Ловчие Удачи - 2 книга - Седов Вячеслав (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
И в этот раз, входя в церковь он все равно осенил себя крестным знамением, и остолбенел, едва шагнув внутрь, когда увидел у дверей святого отца, спокойно оправляющего рясу и повязывающего на поясе веревку.
Служитель церкви шарахнулся от рыцаря, когда тот схватился за меч. Все еще оправляя рясу священник пятился от наступающей на него фигуры. На бледном как мел лице с ввалившимися щеками на него сверкали черные глаза.
Румянец исчез с толстых щек святого отца, а маленькие свиные глазки забегали, ища путь к спасению. Отпираться было бесполезно, будто сам дьявол подгадал момент и послал воина по его грешную душу.
— Ну! Отче! Твори молитву! — меч свистнул в воздухе.
Развратник отскочил назад, споткнулся и повалился на пол. Отползая на четвереньках к алтарю, священник отчаянно звал на помощь. Но он позабыл, что в деревне оставались только женщины и дети, чем он и пользовался, а потом замаливал грехи своей слабости пред крестом, словно это снимало с него всякую вину.
Вот и сейчас молитвенно сложил руки с четками перед алтарем, взывая к разуму своего палача. Но рыцарь был глух к его мольбам, как и сам святой отец к плачу и просьбам маленького мальчика отпустить его к матери.
Ройгар пустил своего коня галопом. Точно так, как тогда, в деревне, ему пришлось вонзить шпоры в бока измотанного животного и гнать что есть духу прочь. И не от погони, которую еще не скоро снарядил нагрянувший разъезд, а от той правды, что открылась ему, и, словно хлыстом, гнала прочь от того, во что он раньше верил и во имя чего шел на смерть.
Впереди, за перелеском, показались руины Старой Башни.
Граница осталась позади. Обоз двигался дальше, и Тард довольно потирал руки. Теперь ему оставалось добраться до Шаргарда, а оттуда прямо в дело. По морям до Северного Океана и вперед, топтать сапогами выжженную землю Пепельных Пустошей до гор Драконьего Проклятья.
Гном иной раз думал, что кто-нибудь из бродячих менестрелей мог написать про них неплохую балладу. Одни зловещие названия тех мест, по которым им приходилось путешествовать в поисках драконов, чего стоили. Но, к сожалению, быть воспетыми в балладах теперешним убийцам драконов не светило. Во-первых, потому что их ремесло было почти государственной «тайной», а, во-вторых, барды еще не оправились от потрясений прошлой эпохи и никак не могли привыкнуть к тому, что, вместо благородных рыцарей, города и тракты наводнили наемники всех мастей, которые чихать хотели на высокие идеалы. Золото в этот век решало многое, если не все, ну и, разумеется, это было время, когда все кому надо сводили личные счеты. Отчего растерянность поэтов и музыкантов можно было понять и даже признать очевидной.
Лану, который со своей спутницей Катрин еще крепко стоял в рядах тех неугомонных романтиков, что несли музыку и песни в отдаленные уголки мира, приходилось несладко, особенно там, где из всех мелодий помнили лишь громыхание колес осадных орудий и бряцание лат. Но в этот раз им посчастливилось. Публика в южном королевстве оказалась щедрой, и новый сюжет, родившейся из истории, рассказанной ему Карнажем, складывался в строки на листке бумаги под скрип гусиного пера. Его любимая сидела рядом и наблюдала за творением, что-то тихо наигрывая на струнах своей лютни.
За окнами постоялого двора ярко светило солнце, по голубому небу неторопливо плыли облака. С холма по другую сторону тракта слышался стук молотков и громыхание балок — там поднимали из развалин некогда считавшуюся неприступной крепость.
Скоро городок в приграничье снова оживет и разрастется, а пока в него медленно и с опаской возвращались жители. С улицы доносился заливистый лай собак, кудахтанье кур и ржание лошадей. Дворовая живность возвещала о скором возрождении этих приграничных территорий, когда снова ввысь поднимутся башни замка, улицы наполнятся людьми, раскинутся шатры рынков. Стоило лишь пережить зиму, которая здесь уже не будет голодной.
Земля помогала и поддерживала мирные устремления людей и награждала крестьян урожаем, пусть и не столь богатым, какой бывал здесь в лучшие годы, но юг Фелара всегда славился неиссякаемой силой своих почв.
Карнаж и Гюрза сидели под навесом недостроенного постоялого двора и отдыхали, пользуясь небольшим перерывом, который предоставил своим подручным Тард.
Обоз уменьшился на треть. Не все были способны выдержать тот темп, с которым двигались убийцы драконов. Многие оставались, чтобы переждать, так как бродили слухи, что противостояние двух рыцарских орденов скоро закончится, ведь силы были на исходе у обеих сторон, да и зима неумолимо приближалась.
«Ловецу удачи» не верилось, что где-то поблизости кипит ожесточенное противостояние, глядя на эту умиротворенную картину вокруг. Полукровка сидел на перилах лестницы, поднимающейся к открытой веранде постоялого двора, и разглядывал чернеющие на шарфе из красной ткани узоры. Они были вычерчены в глуби материала и ощущались теплом, когда он проводил по ним пальцами.
Ему казалось, что все потеряно тогда, когда ткань не изменила цвет. В тот момент Карнажу так не хотелось проливать кровь и убивать, пусть даже ему грозила гибель. Он осознанно искал то, что могло вызвать искренний порыв прощения, ведь древний обычай друидов, который позаимствовали у них сильванийцы, не терпел лжи. Прощение должно было стать обоюдным, тогда зачарованная ткань сменит цвет и украсится рунами на древнем языке. Кровь не могла лгать, как считали жрицы природы. Слова всегда можно окрасить в цвет истины, и обман сорвется с губ под угрозой смерти, и будет звучать искренним желанием, но это будет желание жить, а не простить.
Сколько раз Феникс держал в своих руках волшебные вещи: амулеты, жезлы, кольца, ритуальные кинжалы из всех возможных материалов и начиненные заклятиями любого толка и постоянства, но этот шарф был особенно дорог ему и драгоценен, не только потому что являл собой действительно очень редкую вещь, но и потому, что был создан при его участии. Должно быть, то же самое испытывали те, кто в былые времена сотворял волшебные предметы, вкладывая в них смысл и вдыхая вторую жизнь и некую «музыку» в безголосый материал. В своих руках «ловец удачи» сжимал символ собственного наследия, которое покидало его, уходя в тень прошлого.
В решающий момент, когда, казалось, уже ничто не способно было спасти его и жрицу от незавидной и бессмысленной судьбы, полукровка проникся уважением к ней. Именно к ней, к этой эльфке, которая всеми силами старалась сохранить то, что осталось ей от матери. Не допустить того, чтобы имя Сильвана и тех, кто служил ему, оказалось преданным забвению. Взять хотя бы этот обряд с белой тканью… Она свято чтила память Эи, привнесшей такой ритуал в практику последователей ордена стихии Жизни.
Они стояли один напротив другой, связанные куском белой ткани и смотрели друг на друга. Карнаж не хотел никому мстить за смерть своего отца, потому что понимал всю неизбежность гибели Аира и всех, кто шел с ним. Ведь в мирное время герои становились опасны. Но он не собирался прощать убийства своей матери и старого учителя. Скорее всего это происходило потому, что он был свидетелем и того, и другого. Или эти двое в его жизни значили гораздо больше чем остальные, отчего боль за потерю требовала отмщения, чтобы насытиться и успокоиться.
Убив Шрама Феникс действительно успокоился. Ран'дьянская кровь, хоть и давала незаурядное злопамятство, но спасала от неутолимости мести — главное было в том, чтобы жестоко разделаться с врагом без каких-либо принципов чести и морали. Уничтожить, раздавить, разорвать, излив раз и навсегда весь поток злобы, что терзала столько времени душу.
Феникс сделал над собой изрядное усилие, чтобы дейсвтительно понять там, на границе, посреди других дел и забот, к чему весь этот сыр бор с прощением и обрядами. Для того, чтобы ритуал друидов состоялся, оба участника должны были хорошо осознавать зачем это происходит. И если жрица боролась с собой, пытаясь простить Карнажа, что было не верно, ведь тот являлся всего лишь отпрыском Xenos и на его месте мог оказаться кто угодно, то самому Фениксу было не понятно, что должен прощать он? Однако, понемногу он понял. И то, что произошло ранее в храме, стало подспорьем. На полукровку была спущена с цепи бессильная ярость жрицы. Значит, настолько сильна была ее любовь к матери, и это вызвало у него уважение, глубокое и чистое, потому что он слишком мало знал своего собственного отца, чтобы хоть в малой мере судить о его делах. Карнаж тоже сильно любил свою мать и шел по дороге мести за нее, отчего хорошо знал, почему жрица так его ненавидит.
