Госпожа ворон (СИ) - Машевская Анастасия (лучшие книги онлайн .txt) 📗
Берад только молча кивнул.
— И там ничего нет, не так ли?
— Так, — признал мужчина.
— В Летнем море нет ни одного острова — это все знают, как и то, что для моря оно слишком уж маленькое, и чаще его зовут озером. И ты ведь давно уже знаешь правильный ответ? — Шиада сама кивнула головой. — Правильно, Ангорат находится не в Этане. Его нет в Этане, он за нашим миром, и чтобы попасть в него нужно всего лишь на мгновение истончить завесу. Это можно сделать где угодно, но в Летнем море это сделать легче всего, потому что Тандарионы и племена из Ургатских степей тысячелетиями верили, что проход именно там и тысячелетиями для посещения острова отверзали завесу у Часовых. Там она истерлась, как истирается любая ткань. Видишь, как все просто?
— Это ни черта не просто, — шепнул Берад, растерянный окончательно.
— Мы ведь сами видели, как вы заставили замереть ту жрицу.
— А Сайдр, — признался Берад, — тот тип, твой знакомец, однажды заставил замереть меня.
— Никто из нас не может изменить природу человека или заставить его замереть. Но время — не природа человека, это иллюзия, и я могу остановить его вокруг человека, не давая ему пошевелиться. Хотя человек продолжает думать и чувствовать.
Наблюдая за мужчинами, жрица тоже сникла:
— Вот вся моя сила, и другой у меня никогда не было.
— Ведь если бы ты была властна над людьми, — наконец, уловил Берад, — наша дочь…
Шиада сглотнула, отведя заблестевшие глаза. Да, будь у нее власть над человеком, Тайрис сейчас стояла бы рядом, рука в руке.
— Наше время закончилось, Берад, — сказала жрица вслух. — И это было хорошее время. Поэтому я говорю тебе спасибо. Как и тебе, Ганселер.
— Да зачем ты вообще жила со мной? — лицо Берада перечеркнуло ладонью ненависти.
— Потому что никто другой не был бы ко мне так заботлив, а вернуться на священный остров я не могла, — честно отозвалась женщина. — Поэтому — спасибо.
— На черта мне твое спасибо? — крикнул Берад, срываясь. Подлетел, ударил, встряс.
— Ты прав, тебе оно ни к чему, — ответила жрица, приходя в себя от звона в ушах. — Поэтому, если ты захочешь, я сотру себя из твоей памяти и памяти твоих людей. Тайрис, — жрица вздохнула, — больше нет, и ничто не напомнит обо мне. Но я не могу сделать это без твоего согласия.
— А к чему оно тебе? — разошелся Берад. Всплеснул руками, отстранился от жены, как от чумной. — Сколько раз ты спрашивала согласия, перед тем как залезть мне в голову? И к чему ты вообще спрашиваешь теперь? Могла бы все сделать, как хочешь сто раз, разве нет? Откуда я знаю, что ты и так этого не делала? Откуда я знаю, что Тайрис, которую я помню, не плод моей измученной фантазии, навеянной твоими демонами? Что ты сделала со мной, Шиада?
Берад схватился за голову.
Шиада сжала дрожащие губы. Под столь же дрожащими ресницами влажнели красивые черные глаза. Жрица набрала полную грудь воздуха — и Берад понял, что его опять настигло омерзительное чувство полной бездвижности.
— Не смей, ведьма, — заорал он. Шиада подошла очень близко. — Расколдуй меня немедленно, — и надолго приложилась к губам Берада. Потом отступила на шаг и широко раскрыла глаза.
— Тебе, — она облизнулась, — не нужно меня прощать. И не нужно даже пытаться, Берад Лигар.
Она сделала шаг назад, потом еще и еще. А потом развернулась спиной, накинув черный капюшон плаща, и, опираясь на посох, побрела вперед, в неизведанный сумрак. Одна. Без всего и всех. Хотя заклятие пало вместе с поцелуем, Берад так и не мог пошевелиться, наблюдая, как в закатных лучах удаляется одинокая фигура.
— Кажется, — хрипло шепнул герцог, — она все же наколдовала дождь.
— Разве? — переспросил Ганселер, поглядев в небо. — Я не вижу туч, да и сухо как — то. Милорд?
Милорд коротко всхлипнул и быстро, рваным жестом стер с лица слезы обиды.
Обдуваемая ветрами фигура на вершине холма не сбивалась и все шла. Но вот случился какой-то странный шаг, и еще один — будто женщина повисла над воздухом или ее ноги стали невидимы. Потом в воздухе растворились туловище и плечи. Хотя мгновением раньше жрица была не так уж далеко (Берад мог поклясться, что с легкостью подстрелил бы ее из лука даже в подпитии), ее вдруг стало не видно.
И Берад понял, что вот теперь жрица исчезла вовсе.
Истаяла, как наваждение.
Растворилась, как аромат.
Развеялась, как дым.
А была ли она вообще?
ГЛАВА 3
Ожесточились ветра, охолодели ночи и дни, зазолотились деревья. Воздух наполнился легкими облачками пара на каждом выдохе. Хвоя, густым ковром устилавшая склоны ближайших вершин и подножья Астахирского хребта, стала темнее и ярче, как древний драконий панцирь. Белоснежные вершины над склонами и скалистыми взъемами сияли как опаловые зеркала на Вратах в Залы Праматери. Бездонное море, омывавшее Пурпурный танаар за хребтом и на северо-востоке, помрачнело, приобретя леденящий душу цвет железа.
Бану позвала с собой Гистаспа, не думая, уже по привычке. Как бы нагло он ни поступал временами, Бансабира вынуждена была признать: генерал стал ее тенью. Белой, как призрак, и неотступной, как возмездие. Гистасп по сей день внушал тревогу (и не без причин) — и Бану по сей день полагалась на него, как в начале. Даже сильнее, чем в начале. Кажется, ей становилось ясно, почему Сабир Свирепый так надеялся на нее, а, наблюдая, как надежды сбываются, гордился. Покойному тану несказанно повезло: он повстречал человека столь же прозорливого, как он сам, и как он сам, принадлежащего клану Яввуз. Первое гарантировало успех, а второе — единство целей. И, чтобы наверняка заручиться верностью дочери, Сабир Яввуз предложил в обмен то, что мог: кресло тана и время владыки.
Бану не сомневалась в Рамире, когда тот был на ее стороне — его вела память о былой дружбе. Она доверяла Юдейру — его вело сердце, повзрослевшее за один день, обветрившееся в непогодах военных шатров. Маленькая танша давно верила Гистаспу, но что двигало им, разобрать не могла никак. И от этого — переставала доверять себе. Привычка и тревога в ней сходились внахлест, как два светила в небесах в минуты затмения.
— А, эт' вы? Заходите, нечего стоять на ветру, — перекрывая свист ветра, приветствовал корабел и снова, как бывало нередко, потащил Мать лагерей за руку. Гистасп только в недоумении поднял брови: вот так просто?
Они поднялись на старый фрегат, бывший флагманом Пурпурного флота еще в годы правления тана Бирхана, деда Бану, и устроились в просторной каюте капитана. Судно давно стояло на мели и было облюбовано старым корабелом, как родные пенаты. На заре лет Ном продал душу Морскому Богу Акабу, только годы неумолимо делали свое дело, и в минувшей Бойне корабел оказался не участник. Впрочем, может, оно и к лучшему? Вон у него какая семья здесь, на море: удальцы-фрегаты, красавицы-тартаны, сестры биремы и триремы, совсем непохожие близнецы — дромоны и галеи… Да и эти морские крысы, матросы, чтоб их, тоже ему как семья. Того вон Ном знал мальчишкой и по кабакам шлялся еще с его отцом, а вот этого — своей рукой вытащил из вод, когда их судно проходило в месте недавнего крушения. Все они его дети, всем еще предстоит окунуться в волны крови и железа — и повзрослеть.
А Ном уже вырос, хотя все еще изредка любопытничал, что будет завтра. Завтра вот этот сгинет в пучине, а вон тот даст подзатыльник дочери и скажет, что уж лучше — баба на корабле, чем в борделе. Хорошо, что Бойню Красок Ном пережил в тылу. Морских сеч было не так уж много, никакого тебе подвига перед смертью. Да и если хочешь увидеть внуков, стоит дожить до почтенных лет.
Матросы и морские офицеры, приветствовавшие таншу принесли горячего вина со специями, сыра из козьего молока, вчерашнего хлеба — танша как всегда без предупреждения, знали бы, подготовились. Прибывшие немного поболтали, а когда согрелись, Бану отослала Гистаспа пройтись.
Корабел тут же забавно поджал плечи, вздернул брови, улыбаясь, потер перечерченные венами ладошки.
