Оловянная корона (СИ) - Билик Дмитрий (книги TXT) 📗
Как только появился энтот Михаэль, так сразу завертелось-закружилось. Весь руспорядок проклятущий монах Молчану сбил. Теперича не поймешь, когда день, когда ночь. Бывает, что пополдничать толком не посидишь, вечно ему неймется.
Главно, Эдуар ему говорит, мол: "Ничего не изменилось, служи, как служил". Агась, а царевича, значитца, змию энтому на растерзание оставить? Ну, нетушки. Не бывать такому. Михаэль и так ужом вьется вокруг Эдуара, слово ласковое скажет, прихоть любую ублажит. Еще и луны полной не прошло, как явился перехожий со своими смердами - а все, суветник. По любой мало-мальской глупости Эдуар с ним общается. А Молчану, значитца, "служи, как служил".
У десного мастера заветных дел теперь хлопот поприбавилось. Днем и ночью, то он, то гридни его али наушники за Михаэлем ходили, в тень обернувшись. Токмо все зазря. Будто чувствовал незнакомец недоброе: тати к нему не захаживали, сам речи недобрые не говаривал, Троим Богам камешки складывал. Но знал Молчан, хоронится Михаэль, это с виду он смиренный, никто через эту смиренность проглядеть и не может. А вот ему вся суть людская видна, под какой бы личиной не пряталась, какою одежою не укрывалась.
Но не послушал его Эдуар. Не внял ему. Не речист был Молчан. Супротив каждого слово егойнего у Михаэля выходило два. Да и не только в энтом дело. Как только в очи ему глядел, так внутри все замирало. Такою властью над русичем обладал незнакомец, такою силою, что хотелось забраться в самый дальний уголок кремля Эдуаровского и не вылезать оттуда никогда. Не знал Молчан, что за сила такая. Сроду с ним подобного не было. Но как ни смотрел на Михаэля, особливо под вечор ужо или с утра раннего, возвращались мысли дурные, тревожные.
За это и с Сашкою разлад пошел. Баба, она же существо живое, навроде собаки, все чувствует, если неладное творится. Вот и Санька стала дознаваться, что и как. Видит же, на муже лица нет - не спит толком, а когда веки опустит, так сквозь сон зубами так скрипит, что мыши под половицами замирают.
А как посредь ночи гридни с донесениями стали приходить, так совсем уж осерчала. Это, мол, Молчану нужно знать, что Михаэль за день делал, когда спать лег. А ей, дескать, оно ни к чему. Дошло до этого, что разговаривать перестали, только очами друг на дружку злобно зыркают.
Молчан не сказать, чтобы уж особливо горделивый был - отбило в нем невольство всякие глупости - но замириться сам не хотел. Пусть лучше думает, что из дурного характеру он с жиру бесится. Ведь успокоит он ее, утешит, потом любиться они будут, а к завтрему что? Да ничего, также гридь какой али шпион поскребется в двирь ночью - и снова разлад. Нет уж, вот только он со змием энтим разберется, а там уже само собой все на места встанет.
Только вот как разобраться? Получалось, что Михаэль со всех сторон благочестием на младенца похожий. Только не бывает такого, за каждым, даже самым праведным, проступки имеются. Человек, он существо глупое, норовящее каждый раз в яму поглубже да попасть. Бывают люди, что помудренее, энти стараются жить, как Господь и завещал. Токмо и у таких грешки имеются. Человек с мудростию из утробы не вываливается, он ее в себе воспитывает, растит, значитца.
И уж он энтого злыдня на чистую воду выведет. Ой, как выведет. А потом лично прикажет - казнить стервеца, дабы не зыркал более очами своими бедовыми. Пытать он, конечно, не будет. К пыткам Молчан очень уж не охоч был, сердце все надрывалось на чужие горести смотреть. У него даже на такие случаи человек имелся особенный, работу всю пытошную и делавший. Как бы не хотел бы от этого отречься русич, но у десного дел мастера такому не бывать. Заговорщики по милости твоей и добрости на путь праведный не встанут и злодейства все свои не скажут.
В дверь тихонько постучали. Молчан вздрогнул, зазвенел кольчугой одетою, за меч схватился, но потом руку одернул. Коли уж открыто пришли, не таятся, то точно без злого умысла.
- Монсеньор, нам пора, - оказался за дверью один из гридней.
Вот пес старый, сидит тут себя жалеет, а работу заветную кто делать будет? Тоже ведь, десный мастер.
Потоптался Молчан, вроде собирается, а сам смотрит, подойдет Сашка, али нет. Та нарочно, гремит чашками, но выходить не собирается. Жили ладно, а тут как кошка с собакой. Нашелся бы умный ученый человек, чтобы взял да выспросил всех баб, что им надо, чего хотят, и записал. А мужики бы про то потом у него узнали, да жили все душа в душу.
Со двора почти ушел, да обернулся напоследок. Сашка, значитца, в окошко смотрит и знамением крестным его осеняет. Вот ведь, баба, чудное созданье. Она вроде и злится, и молчит, а все вон оно как - беспокоится. Чуть не прослезился Молчан. Но все же совладал с собой, не дело на виду у всех мягкосердечничать, за слабость примут. А как потом слабому господину власть над остальными иметь?
Прошел по обычаю в детинец, спросил обо всем, обо всем уведомился. Наушников всех выслушал, только время попусту потратил - будто издеваются над ними вместе с Михаэлем. Ни разговоров злых, ни даже бреду пьяного. Все, дескать, Эдуара чтят, уважают и любят. В другой раз бы порадовался, а теперь лишь в груди резануло.
Там уж время пришло царевича будить.
- Мойно, ты очень плохо выглядишь, - в очи посмотрел на него Эдуар.
Молчан к зерцалу подошел - и вправду, лицо серое, неживое, точно в пыли вываленное. Глаза внутрь провалились, глядят оттуда недобро, борода паклей в разные стороны торчит. Как есть тать дорожный, а не десный мастер заветных дел.
- Да нет, ваше высочество, в порядке я.
Конечно, а как он должен выглядеть? Еле на ногах стоит, в день на пару часов очи сомкнет - и то ладно. Соки жизненные из него уходят, да разве бросишь отрока теперь?
- Михаэль уже проснулся?
Вот те снова здорова. Он об мальчонке печется, душою волнуется, а тот только встал, сразу об Михаэле своем.
- Проснулся, - хмуро ответил царевичу. - В обеденной ждет.
Молчан Эдвару, конечно, не говорил, что за каждым шагом "гостя" догляд устроил. Ни к чему.
- Так пойдем скорее.
Ну что ж, мил ты мой человек, пойдем.
Михаэль и вправду уже в обеденной, сидит задом жирным, на яства позыркивает. Зашли, он по обычаю вскочил, Эдуару поклонился, на Молчана мельком глянул, но так, что ажно пот прошиб. И больше не смотрел. Русич Вельтерегу махнул, дабы пробовать начал - не потравлено ли что. Старик только того и ждал, но не кинулся, как в первые разы, а теперь ужо, как лебедь поплыл, с важностию, значимостию. Присмотрелся к нему Молчан - отяжелел Вельтерег, животом оброс, подбородком опять же. Оно и понятно. Что у старика за заботы - отведает яства царские, да на полати, бока отлеживать. А получится, так еще и чарочку пропустит. Знамо дело, за здоровье Эдуара.
Набил брюхо Вельтерег, то бишь каждо блюдо напробовал, теперь и их черед настал. Молчан почти не ел, кусок в горло не лез, а Михаэль с Эдуаром все балакают.
- Ваше величество, знали бы вы, какую моя мама делала мацу, - покачал головой гость.
- А что это?
- Лепешки. Ох, ни одно блюдо на этом столе не сравнится с ними.
- Я прикажу своему повару, и он сделает их, - воскликнул Эдуар.
- Нет, ваше величество, лучше не стоит. Ради памяти моей матери, не надо измываться над мацой. Кстати, - Михаэль хитро посмотрел на царевича, - таки как поживает ваша матушка? Стоит надеяться, что она нагрянет к нам с визитом?
- Нет, нет, - чуть не поперхнулся Эдуар. Молчана аж злость взяла, вот ведь ирод, нашел, когда такие вещи спрашивать. - Она в своем родовом замке.
- Таки какое мудрое решение, - всплеснул руками монах. - Ничего так не укрепляет родственные узы, как расстояние. И чем дальше, тем лучше.
- Да, наверное, - смущенно отозвался царевич.
- Это все хорошо, но я еще хотел поговорить за гешефт, - вкрадчиво произнес Михаэль, отправляя очередной кусок говяжьего языка себе в рот.
- О чем?
- О торговле, - пояснил гость. - Я бы вывалял в коровьем навозе того болвана, который у вас отвечает за казну, чтобы он болел в свое удовольствие. Вот смотрите, молодой... то есть, ваше величество. Возьмем, к примеру, Данелаг.
