Библиотека душ (ЛП) - Pyatak Kaban (чтение книг txt) 📗
Я сдвинул вниз ее кляп.
— Никто еще не сбежал оттуда, чтобы рассказать, — ответила она. — Но ходят слухи.
— Какие?
— Кое-что, похуже самой смерти, — она одарила нас капающей слюной улыбкой. — Мне кажется, вы просто должны это выяснить, не так ли?
Как только мы открыли дверь кабинета, мужчина в пальто ринулся к нам с противоположного конца приемной, держа в поднятой руке явно что-то тяжелое. Прежде чем он добежал до нас, из кабинета донесся приглушенный тревожный крик, и он остановился, сменил направление и кинулся на помощь Лорейн. Едва он пересек порог кабинета, Эмма захлопнула за ним дверь и расплавила ручку, превратив ее в бесполезный комок металла.
Это выиграло нам минуту или две.
Эддисон и я бросились к выходу. На полпути я понял, что с нами нет Эммы. Она барабанила в стекло, за которым была комната с рабами-странными.
— Мы поможем вам сбежать! Покажите, где тут дверь!
Они вяло оборачивались, чтобы посмотреть на нее, лениво распластавшись на своих креслах и кушетках.
— Бросьте что-нибудь, чтобы разбить стекло! — крикнула Эмма. — Скорее!
Никто не пошевелился. Они казались сбитыми с толку. Может быть, они не верили, что спасение возможно, а может вообще не хотели, чтобы их спасали.
— Эмма, мы не можем ждать, — потянул я ее за руку.
Она не сдавалась:
— Пожалуйста! — закричала она в трубку. — Хотя бы вышлите детей!
Из кабинета раздались громкие крики. Дверь затряслась на петлях. В отчаянии Эмма ударила кулаком по стеклу:
— Да что с ними такое?!
Ответом ей были испуганные взгляды. Младшие мальчик и девочка начали плакать.
Эддисон потянул зубами подол платья Эммы:
— Мы должны идти!
Эмма бросила трубку и с горечью отвернулась.
Мы бегом кинулись к двери и вывалились на тротуар. Снаружи расползлась густая желтая мгла, окутав дымкой все вокруг и скрыв оба конца улицы из виду. К тому времени, как мы добежали до поворота, мы смогли слышать вопли Лорейн где-то позади нас, но не могли видеть ее саму. Мы повернули за угол, пробежали еще квартал, повернули опять, пока нам не показалось, что мы оторвались от нее. На пустынной улице, возле заколоченного фасада магазина, мы остановились, чтобы перевести дыхание.
— Это называется «стокгольмский синдром», — пояснил я. — Когда жертвы начинают симпатизировать своим захватчикам.
— Я думаю, они были просто напуганы, — не согласился Эддисон. — Куда бы они побежали? Все это место — одна сплошная тюрьма.
— Вы оба неправы, — отрезала Эмма. — Они одурманены.
— Ты как будто уверена в этом, — произнес я.
Он отбросила упавшие на глаза волосы:
— Когда я работала огнеглотательницей в цирке, после того, как убежала из дома, как-то после одного из моих представлений ко мне подошла женщина. Она сказала, что знает, кто я такая, знает других, таких же как я, и что я могу зарабатывать гораздо больше денег, если пойду с ней и стану работать на нее.
Эмма посмотрела вдоль улицы, ее щеки пылали от бега:
— Я сказала, что не хочу никуда идти. Она продолжала настаивать. Когда она, наконец, ушла, она была очень зла. В ту ночь я проснулась в какой-то крытой повозке, с кляпом во рту и скованными руками. Я не могла пошевелиться, не могла ясно соображать. Меня спасла мисс Сапсан. Если бы она не нашла меня, когда они остановились на следующий день, чтобы подковать лошадь, — Эмма кивнула на улицу позади нас, в ту сторону, откуда мы пришли. — Я могла бы закончить как они.
— Ты никогда мне это не рассказывала, — тихо произнес я.
— Это не то, чем хочется поделиться.
— Я сожалею, что с тобой произошло такое, — промолвил Эддисон. — Женщина, которую мы встретили, это она была той, что похитила тебя?
Эмма задумалась на секунду:
— Это случилось так давно. Я постаралась забыть все самое худшее, включая лицо похитительницы. Но одно я знаю наверняка. Если бы вы оставили меня наедине с этой женщиной, я не уверена, что смогла бы удержаться от того, чтобы не забрать ее жизнь.
— У всех у нас свои демоны, — произнес я.
Я прислонился к заколоченной витрине, внезапная волна невероятной усталости накатила на меня. Сколько мы уже не спали? Сколько прошло времени, с того момента, как Каул появился перед нами? Казалось, это было несколько дней назад, хотя прошло от силы десять или двенадцать часов. Каждое мгновение с тех пор было войной, бесконечным кошмаром из постоянного напряжения и страха. Я чувствовал, что мое тело уже в нескольких дюймах от полного изнеможения. Паника — было единственным, что держало меня на плаву, и когда она начинала затухать, затухал и я.
На какую-то долю секунды я позволил глазам закрыться. Но даже в этом узком черном интервале ужасы поджидали меня. Смертельная тень, склонившаяся над телом моего деда и пожирающая его, ее глаза плачут черным маслом. Те же глаза, насаженные на лезвия садовых ножниц, она завывает, пока ее тело погружается в топкую могилу. Лицо ее хозяина, искаженное от боли, падает в пустoту, простреленное, кричащее. Я уже победил своих демонов, но победа была мимолетной, их место быстро заняли новые.
Мои глаза распахнулись при звуке шагов за спиной, по ту сторону досок. Я отскочил от окна и повернулся. Хотя магазин выглядел заброшенным, кто-то был там внутри, и он собирался выходить.
Вот она — паника. Я снова проснулся. Остальные тоже слышали шум. Не сговариваясь, мы, как по команде, нырнули за поленницу дров неподалеку. Сквозь бревна я взглянул на фасад магазина, пытаясь прочитать выцветшую вывеску, которая висела над дверью:
Послышался звук отодвигаемого засова, и дверь медленно приоткрылась. Знакомый капюшон появился оттуда: Шэрон. Он огляделся, проверяя, чист ли горизонт, выскользнул из двери и закрыл ее за собой. Пока он быстрым шагом направлялся в сторону Порочного переулка, мы шепотом совещались о том, идти за ним или нет. Нужен ли он нам еще? Можно ли ему доверять? Ответами были «возможно» и «возможно». Что он делал там, по ту сторону заколоченной витрины? Это здесь живет тот юрист, про которого он говорил? Зачем тогда таиться?
Слишком много вопросов, слишком много сомнений относительно него. Мы решили, что дальше справимся сами. Мы остались и смотрели, как он постепенно растворяется и исчезает во мгле.
Мы отправились на поиски Дымящейся улицы и моста тварей. Не желая больше других непредсказуемых встреч, мы решили искать, не спрашивая ни у кого направления. Это стало проще, как только мы обнаружили имеющиеся в Акре указатели, которые притаились в самых неподходящих местах: за уличными скамейками на высоте коленей, свисали с верхушек фонарных столбов, были высечены на стертых булыжниках под нашими ногами, но даже с их помощью мы сделали столько же правильных поворотов, сколько и неправильных. Казалось, Акр был специально задуман так, чтобы сводить с ума тех, кто попадал в его ловушку. Здесь были улицы, которые упирались в сплошную стену, только для того, чтобы продолжиться где-нибудь в другом месте. Улицы, заворачивающие так круто, что они закручивались по спирали и выходили сами на себя. Были улицы без названий, или с двумя названиями, или даже с тремя. Ни одна из них не была такой же чистой и ухоженной как Порочный переулок, где, как уже было понятно, прилагались специальные усилия для создания приятной обстановки для покупателей странного живого товара, вся идея чего, теперь, когда я увидел заведение Лорейн и услышал историю Эммы, выворачивала меня наизнанку.
Чем дольше мы бродили, тем больше я начинал привыкать к уникальной географии Акра, заучивая улицы не столько по их названиям, сколько по характеристикам. Каждая улица отличалась от другой, магазины на них были сгруппированы в соответствии с их назначением. Скорбная улица могла похвастаться парой гробовщиков, медиумом, резчиком по дереву, который работал исключительно по «перепрофилированному дереву для гробов», труппой профессиональных плакальщиков, которые подрабатывали по выходным как квартет парикмахеров, и налоговым контролером. Склизкая улица была на удивление жизнерадостной, с цветочными ящиками, висящими под окнами, и домами, раскрашенными в яркие цвета; даже обосновавшаяся на ней скотобойня была выкрашена в приглашающий зеленовато-голубой цвет «яйца дрозда», и я подавил в себе неожиданный импульс зайти внутрь и попроситься на экскурсию. Фиалковая улица, напротив, представляла собой выгребную яму. Посреди улицы текла открытая канализация, процветала популяция весьма агрессивных мух, а тротуары были завалены гниющими овощами — собственностью торгующего по сниженным ценам зеленщика, чья вывеска гласила, что он может снова превратить их в свежие своим поцелуем.
