Элайзабел Крэй и Темное Братство - Вудинг Крис (бесплатные серии книг txt) 📗
Таниэль зажмурился, прикрыв веки ладонью, словно пытаясь вытеснить из памяти образ страшного ночного гостя, дикий вопль которого все еще звучал у него в ушах. Свободной рукой он направил дуло пистолета, который успел подхватить с пола, в ту сторону, где предположительно находилась Элайзабел. Меньше всего на свете он сейчас желал, чтобы она снова попыталась проскользнуть мимо него и отворить входную дверь. Он чувствовал, как по щекам заструились слезы: глаза его были опалены тем чудовищным зрелищем, которое предстало перед ним несколько секунд назад.
— Таниэль? — донеслось до его слуха. Голос принадлежал не Тэтч, а Элайзабел. В нем звучали растерянность и испуг.
Он заставил себя открыть глаза. Она стояла несколько в стороне от того места, куда было направлено дуло его пистолета, и с тревогой смотрела на Таниэля. Он услышал ее вздох, затем она всхлипнула и зажала рот ладонью.
— Ваши глаза… — сказала она.
Он устало опустил руку. Глаза точно огнем жгло.
— Таниэль, что с вашими глазами? — повторила девушка, подходя к нему и беря его за руку.
— Вы… Вы что-нибудь помните? — допытывался он, покорно следуя за ней наверх, в ванную.
— Смотрите же! — сказала Элайзабел, подводя его к зеркальной стене ванной комнаты. Он нехотя взглянул на свое отражение.
Белки его глаз стали почти сплошь кроваво-красными. Не иначе как все капилляры под слизистой оболочкой лопнули. Из внутренних уголков обоих глаз по щекам медленно ползли кровавые слезы.
Таниэль уверял, что ничего страшного с ним не случилось и он чувствует себя вполне сносно, и все же Кэтлин настояла, чтобы вызвать врача. Эскулап оттягивал Таниэлю веки, заглядывал попеременно то в один, то в другой глаз и наконец изрек, что им следует дождаться утра и определить, появится ли к тому времени какое-нибудь улучшение. Капилляры пострадали довольно серьезно, но они быстро придут в норму, все случившееся не более опасно, чем если бы кто-то крепко врезал ему в глаз кулаком. Словом, у больного имелся повод для определенного беспокойства, но никак не для паники. Таниэлю предписано было избегать слишком яркого света и алкоголя.
— Подождать до утра! — сердито повторил Таниэль после ухода врача. — К утру нас здесь уже не будет.
— Не будет? — удивилась Элайзабел. — Но куда же мы денемся?
— В Кривые Дорожки, — сказала Кэтлин. — У нас там есть… — она поколебалась, — друг, который сможет нам помочь.
Элайзабел рассеянно поигрывала оберегом, висевшим у нее на шее. Когда-то он принадлежал матери Таниэля: тонкая золотая спираль с нанизанными на нее камешками нефрита и крупным сапфиром посередине. Когда Кэтлин попыталась надеть на нее эту вещицу, девушка бурно запротестовала, заявив, что не может принять от них такой дорогой подарок, на что Таниэль ей ответил:
— Нет, вы его наденете, мисс Элайзабел, иначе нам всем несдобровать.
— Я хотела бы знать, что со мной происходит, — неожиданно и твердо сказала она. — Объясните мне. Какие-то силы манипулируют мной, а я даже не знаю, почему, за какие грехи стала игрушкой в их руках.
Таниэль пристально взглянул на девушку, сомневаясь, что она выдержит новое потрясение. Ей и так пришлось немало пережить за последние дни. Но взгляд Элайзабел был полон решимости. Ей нужны были ответы, любая, самая неприглядная правда устраивала сейчас ее больше, чем неизвестность.
— Ну, хорошо. Будь по-вашему, — согласился Таниэль.
И он рассказал ей все без утайки. О татуировке и ее предназначении, о духе, поселившемся в ней, о Братстве, упомянутом ее устами, когда над сознанием ее в очередной раз взяла верх Тэтч.
— Братство, — прошептала Элайзабел. — Это слово мне что-то говорит.
— Никто не ведает, сколько во всех рассказах о нем правды, а сколько вымысла, — вздохнул Таниэль. — Большинство вообще слыхом не слыхивали ни о чем подобном. Братство — это некий союз, куда входят как мужчины, так и женщины, объединились они якобы для того, чтобы приносить пользу и всячески помогать друг другу. Юристы, политики, банкиры, праздные аристократы, врачи, издатели газет… Говорят, их тысячи… Люди с достатком и солидным положением. Влиятельные леди и джентльмены…
— Однако едва ли не каждому из охотников за нечистью известно, что на самом деле все обстоит иначе. В действительности Братство — это секта, сборище оккультистов, своего рода шабаш ведьм, — сказала Кэтлин. — Тела многих, кто пытался привлечь к этому факту внимание общественности, вылавливали потом в Темзе. Но мы об истинной сущности Братства знаем все доподлинно. Это наша работа — знать то, о чем другие даже не догадываются.
— Да… Но… Но почему же их не остановят? — беспомощно спросила Элайзабел.
— Кто, по-вашему, способен на такое? — отозвался Таниэль, потирая веки. — Пресса молчит об их преступлениях. У них есть свои судьи, комиссары полиции, адвокаты. Они по сути дела правят Лондоном, но при этом большинство лондонцев не верят в их существование.
— И теперь им нужна я?
— Скорее то, что внедрилось в вас, — поправил ее Таниэль.
Элайзабел опустила голову и напряженно о чем-то задумалась. Когда она заговорила, голос ее звучал так тихо и жалобно, что у Таниэля защемило сердце.
— Я вот чего не могу понять, — сказала она. — Что я такого сделала, чтобы оказаться в столь ужасном положении?
— В частности это мы и должны выяснить, — сказал Таниэль.
— В таком случае, я предаю себя в ваши руки, Таниэль Фокс, — решительно произнесла девушка, — потому что мне больше не на кого положиться.
Над Лондоном сгустилась тьма, и каждый из них троих чувствовал, насколько опасен враг, который подстерегал их где-то там, снаружи. В ожидании рассвета они решили спать по очереди, сменяя друг друга.
Часть вторая
ЛОСКУТНИК
8
Присцена Вестон была женщиной богобоязненной, но в последние несколько минут в жизнь ее вмешалось нечто такое, чего она страшилась куда больше, чем Вседержителя, и это нечто скрывалось где-то позади нее в сумрачных переулках.
Туман вновь окутал улицы своим призрачным покрывалом, и казалось, что он уже никогда не рассеется, не растает даже под лучами солнца. Луна скрывалась за плотной завесой облаков, и с земли ее совсем не было видно. Нынче в Лондоне было тихо, пустынные улицы ждали рассвета — один лишь он мог разогнать все ужасы, притаившиеся в сумрачных аллеях и тупиках. Близилась зима, и в городе царил холод, он проникал внутрь жилых комнат сквозь щели в оконных рамах, и влага, скопившаяся за стеклами с внутренней стороны, превращалась в лед, прозрачный и чистый, как вода. Пабы и трактиры опустели, и тишину нарушал только гул фабричных машин, доносившийся издалека.
К чему-чему, а к тишине и покою Прис было не привыкать. По милости своего родителя, когда ей было всего четыре годика, она почти полностью потеряла слух: хлебнув лишнего, отец так сильно хлопнул ее ладонями по ушам, что у нее лопнули барабанные перепонки. Но никакого покоя в данный момент она не испытывала. Куда там! Хотя на улицах и было пустынно и тихо, точно на погосте, внутри ее головы раздавались звуки, громкие как никогда. Она слышала шум собственной крови, бегущей по венам, звук собственного дыхания и громкий, словно барабанная дробь, стук сердца в груди.
Ее преследовал Лоскутник. Он крался за ней, он был сейчас где-то там, позади.
Вот уже пятнадцать лет, как этот убийца наводил ужас на жителей Лондона, орудуя преимущественно близ северного берега Темзы. В течение пятнадцати лет лондонские матери грозили своим расшалившимся детишкам: «Быстро в постель, а не то тебя схватит Лоскутник!» Мало кто из шалунов знал, что Лоскутник никогда не убивает ни детей, ни мужчин — только женщин. Кое-кто считает его наполовину монстром, порождением Черной Эннис, которая однажды совокупилась с мужчиной и, пока высасывала из несчастного всю кровь, приняла его семя в свое лоно. Но если, отбросив подобные суеверия, признать, что Лоскутник являлся все же человеком, то невозможно отказать ему в чрезвычайной хитрости и изворотливости, в дьявольском уме, с какими он всякий раз уходил от пилеров. Шутка ли, ему удавалось в течение полутора десятков лет держать в страхе население целого города и при этом сохранять свое инкогнито, если не считать тех нескольких поверхностных описаний его внешности, которые сумели дать чудом выжившие жертвы и благодаря которым он и обрел свое прозвище.
