Божьи воины. Трилогия - Сапковский Анджей (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗

– Твое здоровье, Рейнмар.

– Твое здоровье, госпожа.

Она переоделась к ужину. Беличий колпак заменила круглым рондельком с каймой и муслиновой liripip’ой. Открытые теперь темно-русые волосы на затылке охватывала золотая сеточка. На довольно смело оголенной шее поблескивал скромная ниточка жемчужин. У накинутой на зеленое платье белой cotehardie по бокам были большие вырезы, позволяющие любоваться талией и ласкающей глаз округлостью бедер. Такие вырезы, невероятно модные, люди, недоброжелательно относящиеся к моде, называли les fenetres d’enfer, дорогой в ад, поскольку утверждалось, что они чертовски искусительны. Ну что ж, что-то в этом было.

Либенталь и компания заняли лавку в углу за камином и упивались там в угрюмом молчании.

Корчмарь метался как угорелый, девушки бегали с тарелками словно сумасшедшие, помогали также слуги Зеленой Дамы, в результате никому не приходилось дожидаться еды и напитков. Еда была простая, но вкусная, вино сносное, а для корчмы такого класса даже удивительно хорошее.

Какое-то время молчали, ограничиваясь достаточно напряженным вниманием и взглядами, всю же активность посвящая дрожжевой похлебке с желтками, местной форели из Пилавы, кабаньей колбасе, зайцу в сметане и пирогам.

Потом был калач с тмином, кипрская мальвазия, медовый пирог и еще больше мальвазии, огонь в камине потрескивал, слуги перестали мешать. Либенталь и его компания отправились спать в конюшни, сделалось очень тихо и очень тепло, даже жарко, кровь пульсировала в висках, горела на щеках. Пламя пробивалось в огненных взглядах.

– Твое здоровье, эфеб.

– Твое, госпожа.

– Пей. Хочешь что-то сказать?

– Я никогда… Никогда не покорил бы женщину. Ни силой, ни магией. Никогда-приникогда. Поверь мне, госпожа.

– Верю. Хоть дается мне это с трудом… У тебя глаза Тарквиния, прекрасный юноша.

– Нисколько. Порой, чтобы покорить, не требуется ни принуждения, ни магии.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я – загадка. Отгадай меня.

– Госпожа…

– Молчи. Пей. In vino veritas.

Огонь в камине пригас, покраснел. Зеленая Дама оперлась локтем о стол, а подбородок положила на фаланги пальцев.

– Завтра, – сказала она, а голос у нее возбуждающе дрогнул, – будем в Стольце. Как ни считай и как ни меряй, завтрашний день, ты прекрасно об этом знаешь, будет для тебя… Будет важным днем. Что произойдет, мы не знаем и не предвидим, ибо неисповедимы приговоры. Но… Может быть и так, что сегодняшняя ночь…

– Знаю, – ответил он, когда она заговорила тише, потом встал и глубоко поклонился. – Я отдаю себе отчет, о прекрасная госпожа, в значимости этой ночи. Знаю, что она может быть моей последней. Поэтому хотел бы провести ее… В молитвах.

Она какое-то время молчала, барабаня пальцами по столу. Смотрела ему прямо в глаза. Так долго, что он их опустил.

– В молитвах, – повторила она с улыбкой, и это была улыбка, достойная Лилит. – Да! Вот и способ против грешных мыслей… Что ж, тогда и я буду сегодня ночью молиться. И размышлять. Над бренностью бытия. Над тем, как transit gloria [664].

Она встала, а он опустился на колени. Немедленно. Она коснулась его волос и тут же отдернула руку. Ему казалось, что он слышит вздох. Но это мог быть его собственный.

– Прекрасная дама, – он еще ниже опустил голову, – Зеленая Дама. Твоя глория не пройдет никогда. Ни твоя глория, ни твоя красота, не имеющая себе равных. Ах… Если б судьба свела нас при других…

– Ничего не говори, – проворчала она. – Ничего не говори и… иди. Я пойду тоже. Мне надо как можно скорее начать молиться.

Назавтра они доехали до Стольца.

Глава четырнадцатая,

Ян фон Биберштайн, хозяин замка Столец, был похож на брата Ульрика как близнец. Было известно, что хозяин Стольца значительно моложе хозяина Фридланда, однако это не бросалось в глаза. Причиной тому была внешность рыцарей истинно гомеровская: рост титанов, выправка героев, плечи достойные Аякса. К тому же, чтобы уж до конца исчерпать гомеровские сравнения, лица и греческие носы обоих господ Биберштайнов сразу же заставляли вспомнить Агамемнона Атридского, владыку Микен. Серьезного, гордого, барского, благородного – но пребывавшего в тот день в не самом лучшем настроении.

Ян фон Биберштайн ожидал их в арсенале, высокосводной, сурово холодной и воняющей железяками комнате.

Нет, в прекрасном настроении он решительно не был.

– Всем выйти! – приказал он сразу же голосом, от которого задрожали рогатины и глевии на стояках вдоль стен. – Я буду обсуждать личные и семейные проблемы! Всем выйти, сказал я! Тебя, госпожа чесникова, это, само собой, не касается. Твоя особа мила нам, а присутствие желательно.

Зеленая Дама слегка кивнула головой, поправила манжету жестом, свидетельствующим об умеренном интересе. Рейневан не поверил. Она была заинтересована. И даже, пожалуй, очень.

Хозяин Стольца скрестил руки на груди. Возможно, случайно стоял он так, что висящий на стене щит с красным рогом был у него прямо над головой.

– Вероятно, дьявол… – проговорил он, глядя на Рейневана так, как должен был смотреть Полифем на Одиссея со спутниками. – Вероятно, дьявол искусил меня ехать на турнир в Зембицы тогда, в день Рождества Марии. Наверняка черт в этом участвовал, двух мнений быть не может. Если б не адовы силы, не было бы всех этих несчастий. Я никогда б о тебе не слышал. Не знал бы, что ты существуешь. Не вынужден был бы терзаться тем, что ты живешь. Не должен был бы задавать себе столько труда, чтобы ты наконец существовать перестал.

Он ненадолго замолчал. Рейневан стоял тихо. Даже дышал и то тихо.

– Одни говорят, – продолжил Биберштайн, – что ты причинил зло моей дочери из мести, из ненависти, которую питал ко мне. Вроцлавский епископ, оказавший внимание афере, утверждает, что ты сделал все по гуситским и кацерским наущениям, чтобы опозорить меня как католика. Зембицкий же князь Ян утверждает, якобы ты вырожденец и такова твоя преступническая природа. Говорят также, что ты с дьяволом в сговоре и дьявол подбрасывает тебе жертвы. Мне, откровенно говоря, безразлично, но так, из любопытства, в чем все-таки дело? Отвечай, когда тебя спрашивают!

Рейневан неожиданно сообразил, что полностью и совершенно забыл текст защитительной речи, составленной на этот случай заблаговременно и в принципе долженствовавшей затмить речь Сократову. Сообразил он это с ощущением близким к изумлению.

– Я не думаю… – В то, чтобы голос вообще как-то прозвучал, он вложил все силы. – Я не собираюсь ни лгать, ни обелять себя. Я несу ответственность за… За то, что произошло. За последствия… Госпожа Катажина и я… Господин Ян, правда, я виноват. Но я не преступник, меня очернили в ваших глазах. В том, что произошло между мной и Катажиной… В этом не было скверных намерений. Клянусь могилой матери, ни злых намерений, ни предумышленности. Все решил случай…

– Случай, – медленно повторил Биберштайн. – Дозволь угадать: идешь это ты без злых намерений, возвращаешься, предположим, из корчмы домой. Ночка темная, хоть глаз коли. Из тьмы совершенно случайно на тебя натыкается моя дочь и – бах-трах! – совершенно случайно натыкается на куську, которая случайно торчит из ширинки. Так было? Если именно так, то в моих глазах ты не грешен.

– Я готов, – Рейневан набрал воздуха в легкие, – дать удовлетворение…

– Похвально, что готов. Ибо удовлетворишь. Уже сегодня.

– Я готов взять Катажину в жены.

– Ха! – Биберштайн повернул голову к Зеленой Даме, погруженной, казалось, в рассмотрение собственных ногтей. – Ты слышишь, госпожа чесникова? Он готов дать удовлетворение. А я, так предполагаю, при таком dictum должен вознестись от радости? Что у незаконнорожденного будет отец, а у Каськи муж! Или ему никто не объяснил ситуации? Что стоит мне только пальцем шевельнуть, и тут же выстроятся в очередь сорок желающих? Что я, Биберштайн, могу еще привередничать, выбирая мужей для моей дочери? Послушай, ты, молокосос. Ты не выполняешь условий, требующихся для мужа моей Каськи. Ты – оглашенный. Ты еретик. И словно этого мало, ты совершенный голожопец. Нищий. Да, да. Ян Зембицкий конфисковал у вас, Беляв, все, что вы имели. За предательство и кацерство. А кроме того, – хозяин Стольца повысил голос, – необходим пример. Наглядный. Такой, чтоб о нем говорили в Силезии. Такой, чтобы долго помнили. Когда нет примеров наказания зла, когда преступления остаются безнаказанными, общество деморализуется. Я прав?