Год крысы. Видунья - Громыко Ольга Николаевна (лучшие книги .TXT) 📗
– Нет!!! – Рыска поджала ноги, а когда и это не помогло – священник неумолимо поволок худенькую девочку за собой, – без раздумий впилась в его руку зубами.
На молельню спланировали еще две вороны – видать, родители птенца. Он тут же припал к черепице, раззявил клюв и начал визгливо что-то клянчить. Мамаша сердито тюкнула его в маковку, и в это время снизу раздался оскорбленный вопль мольца. Перепуганные вороны взлетели, все три. Черепичный осколок высокими скачками измерил крышу и упал у ног Жара.
– Глядите, люди добрые! – заголосил молец, потрясая рукой – не окровавленной, но с глубоким синюшным оттиском. – Вот вам ваши путники, вот вам ваши видуны! Вот кого Хольга привечает, а кого отталкивает! Будете им поклоняться – и вас от молельни отлучит!
Крики далеко разносились по веске, созывая народ. Рыска сидела на чугунно-холодной земле и никак не могла понять – это снится ей в кошмарном сне или происходит взаправду. Возмущенные, испуганные и угрожающие голоса слились в чудовищный вой, кто-то подхватил ее под мышки, не то пытаясь поставить на ноги, не то таки затащить в дверь, как в пасть голодного зверя… И тут что-то снова затрещало. Уже не черепица, хотя звук шел тоже с крыши. Его услышала только воронья стая, скачком поднявшаяся еще выше, да екнуло у Рыски в животе, будто в речку с обрыва прыгнула.
А потом ахнуло так, что земля вздрогнула, и из двери молельни пахнуло дымом и пылью.
Кто-то бросился наутек, кто-то завизжал, кого-то столбом приморозило к месту. Рыску же, напротив, – отпустило. Она медленно высвободилась из чужих повисших рук, подошла к двери, заглянула. В молельне было непривычно светло: от сотрясения часть черепицы осыпалась, как жухлая иглица с елки. Потолочная балка лежала поперек постамента, щетинясь обломанными концами. В желтой трухлявой щепе лениво извивались древоточцы, медьки из опрокинутой чаши раскатились по всему полу. Чудом уцелевшая статуя Хольги брезгливо глядела на лежащее у ее ног «подношение».
– И вправду – гнилье совсем, – пролепетал голова за Рыскиной спиной. Молец уже три года нудил, что крыша-де на одних молитвах держится, до первого урагана. А тут и урагана не понадобилось – вороны по крыше пробежались…
Заголосили бабки, сообразив, что было бы, зайди они в молельню пятью щепками раньше.
– Так кого тут Хольга привечает? – ехидно уточнил у мольца дедок – пожалуй, единственный, кто разве что моргнул да носом шмыгнул. Что ему какая-то балка, он падение главной башни Йожыга видел!
Молец не ответил: он обходил постамент, стеная и заламывая руки. По другую сторону балки обнаружились даже грибы, пучок поганок на тонких ножках с воротничками.
– А если б во время праздничной проповеди накрыло? – с содроганием предположил кузнец. Кто-то из баб истошно охнул и брякнулся на землю. – Не меньше десятка бы полегло!
– Х-х-хорошая девочка… – Голова трясущейся рукой погладил Рыску по голове. Девочка привычно втянула ее в плечи.
– И как же мы теперь молиться будем? – разочарованно поинтересовался Жар, при взгляде на поганки вспомнивший об опятах.
– А не надо уже молиться, деточки, не надо, – слабым голосом ответил за мольца кузнец. – Как-нибудь в другой раз. Идите лучше погуляйте, бубликов себе в лавке купите…
Мальчик радостно схватил монетку:
– Спасибо, дяденька!
Тот только рукой вяло махнул. С крыши упала еще пара черепиц, раскололась об пол.
– Пошли, – заторопился дедок, подпихивая детей в спинe, – а то и впрямь все грибы до нас соберут.
– Так это что получается, – растерянно сказала Рыска, – мне теперь не Хольге, а Сашию молиться надо? Если это он видунам потакает, как молец кричал?
– Типун те на язык! – любовно протянул дедок, глядя на обнаруженный у пенька боровик. – Куда дергать?! Сейчас ножик достану…
Старик кряхтя опустился на колени и осторожно, придерживая гриб под бархатистую шляпку, скосил под корешок. Рыска подставила подол: хуторяне так торопились убраться из вески, что забыли одолжить у кого-нибудь лукошко.
– Саший тебя и без молитвы в покое не оставит, – продолжил дедок, заравнивая мох. – Ему, стервецу, только лазейку оставь, а он уж сам шмыгнет, без приглашения…
– Но ведь Саший тоже вроде бог, – удивленно возразила девочка. – Даже Сурок у него вечно удачи просит!
– Ну и что? Муха наша тоже вроде жена, но хозяйка дому – Корова. Как она скажет, так и будет, сколько женке поклонов ни бей. То есть Сашию, конечно, тоже молиться можно, – поправился дедок, – но с оглядкой. В битву, помнится, всегда с его именем шли, чтоб дал сил больше врагов положить. А после, само собой, Хольгу поминали, чтоб исцелила либо легкую дорогу к Дому дала.
– А савряне чьим именем сражались? – встрял любопытный мальчишка.
– Да того же Сашия, чтоб ему, – погрустнел дедок. – Вера-то у нас одна.
– Выходит, он сам против себя воюет?! – Рыска чуть не выпустила край подола. Опят в нем пока не было, зато боровиков и подрешетников уже штук десять набралось.
– А какая ему разница? Лишь бы потешиться, – с горечью бросил старик. – Им, богам, что мы, что савряне, что чурины заморские – все едино. Раньше, говорят, мы вообще одним народом были…
– С чуринами?! – изумился Жар.
В веске заморских гостей отродясь не видали, они вообще редко отходили от побережья – дескать, уж больно холодно у вас, – торговали прямо с кораблей. Но слухи про них ходили чудные: будто цвету они бурого, волосу зеленого, а росту разного – есть высоченные, а есть мелкие, сплошь волосатые, и первые вторых на цепях водят.
– Может, и с чуринами, – неуверенно ответил дедок, почесав шею. – Как в той сказке, покуда море не разлилось… не знаю. Зато граница с саврянами только при моем деде появилась, когда старый тсарь помер и сыновья за венец разругались. Спорили-спорили, так власть и не поделили – пришлось тсарство делить. Вот и получились Саврия с Ринтаром и река Рыбка промеж ими. Хотели и ее межой располовинить, да, хе-хе, плуг не взял… – с непонятным Рыске злорадством закончил старик.
Девочка зябко переступила обутыми в лапти, но уже мокрыми ногами. Осенью роса не сохла долго, чуть ли не до полудня.
– Деда, а они к нам снова не полезут? Савряне?
– Полезут, отчего ж не полезть, – буркнул тот, еще больше мрачнея. – И им есть что спросить, и нам найдется что ответить… Двум кускам теста в одной квашне не ужиться: один другого теснит и рано или поздно выдавит.
– Голова тоже говорил, что скоро новая война будет, – припомнил Жар, выпячивая грудь: видать, представил на ней ленту «За отвагу».
– Нет, этой зимой точно не соберутся, – уверенно сказал дедок, снова веселея: под отведенной в сторону еловой лапкой солнечными зайчиками желтела россыпь лисичек. – Мы их в прошлый раз знатно потрепали, еще не скоро оклемаются. Рысонька, а ты чего скучная такая? Устала, что ли?
Девочка молча помотала головой и поудобнее перехватила подол.
– Переволновалась, наверное, – по-своему истолковал дедок. – Чай, не каждый день крыши у молелен падают.
– А почему мы оттуда так быстро удрали? – спросил Жар. – Чтоб молец опять ругаться не начал?
Старик поморщился:
– Не удрали, а ушли, чтоб Хольге глаза не мозолить. Моя старуха, бывало, тоже как сказанет что-нибудь – и деру с того места. Видуны же как кошки: мелькнут через дорогу, беду обозначат и словно ни при чем. А молец… Некоторые даже на кошек злословят, будто они несчастье не чуют, а накликают. Привыкай, девонька. Это еще цветочки, а вот что годков через пять-шесть будет, когда ты в силу войдешь…
– Слыхали? – встрепенулся Жар. – Кажись, в веске дуда гудит, народ созывают.
Дедок приставил ладонь к уху, потом досадливо ею махнул:
– А, ладно. Небось тсарский глашатай какую-то весть принес, к вечеру сама до нас докатится. Давайте-ка еще вон по той опушечке пройдемся, уж больно вид у нее грибной!
Долго дудеть не пришлось: большая часть народа и так стояла возле молельни. Гонец поглядел на балку, уважительно свистнул и, не отвлекаясь на расспросы (до вечера еще семь весок объехать надо!), развернул изрядно потрепанную грамоту:
