Волшебники. Книга 1 (ЛП) - Гроссман Лев (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
— Ага, — сказала она, — Прошедшее время лучше, это было всего один раз. Хотя не могу сказать, что мне это не понравилось.
— Ты была там. В тот день, когда я пришёл сюда.
— Я была там, — согласилась она. — Я хотела убедиться, что ты попал на экзамен.
— Что ты тут делаешь?
— Я иногда прихожу сюда.
— Я никогда тебя здесь не видел.
— Смысл как раз в том, чтобы меня не видели.
Последовала длинная пауза, во время которой он мог уснуть.
Но она все ещё была там, когда он снова открыл глаза.
— Мне нравится причёска, — сказал Квентин.
На ней больше не было униформы санитарки, и её тёмные волосы были собраны, заколоты палочками для еды, открывая всё больше её небольшого, ювелирного лица. Раньше она казалась такой молодой, и сейчас она не выглядела по-другому, но ему стало интересно. В ней была серьёзность женщины намного старше.
— Те косы были небольшим перебором, — сказала она.
— Тот мужчина, который умер — что произошло с ним на самом деле? Почему он умер?
— Ничего особенного. — Вертикальная линия появилась между её бровями. — Он не должен был, но умер. С людьми такое случается.
— Я думал, это может быть как-то связано с тем, что я здесь.
— Ну, нет ничего плохого с чувством собственной важности. Перевернись на живот.
Квентин перевернулся, и она намазала его затылок жидкостью, которая резко пахла и жгла.
— Так это ничего не значило?
— Смерть всегда что-то значит. Но нет, ничего, кроме чего-то обыденного. Уже все решено. Ты должен позаботиться о себе, Квентин. Мы нуждаемся в тебе при полной боевой готовности.
Он снова перевернулся на спину. Подушка заметно увеличилась, пока женщина работала. Он закрыл глаза. Парень знал, что Квентин в большей боевой готовности будет работать усерднее, чтобы точно присмотреться к тому, кем она была и какую роль она играет в его истории, или же какую он играет в её. Но он не мог.
— Та книга, что ты дала мне, — начал он, — я думаю, что потерял её. У меня не было возможности её прочитать.
В его истощённом, граничащем с сумасшествием, состоянии потерять книги из Филлори казалось неожиданно грустным, трагедией, без надежды на спасение. Тёплая слеза скатилась с его щеки и упала в ухо.
— Тише, — сказала она, — у тебя было недостаточно времени. Ты найдёшь её снова, если поищешь более внимательно. Это все о чём я могу тебя просить.
Это было тем, что обычно говорят люди о Филлори. Она положила что-то холодное на его горящий лоб, и он потерял сознание.
Когда он снова проснулся, она уже ушла. Однако сейчас он тоже был не один.
— У тебя сотрясение мозга, — произнёс кто-то.
Это был голос, который окончательно заставил его проснуться. Он звал его. Квентин узнал его, но не мог определить, кому он принадлежал. Он был спокойным и знакомым, отчего казался ему утешающим.
— Хей, Кью. Кью? Ты проснулся? Профессор Моретти сказала, что у тебя сотрясение.
Это был голос Пенни. Он даже мог представить себе бледное лицо Пенни овальной формы, подпирающее подушку, через проход от него и одной койкой ниже.
— Вот почему тебя вырвало. Это, должно быть, случилось, когда мы упали со скамейки. Ты ударился головой о землю, — вся жуткая злость обрушилась на Пенни. Он был сейчас слишком разговорчивым и радостным.
— Да, я знаю, что ударился головой, — Квентин говорил медленно и невнятно. — Это была моя голова.
— Ты не задел свои мнемонические возможности, если тебя это волнует. Так сказала Моретти. Я специально спросил.
— Хорошо, хоть это меня утешает.
Затянулось долгое молчание. Где-то тикали часы. В последней книге Филлори была прекрасная череда, Блуждающая Дюна, маленькая Джейн, младшая из Чатвинов, поймавшая страшную простуду и проводившая недели в постели, разговаривая с Рисующим Мастером, на борту славного корабля «На семи ветрах», на котором присутствовали мягкие, способные к сочувствию кролики. Квентину всегда нравилась Джейн. Она отличалась от всех других Чатвинов, более думающая, с непредсказуемым чувством юмора, более острым, чем границы её слегка слащавых братьев и сестёр.
Его интересовало, сколько сейчас времени.
— Что насчёт тебя? — произнес он тупо. Он не был уверен, что готов к этому времени. — Тебе больно?
— Ты мне лоб рассёк своими зубами и сломал мне нос, когда головой врезал. Они его вправили с помощью исправляющего заклинания Пуласки. Никогда не видел, чтобы его так использовали. По крайней мере, не на людях. Она использовала козье молоко.
— Я и не понял, что головой тебе врезал.
Пенни снова замолк. Квентин насчитал, как часы протикали тридцать раз.
— У тебя фингал? Мне не видно, — сказал Пенни.
— Огромный.
— Так и думал.
На прикроватном столике стоял стакан воды. Квентин жадно глотнул жидкость и упал обратно на подушку. Его голову пронзили острые прострелы боли. Что бы ни сделал фельдшер, ему ещё предстояло долго восстанавливаться.
— Пенни, какого черта ты мне так врезал?
— Ну, я подумал, что должен был, — сказал Пенни. Его удивило, что Квентин вообще спросил об этом.
— Ты должен был. — Может, он и не был так измотан, в конце концов. — Но я ничего не сделал.
— Ты ничего не сделал. Ну, конечно. Не сделал ты ничего. — Пенни холодно усмехнулся. Его голос был на удивление равнодушным, как будто он репетировал свою речь, свой заключительный аргумент, много раз. Но за этим равнодушием Квентин смог услышать странный, нарастающий, маниакальный гнев. — Ты мог бы поговорить со мной, Квентин. Ты мог бы проявить ко мне хоть каплю уважения. Ты и твоя маленькая подружка.
О, Боже. Неужели так все и будет?
— Пенни, о ком ты вообще говоришь? Об Элис?
— Перестань, Квентин! Вы сидите там, бросаете друг на друга взгляды, смеётесь надо мной. Открыто. Вы правда верили, что мне будет весело? Что мы все будем работать вместе? По-вашему, я так думал?
Квентин узнал оскорбленный тон Пенни. Когда-то его родители сдавали в аренду первый этаж своего многоквартирного дома вполне, казалось бы, здравомыслящему, разумному человеку, работавшему в суде, который оставлял им чрезвычайно высокомерные записки с требованиями прекратить снимать его на видео каждый раз, когда он выбрасывал мусор.
— Не будь ослом, — ответил Квентин. Он не мог быть выше этой ситуации. В конце концов, Пенни что, снова организует ему сотрясение мозга? — Ты вообще знаешь, как ты выглядишь в глазах остальных? Ты ведёшь себя как последняя скотина и ждёшь, что к тебе прибегут, умоляя о твоём обществе?
Теперь Пенни сидел.
— Той ночью, — начал он, — когда вы с Элис ушли вместе. Ты не извинился, не спросил меня, не попрощался, ты просто ушёл. А потом, потом, — триумфально закончил он, — ты сдал? А я провалился? Это справедливо? Разве это справедливо? Какого поступка ты от меня ожидал?
Так вот оно что.
— Отлично, Пенни, — сказал Квентин. — Ты определённо должен был мне врезать, потому что ты завалил тест. А почему бы тогда тебе и профессору Ван Дер Вей не врезать?
— Я не буду молча терпеть подобное, Квентин. — В пустом лазарете голос Пенни казался особенно громким. — Мне не нужны неприятности. Но если ты будешь доматываться до меня, то клянусь, я тебе отомщу. Вот так это работает. Ты думаешь, это твой личный мир фантазий? Думаешь, можешь творить все, что тебе вздумается? Не будешь считаться со мной, Квентин, пожалеешь!
Они так громко разговаривали, что Квентин даже не заметил, как открылась дверь лазарета, и зашёл Декан Фогг, одетый в изысканно вышитое шелковое кимоно и ночной колпак, как в рассказах Диккенса. На секунду Кентину показалось, что он держит свечу, но потом он осознал, что это мягкое свечение излучал поднятый указательный палец Фогга.
— Довольно, — тихо сказал он.
— Декан Фогг, — начал было Пенни, словно взывая к голосу разума.
— Я сказал, довольно. — Квентин никогда не слышал, чтобы Фогг повышал голос. И сейчас этого не произошло. В дневное время Фогг всегда был слегка нелепой фигурой, но сейчас, ночью, облачённый в кимоно, в чужеродных границах лазарета, он выглядел как из другого мира, властным и мощным. Волшебным. — Ты будешь молчать, пока не понадобится отвечать на мои вопросы. Это ясно?
