Дань псам (ЛП) - Эриксон Стивен (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Худ ощутил беспокойство, но тоже шагнул.
Сила меча так велика, что смутит даже бога. «Дыхание прерывается…
Ужасно».
Он двигался размеренным шагом. Все ближе.
Гончие замолчали. Вместо пожаров лишь дым нависал над улицами, едва различимый, ведь газовых фонарей осталось немного. Пронизывая черные облака, Великие Вороны кружили над ними, подлетая и улетая; за миг до встречи богов большие птицы начали усаживаться на крыши, глядя на авеню: рядами и группами, десятками, а потом и сотнями.
Они здесь.
Чтобы стать свидетелями.
Чтобы знать. Чтобы верить.
А, возможно, и чтобы поесть.
Между ними оставалось три шага. Худ почти остановился. — Сын Тьмы, — сказал он. — Я передумал…
Но меч взметнулся идеальной дугой, перерубив шею Повелителя Смерти.
Когда голова Худа скатилась — вместе с разрезанным капюшоном — тело зашаталось, потеряв равновесие.
С тяжелым, резким хрустом голова бога пала на мостовую и застыла на щеке. Глаза слепо смотрели вдаль.
Черная кровь фонтаном рванулась из обрубка шеи. Еще один шаг назад — ноги подогнулись и Владыка Смерти встал на колени. Застыл.
Напротив мертвого бога Аномандер Рейк содрогался словно в агонии, пытаясь устоять на ногах.
Бремя, обрушившееся на него в тот миг, было невидимо взорам смертных и даже глазам тысячи Великих Воронов, взиравших на него со всех сторон; однако никто не стал бы отрицать ужасную дань, взятую этим бременем.
Сын Тьмы, держа Драгнипур в руке, склонился и сгорбился словно старик. Острие заскрежетало по мостовой и застряло в щели между четырьмя камнями. И Аномандер Рейк оперся на меч, напряг все мышцы, чтобы не упасть — нет, он не сможет выдержать такою тяжесть…
Он опустился на камни, прикрыв собой Драгнипур, схватившись за рукоять обеими руками, склонив голову, и в это мгновение только позой отличался от мертвого Худа.
Они стояли на коленях, словно отражения друг друга. Один опирается на меч, прижав лоб к мерцающему, испускающему дым лезвию. Второй лишился головы, руки уперты в бедра.
Один мертв.
Второй в это мгновение глубоко… уязвим.
Что не осталось незамеченным.
Хищники сбегались, и сбегались быстро.
А ночь… что же, ночь еще до середины не дотянулась.
Глава 22
В конце пути он выполз и спросил меня: — Ну что, исполнились твои мечты? — И камнем покатился вопрос, и родились во мне мысли о жестокости судеб.
Он сел в пыли и морщась, как от боли, продолжал: «Неужели ты увидел все, о чем загадывал?» И поглядел я вниз, на пятна крови, на то, что отдал и что получил, и понял я, что заканчивается даже самый долгий поход и путь всегда приводит на похороны.
— Нет, — отвечал я, — не тебя ожидал я увидеть. Мой враг был юным как надежда и прекрасным как любовь. Щиты сверкали ярче озаренных солнцем пенистых валов, и был я смел, и смелость завела меня в беду. Надежды обернулись смертью.
И сказал он так: «Ты не победишь в войне против себя же, молодого, а я не смогу сразить старика, которым стану однажды. Наш враг — надежда, что мечется от грядущего к былому и обратно, твои воспоминания и тропы, по которым мне еще предстоит пройти. Убийца грез и сеятель сожалений — вот кто мы с тобой».
Они не остановились ночевать. Увидев разлившееся по северному горизонту сияние города, багровую пульсацию, Скиталец зашагал как одержимый. Иногда они с Карсой выезжали вперед, на ближайший пригорок, чтобы бросить взгляд на далекий пожар — и Семар дев всякий раз страшилась, что догнавший их воин мечом смахнет их с дороги. Зарубит обоих. Захватит Ущерба, чтобы скакать к Даруджистану.
В городе происходило нечто ужасное. Ее нервы тоже пылали. Череп, казалось, лопнет от невыносимого давления, а давление нарастало с каждым шагом. Ее знобило, живот болел, во рту стало сухо, будто она наелась пепла. Семар держалась за мускулистые бока Карсы, как утопающий моряк держится за обломок мачты. Он уже давно молчал, и у нее самой недоставало смелости прервать его мрачное безмолвие.
Всего в лиге впереди содрогался и горел город.
Однако когда Скиталец догнал их… казалось, что он забыл об их существовании. Он что-то еле слышно бормотал. Смутные аргументы, шепот отрицания, безумный набор странных, несвязных фраз — оправдания тому, что он сделал и тому, что только собирается сделать. Иногда исполненные страданием слова казались оправданием за прошлое и будущее одновременно. Одно смешалось с другим, и в сердце водоворота страдала душа. Ей было невыносимо его слушать.
Одержимость — безумие, лихорадка. Когда ей удается выкарабкаться наружу, свидетели приходят в ужас. Невозможно смотреть, как она ломает человека, сужает опасную тропу, по которой шагает он, окружает ее кустами терна и лезвиями осоки. Один неверный шаг — и льется кровь, и вскоре несчастный становится скопищем ран, царапин и ссадин, слепнет ко всему, кроме ожидаемого в конце пути.
Что, если он найдет то, чего искал? Что, если он победит в окончательной битве — с кем бы он не желал биться? Что будет со Скитальцем?
«Это его убьет.
Причина жить… исчезла.
Боги подлые, я не хочу стать свидетелем этой сцены. Не осмелюсь.
Ибо у меня полно своих одержимостей…»
Скиталец шагал, ведя угрюмый спор с самим собой. Даже злобный конь Карсы вздрагивал и сторонился, как будто на него что-то давило. Он мотал головой, бил копытами по твердой почве.
Наконец, когда жеребец начал пятиться, Карса зарычал и натянул повод. — Слезай, Ведьма, — сказал он, едва Скиталец прошагал мимо. — Дальше идем пешком.
— Но Ущерб…
— Сам о себе позаботится. Когда он будет нужен, мы сумеем найди друг друга.
Они слезли с коня. Семар потянулась. — Устала до крайности. Голова словно мокрый горшок в печи — готов взорваться. Карса…
— Оставайся, если хочешь, — сказал он, не сводя взора со спины Скитальца. — Я иду дальше.
— Почему? Что бы он не делал, это его битва. Не твоя. Ты ничем не поможешь. И не должен помогать. Карса, ты что, не понимаешь?
Он скривился: — Я стану беречь его спину…
— Почему? Мы ехали вместе из удобства. Теперь всему конец. Ты не ощущаешь? Все решено. Сделай неверный шаг — встань на его пути — и он выхватит меч. — Семар подняла руки, прижала к векам. В голове плясали огненные вспышки. То же самое происходит в городе. Открыв глаза, ведьма устало поморгала. — Карса, во имя милосердия, давай уйдем. Оставим его тому, что… ждет в Даруджистане.
— Ведьма, мы шли по следу.
— Прости?
— След. — Он оглянулся на нее. — Гончие.
Она поглядела на город. Ввысь взмыл шар огня; через мгновение грохот заставил задрожать почву под ногами. «Гончие. Они рвут на части город». — Нам туда нельзя! Неужели мы пойдем в ЭТО?!
Карса в ответ оскалил зубы: — Я не доверяю подобным тварям. Они пришли охранять Скитальца — или разорвать на куски, словно загнанную добычу? — Он потряс головой. — Я не стану наступать ему на пятки Ведьма. Пойду на приличном расстоянии, но… буду беречь его спину!
Ей хотелось плакать. «Ты безмозглый, упрямый, настырный, тупоголовый ублюдок!» — А кто сбережет спины НАМ?
Чернота внезапно залила ее рассудок; Семар, должно быть, пошатнулась, ибо вдруг нашла себя в заботливых объятиях Карсы. На лице его было написано неподдельное беспокойство. — Что одолевает тебя, Семар?
— Идиот! Сам не чуешь?!
— Нет.
Она подумала, что он врет, но сил возражать не было. Чернота казалась безгранично широкой. Это пасть, готовая пожрать ее, жадно проглотить. Что самое страшное — в ней есть некая притягательность. Лицо Семар залил от, ноги подогнулись. Она держалась за руку Карсы.
— Оставайся, — сказал он спокойно.
— Нет, никакой разницы.
Он резко выпрямился и посмотрел туда, откуда они пришли. — Что… что там?
