Планета FREEkoв. Зарождение (СИ) - Горина Юлия (е книги TXT) 📗
— Нет, — честно ответил Рэм, закрываясь от нестерпимого света рукой. — Слушайте, у меня сейчас глаза побелеют — можно хоть немного яркость убавить?
— Нельзя, — послышался ответ, и неласковый тычок в спину прозрачно намекнул, что повторять просьбу не следует. — Иди вперед, брат, и без резких движений, иначе и на тебя веревку найдем.
— А мой напарник?
— Не думай о нем, лучше о себе подумай, — послышался писклявый голосок антисекса.
Рэм окинул взглядом своих конвоиров. Они были одеты в черные балахоны с остроконечными капюшонами, на капюшонах и на груди виднелись белые кресты и надписи. В контексте системы с ее подснежниками и тенями эти люди вполне могли сойти за материализовавшиеся потусторонние силы. И Рэм подчинился, послушно поплелся за ними, опустив голову и стараясь не рассматривать зловещие рисунки на их одежде, но уже через десяток шагов взял себя в руки и остановился.
— Нет, мужики, без напарника я никуда не пойду, — тихо, но решительно сказал он, заставляя себя выпрямиться и расправить плечи.
— Бесстрашный, значит? Или у тебя по две запасные жизни в карманах? — сипло прохрипел человек с ножом, зайдясь влажным кашлем. Между лопаток Рэму прилетел подгоняющий удар кулаком. Он пошатнулся, но не сделал ни шага вперед. Повернувшись к хриплоголосому, он постарался рассмотреть под глубоким капюшоном лицо, но густая тень скрывала его ниже носа.
— Слушай, я бы от одного вашего вида здесь мог бы обоссаться, даже если бы у вас в руках не оружие было, а долбанные анютины глазки. Но мой напарник — это не просто компаньон. Он — мой единственный билет на поверхность, поэтому если вы его в рамку обведете — мне по-любому местных крыс кормить.
Теперь хриплоголосый рассматривал лицо Рэма, подходя к нему поближе.
— Ты не из червей, брат?..
— Если под червями подразумеваются диггеры, то да, я не из червей.
— Турист?
— Скорей вынужденный транзитный пассажир.
— Откуда молитву и правила наши знаешь?
— Отчим был из ортодоксов.
— Ортодоксы — это ремикс христианства, они иисусову молитву не чтят.
— Я не теолог, эти вопросы не ко мне. Но когда у Жени под конец снесло рассудок, он меня в дом только с этой присказкой впускал. А потом сажал за стол и заставлял слушать, как он читает про генеалогию грехов и пороков.
Хриплоголосый переглянулся со своими.
— Как звали твоего отчима, брат?
— Зачем тебе знать?
— Затем, что ты хочешь вернуться к солнцу, — многозначительно ответил тот.
— И не поспоришь. Ладно, его звали Нестеров Евгений Серафимович.
— Автор «Огненного сердца»?! — изумленно спросил хриплоголосый.
Теперь удивился Рэм.
— Да. А ты откуда знаешь?
— Я же не родился в системе, а пришел сюда оттуда же, откуда и ты. А что за генеалогию грехов и пороков он тебе читал?
— У него была старинная книжка, годов девяностых двадцатого века.
Люди в балахонах оживились, задвигались, поворачивая головы друг к другу.
— А как она называлась? — взволнованным шепотом спросил кто-то из них.
— Я точно не помню... Лестница какая-то... Она там и на обложке была нарисована...
— «Лествица, возводящая к небесам»! Опубликованная до перехода к ортодоксальной форме, без еретической редактуры! — с придыханием произнес хриплоголосый.
И все вокруг выдохнули : «Аминь!» и размашисто перекрестились.
У Рэма аж мурашки побежали по взмокшей спине.
— Давай отойдем, брат. Я хочу поговорить с тобой, — сказал хриплоголосый, откинув с головы капюшон, и Рэм увидел еще совсем молодое, красивое лицо южного типа, с густой черной бородкой и широкими смоляными бровями.
Он жестом пригласил Рэма пройти вперед, и ему ничего не оставалось, кроме как подчиниться. В молчаливом согласии, в свете тонкого лучика крошечного карманного фонарика они дошли до ближайшего ответвления и укрылись в нем от лишних взглядов.
— Как зовут тебя? — спросил хриплоголосый, поворачиваясь лицом к лицу и понижая голос до шепота. Сквозь вонищу канализации пробился едкий запах его дыхания, наполненного чесноком и луком.
— Роман.
— Я — Агафангел.
Рэм напрягся, нахмурился.
— Не обижайся, но можно еще раз?..
— Не обижаюсь, имя не мирское, сложное. Агафангел я.
— Понял.
— А понял ли ты, с кем свел тебя бог в этом подземелье?
— С новой религиозной общиной.
Агафангел отрицательно покачал головой.
— Нет, брат, не с новой, а с исконной, традиционной православной церковью! Здесь, в недрах системы скрыты ходы в вырытые нами пещеры, и, как древние монахи первого русского монастыря, мы подвизаемся в них, предаваясь молитве и ожидая второго пришествия господа нашего Иисуса Христа.
Рэм усмехнулся.
— Прости, брат Агафангел, но как-то в руках у тебя не молитвенник был при нашей встрече.
Агафангел кивнул.
— Верно, брат. Нам приходится оберегать нашу церковь от сатанинского натиска не только молитвами. К примеру, напарник твой знаешь чем среди нас прославился? Тем, что одурманил, соблазнил сестру нашу, хотел вывести ее в греховный мир, чтобы научить предаваться порокам, а когда она одумалась и воспротивилась, пытался насильно поднять ее на поверхность. Сестра сорвалась и едва не погибла, а он сбежал, бросив ее сокрушенное тело на потеху крысам. Ты спрашивал: где он? Я отвечу тебе: его с заклеенным ртом и связанного волоком тащат позади всех, чтобы представить на суд игуменский.
У Рэма похолодели руки.
— И что с ним сделают?
Агафангел усмехнулся.
— Ну я не игумен, на суде не мне судьбу его решать... Но скорей всего на него наложат епитимью, посадят в затвор для очищения души и тела на пару лет, чтобы постом, богоугодными размышлениями и молитвой он избавился от груза своих прегрешений. Ибо сказано, что в последние времена спасаться будут лишь верой и страданиями.
Рэм шумно выдохнул.
— Та-ак, допустим... Но ты ведь не для того меня в сторону отозвал, чтобы сообщить эти подробности?
Агафангел наклонился к Рэму чуть ближе.
— На суде-то и правда не мне судьбу его решать, только ведь до суда можно и не доводить вовсе.
Рэм с готовностью подставил ухо.
— Продолжай.
— Видишь ли, после реорганизации церкви и упразднения конфессионального деления на православие и католицизм была проведена массовая редактура большинства религиозных текстов, чтобы их содержание не оскорбляло чувства верующих из другой конфессии и не вызывало разногласий. Появилась целая бездна вариантов и аввы Исаака Сирина, и Иоанна Кассиана Римлянина — и, конечно же, Лествицы, которая призвана быть настольной книгой любого, стремящегося к совершенству. Поэтому мы можем доверять только печатным книгам прошлого. Книга из библиотеки твоего отца бесценна для нас.
Агафангел сделал паузу, и Рэм, уже предчувствуя, куда клонит его странный спутник, мягко подтолкнул его к завершению разговора:
— Продолжай, я весь внимание.
Агафангел прокашлялся, переступил с ноги на ногу и наконец произнес главное.
— Я готов припрятать твоего напарника, если ты пообещаешь принести нам в дар книгу, о которой до сих пор мы могли только молиться. Ты отдашь мне книгу — я отдам тебе червя.
Рэм прищурился.
— А почему, если это такое благое дело для всей вашей церкви, ты договариваешься о нем со мной в отдалении от всех, и через голову своего начальника? В чем подвох? И где гарантия, что если я приду, ты отдашь моего приятеля, а на посадишь меня рядом с ним в затвор поститься и очищаться?
Агафангел вздохнул.
— Как бы тебе ответить, чтобы ты понял... Наш игумен — святой человек, но он привык, что после Евангелия истиной в последней инстанции являются воспроизведенные им по памяти отрывки из прочитанных когда-то давно писаний святых отцов. Только вот он очень стар, и мне думается, память его не так уж свежа, как когда-то... Так что не будет он предлагать тебе подобную сделку, брат. А я предлагаю. Гарантий я не могу тебе дать никаких, кроме своего честного слова, данного тебе перед богом.
