Владычица снов. Книга первая - Уайли Джонатан (читать книги без сокращений txt) 📗
Он угрюмо ухмыльнулся, затем поднес ко рту полный кубок и от души отхлебнул.
Утро сменилось днем, а настроение Ребекки и ее мысли по-прежнему метались то туда, то сюда, пока она, наконец, не прониклась более или менее полным безразличием ко всему. Эмер делала все, что было в ее силах, чтобы приободрить подругу, но только долгожданное возвращение Галена принесло хоть какую-то ясность. Без умолку говоря, перебивая друг друга, подружки выработали определенный план действий; он, конечно, оставлял желать лучшего, но все равно это было лучше, чем ничего. Некоторые из второстепенных действий, с ним связанных, уже были начаты — и теперь все зависело от самой Ребекки. Безразличие сменилось страхом при одной только мысли о том, что ей предстоит предпринять, а возможные последствия удачи — если план чудодейственным образом сработает — заранее волновали ее.
Стоя у дверей отцовского кабинета, одетая в свой самый дорогой и самый женственный убор, Ребекка отчаянно боролась со страхом, заставляя его работать на вновь обретенную ею решимость. Она должна добиться своего! В прошлом ее артистический талант на полную катушку не раз эксплуатировала в своих интересах Эмер, теперь же дочь барона решила сыграть, возможно, труднейшую роль в своей жизни ради себя самой.
Она медленно выпрямила шею, а затем постучала так громко, насколько у нее хватило смелости. Звук разнесся по всему безмолвному коридору. Сперва никто не отозвался, и она собралась, было, постучать вновь, когда из-за двери послышалось неразборчивое хмыканье, которое она посчитала разрешением войти.
Девушка открыла дверь и вошла в кабинет — вошла не раньше, чем убедилась, что смятение, которое она испытывала, никак не проявляется в ее внешнем облике. Она сложила руки за спиной, чтобы те, даже если им случится задрожать, не выдали ее состояния.
Бальдемар сидел в одном из своих глубоких кожаных кресел, и с первого же взгляда Ребекка поняла, что ее отец вдребезги пьян. Лицо у него побагровело, глаза превратились в две щелки, а на подлокотнике кресла стояла полупустая бутылка бренди. Она догадывалась, что застанет его именно в таком состоянии, и сейчас не знала, радоваться этому или огорчаться. Опьянение могло сказаться на ее отце по-разному: он мог повести себя и приветливо, и, напротив, грубо, может быть, даже дать волю рукам.
Девушка застыла на пороге, скромно потупилась. Бальдемар никак не отреагировал на ее появление.
— Что тебе нужно? — нахмурившись, спросил он, в конце концов.
— Отец, я пришла извиниться.
Глаза барона на какую-то щепотку расширились, однако он ничего не ответил. Набрав полные легкие воздуха, Ребекка разразилась заранее заготовленной речью.
— Сегодня с утра я напрасно противилась твоему решению. Я и впрямь раскаиваюсь в этом и прошу у тебя прощения. — Она с надеждой посмотрела на барона, тот милостиво кивнул. — Я так молода, отец, — продолжила она. — Мои слова — это не более чем девичья глупость, но в дальнейшем, обещаю тебе, я буду делать все, что в моих силах, чтобы оправдать твое доверие и доверие всей нашей семьи.
Барон поначалу ничего не ответил, но посмотрел на дочь, как коршун — на добычу, и этот взор несколько вывел ее из равновесия. «Я добьюсь своего», — мысленно повторила она и вновь собралась с силами.
— Мой долг — с радостью принять Крэнна в качестве мужа и господина, и я заранее согласна на все условия, которыми ты обставишь этот брак.
— Ладно, — буркнул Бальдемар. — Ладно. Я рад, что ты пришла в чувство.
— Но в свою очередь, — поспешила вставить Ребекка и сразу же увидела, как напрягся отец, — я хочу попросить тебя об одолжении.
— Выходит, детка, ты решила заключить со мной сделку?
Барон произнес это тихим голосом, но в комнате повеяло той тишиной, вслед за которой немедленно разражается буря.
— Нет, отец. Я бы на такое не осмелилась. Я прошу тебя всего лишь об одолжении, а ты вправе оказать его мне или отказаться — это уж как тебе заблагорассудится. Но речь идет о гордости, отец. О фамильной гордости.
— Ну-ка, пояснее!
Бальдемар и не собирался успокаиваться.
— Мне досаждает сама мысль о том, что мой будущий супруг и его родичи решат, будто я достанусь ему как нечто само собой разумеющееся, без каких бы то ни было усилий с его стороны. Мне бы хотелось, чтобы Крэнн почувствовал, что за меня стоит побороться, и мне хотелось бы также, чтобы жители Крайнего Поля — то есть твои подданные — увидели, что мне оказано подобающее уважение. Или я ошибаюсь, полагая, что имею право гордиться собой и всем нашим родом?
— Разумеется, нет, — вскричал Бальдемар. — Но объясни-ка, как ты рассчитываешь добиться этого?
Лицо его стало еще более багровым, чем раньше.
— Должно состояться публичное состязание. Или турнир. Что-нибудь, что доказало бы миру, что Крэнн достоин меня и что позволило бы мне сохранить самоуважение. Какая-нибудь, как мне видится, игра.
— Чего еще! — заорал Бальдемар. — Какая еще игра? Не строй из себя круглую дуру. И где только ты набралась таких мыслей?
Выкрикивая ругательства, он медленно поднялся на ноги, так что, в конце концов, грузно навис над дочерью. Жила на багровой шее отчаянно пульсировала.
— Но таков обычай Крайнего Поля, отец, — торопливо выпалила Ребекка, боясь, что он ударит ее, прежде чем она успеет изложить свой замысел. — Это наша многовековая традиция, одна из тех, что сейчас совершенно позабыты. Но как раз эту традицию мне и хочется воскресить.
— С каких это пор тебя интересуют древние традиции? — недоверчиво осведомился барон.
— Я всегда интересовалась историей нашего рода, и тебе это прекрасно известно, — заявила она со всей дерзостью, на какую оказалась способна. — Славные дела давно минувших дней не подлежат забвению.
Бальдемар поднял бокал и осушил его одним глотком, затем неуверенно посмотрел на дочь.
— Ну и что это за игра? — резко спросил он.
— Это шахматы, отец, но в них играют на гигантской доске, начертанной на городской площади. Играют живыми людьми вместо шахматных фигур.
— Вот как?
Барон вроде бы заинтересовался услышанным.
— Крэнн будет играть за одну сторону, а я стану королевой другой, — продолжила Ребекка, зачастив, чтобы объяснить все и подробно, и быстро. — Его единственная цель заключается в том, что он должен пленить меня.
Бальдемар покачал хмельной головушкой.
— Еще раз, девочка, — буркнул он. — И помедленнее!
Ребекка повторила свои пояснения, добавив, что «живые шахматы» некогда были одной из традиционных церемоний на бракосочетании барышень из замка Крайнего Поля и слыли свидетельством всеобщего праздничного настроения и веселья, причем подданные барона состязались за честь принять участие в спектакле в качестве живых фигур. Бальдемар, в конце концов, ухватил суть дела и задал самый очевидный вопрос:
— А что, если Крэнн не играет в шахматы?
— Тогда он может воспользоваться подсказками любых советников, которых пожелает себе набрать, — ответила на это Ребекка. — Так или иначе, проиграть он не может. Это всего лишь представление, хотя публика об этом, разумеется, не догадывается. В традицию входит также, что со стороны Крайнего Поля игру ведет кто-нибудь из «обессоленных» — то есть из челяди. И у простолюдина, понятно, не будет никаких шансов.
Ребекка замолчала, давая отцу возможность обдумать услышанное.
— Поэтому это представление и называют «Пленением Народной Королевы», — закончила она. — Послушай, отец, это будет так славно, а для меня подобный знак уважения значит очень много. Прошу тебя, позволь игре состояться.
И вновь наступило томительное молчание.
— Так, говоришь, на площади, — произнес, наконец, Бальдемар.
— Вот именно! — Ребекка страшно обрадовалась, хотя и виду не подала, что это так. — На площади у самых ворот замка. Крэнн и его противник перед началом игры усядутся в высокие кресла с разных сторон доски, и точно так же поступит судья. Разумеется, ты и будешь судить это состязание!
