Перед ним периодически возникали незнакомые лица, бормотавшие бессмысленные слова, – все было как в тумане. Беженцы делились с ним своими собственными размышлениями, пытаясь хоть как-то ободрить историка. Виканские юноши забрали к себе Нила и Невеличку и начали столь яростно оберегать их покой, что ни один из смельчаков не мог отважиться его нарушить. Бесчисленное количество беженцев находилось на грани Ворот Худа, и чуть только они приходили в себя, как сразу начинали проявлять признаки дикого неповиновения. В их блестящих глазах и оскаленных клыках виднелось дикое удовольствие, а души продолжали борьбу с желанием изуродованной плоти поскорее перейти в мир иной. Худ не мог осмелиться наброситься силой на подобных людей, а городские лекари, прилагая все свои усилия, пытались поставить несчастных на ноги. Антилопа обнаружил, что на его мозг плотной пеленой опустилось забвение. Это ощущение оказалось таким комфортным, что историку совсем не хотелось возвращаться обратно в тот мир, который был наполнен насилием и злобой. Острая боль находилась где-то далеко, а разум прилагал все усилия, чтобы не допустить ее ближе.
