Великая Охота - Джордан Роберт (читаем книги TXT) 📗
— Кто осмелился бы, мать?
Престол Амерлин с горечью рассмеялась:
— Почти что любая, дочь моя. Смута в Кэймлине. Созвана Великая Охота — а ни у кого из нас даже намека на это не было, о ней узнали, когда она уже была провозглашена. Лжедраконы появляются, будто поганки-багрянки после дождя. Государства слабеют, исчезают с лица земли, а знать забавляется Игрой Домов увлеченнее, чем когда-либо с тех пор, как Артур Ястребиное Крыло в корне пресек их интриги и козни. И, что хуже всего, каждой из нас известно: Темный вновь зашевелился. Покажи мне сестру, которая не считает, что Белая Башня теряет былое понимание событий, цепкость и точность мыслей, и, если она не из Коричневой Айя, она — слепа и глуха. Отпущенного нам времени все меньше, дочь моя. Порой я чувствую, как укорачивается этот срок.
— Как вы говорите, мать, все меняется. Но по-прежнему наихудшие опасности ждут за Сияющими Стенами, а не внутри них.
Долгие минуты Амерлин смотрела в глаза Морейн, потом медленно кивнула:
— Оставь нас, Лиане. Мне нужно поговорить с моей дочерью Морейн с глазу на глаз.
Миг колебания, и лишь потом Лиане произнесла:
— Как вам угодно, мать.
Морейн чувствовала изумление Лиане. Амерлин редко удостаивала кого-либо аудиенцией без присутствия Хранительницы, тем более сестру, которую есть все основания наказать.
Дверь открылась и закрылась за Лиане. Она ни словом не обмолвится в приемной о том, что происходило здесь, но известие, что Морейн осталась наедине с Амерлин, распространится среди Айз Седай в Фал Дара словно лесной пожар по сухостою, и наверняка оно послужит пищей для размышлений и предположений.
Едва дверь закрылась, как Амерлин встала, и у Морейн на миг защипало кожу — так бывало всегда, когда другая женщина направляла Единую Силу. На мгновение ей показалось, что Престол Амерлин окружена ореолом яркого света.
— Не знаю, научился ли кто твоему старому фокусу, — заметила Амерлин, легко коснувшись пальцем голубого камня на лбу Морейн, — но у большинства из нас есть свои маленькие хитрости, не забытые с детства. В любом случае, никто не услышит того, что будет сейчас нами сказано.
Вдруг она обвила Морейн руками; Морейн обняла ее в ответ — теплые объятия старых подруг.
— Ты одна-единственная, Морейн, с кем могу вспомнить, кем я была. Даже Лиане всегда ведет себя так, будто я стала палантином и жезлом, пусть мы даже остаемся одни с нею, будто мы никогда не хихикали, будучи послушницами. Иногда мне хочется, чтобы мы по-прежнему оставались послушницами, ты и я. Такими наивными, чтобы видеть все будто обернувшейся явью сказкой менестреля, такими простодушными, чтобы думать, будто мы найдем мужчин — они обязательно принцы, помнишь, красивые, сильные, добрые? — которые могли бы выдержать жизнь вместе с женщиной, обладающей силой Айз Седай. Такие глупые, чтобы мечтать о счастливом конце историй менестреля, о том, чтобы прожить свои жизни подобно жизням других женщин, просто немного подольше, чем они.
— Мы — Айз Седай, Суан. У нас есть долг. Даже если б мы родились без дара направлять Силу, отказалась бы ты от долга ради дома и мужа, пусть даже принца? Я в это не верю. Это мечта деревенской кумушки. Даже Зеленые не заходят в своих мечтах так далеко.
Амерлин отступила на шаг:
— Нет, я ни за что не отказалась бы. Нет. Но бывают минуты, когда я завидую той деревенской кумушке. В этот самый момент я почти ей завидую. Морейн, если кто-нибудь, даже Лиане, прознает, что мы замышляем, нас обеих усмирят. И не могу сказать, что в этом случае они будут не правы.
Глава 5
ТЕНЬ В ШАЙНАРЕ
Усмирят. Слово, будто став видимым, осязаемо дрожало в воздухе. Когда подобное делали с мужчиной, способным направлять Силу и которого нужно остановить, прежде чем безумие приведет к уничтожению всего вокруг него, тогда это называли «укрощением», но для Айз Седай это было «усмирением». Усмирят. Утратить возможность направлять поток Единой Силы. Ощущать саидар, женскую половину Истинного Источника, но более не иметь возможности коснуться ее. Помнить о том, что исчезло навсегда. Это проделывали столь редко, что всех послушниц заставляли наизусть заучивать имена каждой усмиренной Айз Седай со времен Разлома Мира и ее вину, но никто не мог помыслить об этом без душевного содрогания. Женщины переносили процедуру усмирения не лучше, чем мужчины — укрощение.
Морейн с самого начала представляла себе весь риск и знала, что он неизбежен. Это отнюдь не означало, что подобные рассуждения доставляли удовольствие. Ее глаза сузились, и лишь огонек в них выдавал ее гнев и ее тревогу.
— Лиане пойдет за тобой на склоны Шайол Гула, Суан, и в Бездну Рока. Она не предаст тебя, и думать об этом не стоит.
— Нет, не предаст. Но... сочтет ли она это предательством? Предательство ли выдать отступника? О таком ты никогда не задумывалась?
— Никогда. То, что мы делаем, Суан, должно быть сделано. Это известно нам обеим уже почти двадцать лет. Колесо плетет, как того желает Колесо, а ты и я избраны для этого Узором. Мы — часть Пророчеств, а Пророчества должны свершиться. Должны!
— Пророчества должны быть исполнены. Нас учили, что они исполнятся и должны будут исполниться, однако осуществление их — предательство всего, чему нас учили. Кое-кто сказал бы — всего, во что мы верим, всех наших принципов. — Престол Амерлин, потирая руки, подошла к узкой амбразуре и посмотрела на сад внизу. Коснулась занавесей. — Здесь, на женской половине, они повесили портьеры, чтобы смягчить облик комнат, разбили прекрасные сады, но здесь нет уголка, не предназначенного для битвы, смерти, убийства. — Она продолжала тем же задумчиво-печальным тоном: — Лишь дважды с Разлома Мира у Престола Амерлин отбирали палантин и жезл.
— Тетсуан, которая предала Манетерен из ревности к силам Элисанде, и Бонвин, которая пыталась использовать Артура Ястребиное Крыло как марионетку, чтобы господствовать над миром, и тем самым едва не уничтожила Тар Валон.
Амерлин продолжала разглядывать сад.
— Обе — из Красных, и обеих сменили Амерлин из Голубых. В этом и причина того, что после Бонвин ни одна Амерлин не избиралась из Красных, и в этом же причина того, что Красные Айя готовы ухватиться за любую зацепку, чтобы сместить Амерлин из Голубых, — все слишком очевидно связано. Морейн, у меня нет никакого желания стать третьей, кто потеряет палантин и жезл. Для тебя, разумеется, это означало бы усмирение и выдворение за Сияющие Стены.
— Что касается этого, то Элайда меня так просто не отпустит. — Морейн смотрела в спину подруги. Свет, что на нее нашло? Она прежде никогда не была такой. Где ее сила, ее огонь? — Но до этого не дойдет, Суан.
Та продолжала, словно бы не слышала слов Морейн:
— А для меня все будет иначе. Даже усмиренную, низложенную Амерлин нельзя отпускать бродить по миру свободно; на нее будут смотреть как на мученицу, она превратится в объединяющее начало для оппозиции. Тетсуан и Бонвин стали в Белой Башне служанками, посудомойками, превратившись в живое предостережение, в знак того, что может случиться с самыми могущественными. Никто не сплотится вокруг женщины, которая весь день должна мести пол и скрести котлы. Жалеть ее — да, но никак не объединяться вокруг нее.
С горящими глазами Морейн оперлась кулаками о стол.
— Взгляни на меня, Суан. Взгляни на меня! Неужели ты говоришь, что хочешь сдаться, после всех этих лет, после всего того, что мы сделали? Сдаться и махнуть на мир рукой? И все это — из страха перед розгами из-за плохо вычищенной кастрюли! — Она вложила в эти слова все свое презрение и облегченно вздохнула про себя, когда подруга резко повернулась к ней. Да, сила еще есть, звенящая, как натянутая струна, но еще есть сила. Эти чистые голубые глаза пылали гневом, как и ее собственные.
— Я помню, кто из нас двоих, будучи послушницами, визжал громче, когда нас стегали розгами. В Кайриэне, Морейн, у тебя была сладкая жизнь. Вовсе не работа на рыбачьей лодке. — Вдруг Суан громко хлопнула ладонью по столу. — Нет, я не предлагаю от всего отказаться, но я и не собираюсь смотреть, как все выскальзывает у меня из рук, а я ничего не могу поделать! Подоплека большей части моих неприятностей с Залом — это ты, все упирается в тебя. Даже Зеленые поражаются, почему я не вызываю тебя в Башню, чтобы поучить немного дисциплине. Половина сестер заявляют при мне, что тебя нужно передать Красным, и случись такое, тебе останется лишь мечтать, чтобы ты опять стала послушницей, для которой самое страшное — порка розгами. Свет! Если бы кто-то из них припомнил, что мы с тобой послушницами были подругами, то я оказалась бы с тобой вместе.
