Круг - Козаев Азамат (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
– Что ела все это время?
– Кашу. Что вы, то и я. Тычок выторговал у Брюста припас. Ведь не знали, как долго простоим. Охотой не промышляли. Пробовали твой лук натянуть, не вышло.
Сивый слушал молча. Знай себе тер полосы окровавленной ткани друг о друга, и краснота постепенно сходила, правда не до конца. Ленты перевязочного льна уже никогда не станут белыми.
– Ты… прости меня, дуру непутевую. Не от большого ума с тем парнем спуталась. Да и не нужен был он…
В груди бухало так, словно встала на край скалы и собралась прыгнуть вниз. Только в жутких снах видела себя на краю обрыва и по своей воле никогда не влезла бы так высоко. Высоты с детства боюсь, а теперь вернулось чувство жуткой тяжести внутри, когда отец впервые взял меня с собой на Каменный Палец. Стояла рядом с могучим воем девчонка-семилетка, крепко держалась за руку и с трудом глотала – горло от ужаса перехватило, в животе все стянуло крепким узлом. Еле шевеля губами, я попросила отца: «Пойдем отсюда? По-большому хочу». Он тогда поджал губы, потрепал по голове и увел вниз.
Безрод натужно выпрямился и холодно посмотрел в мою сторону. Потом равнодушно пожал плечами и в четверть силы отжал две стиранные полосы. Осталось еще четыре. Этого холодного взгляда я боялась больше всего. Что он еще помнит?
– Дожди были?
Какие дожди? Ах, дожди! Но при чем тут дожди, когда я говорю о нас?
– Разок прошел.
– Хорошо, что только разок. – Сивый мельком взглянул на ясное небо. – Чего остановилась? Не стираешь?
Ах да, я ведь тоже стираю!
– Почти закончила. Барахла, сам видишь, немного. Вот только сполосну. Слишком много пенника просыпала.
Что еще он помнит из того дня? Я где-то слышала, будто от кровавых потрясений вои, случается, теряют память. Ничего не помнят. Или помнят половину. А если поймают удар в голову могут даже забыть собственное имя. Сивый, можешь припомнить мне все, хоть серпяной скол в амбаре Ясны, хоть глупую выходку, когда нас преследовали темные по лесу, только одно забудь – про развод и выброшенное кольцо. Думаешь, отчего вещи в руках держу так, чтобы прикрывали палец без кольца?
– Тебе больно?
Нашла о чем спросить!
– Больно, – просто и без затей ответил Безрод.
– Ты здорово стоял против Брюстовичей.
Промолчал.
– Когда на коня сядешь?
Сивый задумался. На мгновение застыл и ушел в себя. Видимо, слушал раны.
– Через седмицу.
– А потом куда?
Выпалила раньше того, как успела сообразить, что спрашиваю. Сейчас как скажет: «Не твое дело!» С того памятного боя на поляне я перестала подмечать знамения богов. Не летали над нами журавли, ласточки и кречеты, не полыхали зарницы, не говорили со мной приметы. Боги являли знамение для того, кто о нем просил, и пока Безрод валялся без сознания, для кого всевышним стараться? Для меня, что своими руками растоптала все посылы к счастливой жизни? И с тех пор, как Сивый встал на ноги, я украдкой глазела по сторонам: не покажется ли где тайный знак? Но не было тайных знаков, не было и явных.
– Не знаю. Поглядим. – Безрод выпрямился, подавляя стон – спина затекла, раны взвыли. – Дорог на свете много, нехоженых – еще больше.
– Тенька застоялся. Под седло просится.
– Скоро уже.
Сивый выжал еще две полосы, повесил на шею. Была бы я в его шкуре и меня страшно посекли, повязала ленты перевязочной ткани вокруг пояса, так удобнее. Вряд ли Безрод не догадался бы гак сделать.
– Давно хотела спросить: почему ты беспояс?
Промолчал. Усмехнулся, искоса взглянул на меня.
– Долгая история.
– У нас еще много времени. Вся жизнь впереди.
Замерла. Спустит мне эту шалость или осадит, ровно наглую соседскую свинью, что влезла на чужой огородец? Дескать, нет у нас больше общей жизни. Было и все вышло. Теперь каждый сам по себе.
– У тебя рубаха уплывает, – еле заметно усмехнулся.
Дура дурой! Так напряглась, ожидая ответа, что не заметила, как ручей шаловливо вытащил рубаху из ослабевших пальцев и поволок вперед. Вздымая тучи брызг, рванула вдогонку, а когда настигла беглянку и выбралась на берег, Сивый уже уходил. Я припустила следом.
– Значит, через несколько дней сядешь на коня?
– Да.
– Может быть, на восток подадимся? Как шли до сих пор?
– Ты хочешь на восток?
– Да.
Он пожал плечами. Восток так восток. Ничем не хуже запада, полуночи и полудня. Не сказал: «Пошла вон, распутница!» Не прогнал! Мы вместе поедем на восток! А кольцо я найду, обязательно найду. У меня есть еще несколько дней. Сивый не помнит про развод, не помнит!
Хотелось петь. Одного боялась – горланить при человеке, рядом с которым петь плохо, по меньшей мере стыдно. Мы неторопливо обошли валежины, поднялись из низинки и подошли к стану. Сивый не оглядываясь ушел в палатку, а я скорее молнии умчалась к своему изваянию и там долго орала все песни, которые знала. Даже такие, от которых Тычок и тот сделался бы весел и хохотлив. А высеченный вой даже бровью не повел.
До вечера будто на крыльях летала, тесала мелкие детали так тщательно, словно от этого зависела жизнь каменного ратника. Как будто если он не досчитается на доспехе маленькой клепки, туда всенепременно придется сильный удар и защита расползется. А еще меня ждало таинство окраски рубахи воя в красный цвет. И если получится, такого, уверена, еще долго люди не увидят. Часто ли каменные изваяния щеголяют цветными одежками, да притом такими, что не тускнеют от времени и не стираются?
– Тебе понравится, – уговаривала я каменного воя. – Знаю одного отчаюгу, что носит красную рубаху. Ох и силен! Ты чем-то на него похож. Или он на тебя. Такой же неразговорчивый и холодный. Ровно в самом деле каменный. И глаза у вас похожи, колкие, страшные.
Мне не давали покоя Безродовы глаза. Если бы не злая память, что нахлынула в то мгновение, когда я занесла меч над его головой, снесла бы Гарьку прочь, как пушинку, и не отходила от Сивого ни днем ни ночью. Что мне Гарька? Встала бы нужда – с ножом на нее полезла, а то и с мечом. Но куда мне деваться от страшных воспоминаний? Именно эти холодные, равнодушные глаза смотрели на меня с того закопченного лица, и чем равнодушнее становился взгляд Безрода, тем более делались его мерзлые ледышки похожи на два синих ока того жуткого воя.
Душа рвалась пополам, и я ничего не могла с собой поделать. Мне бы исхитриться и поговорить, но едва подходила для разговора, язык словно каменной тяжестью наливался. Вот и сегодня, только собралась выведать о его прошлом, чем занимался, у кого воевал, будто наткнулась на невидимую стену. Спросила, почему беспояс, и за эту ниточку хотела вытянуть все остальное, но Сивый коротко отрезал. И что будешь делать? Настаивать? Я пока не стала для него той, которой хочется рассказать о тенях за спиной. А если спрошу про бой на отчем берегу, Сивый ничего выяснять не станет. Просто замолчит и отвернется. Но я узнаю правду. Непременно! Ведь у нас теперь вся жизнь впереди!
Еле приплелась к шалашу. Даже не думала, что день, так хорошо начавшись, высосет все силы. А когда ни жива ни мертва рухнула на свое «лапчатое» ложе, поняла – что-то не так.
Да, как обычно спружинил сосновый лапник, но, за многие дни привыкнув к постели, я мигом поняла – стало жестче. Разгребла хвойный настил, и пальцы наткнулись на ровное струганное дерево. Что еще такое? Вылезла наружу, под недоуменные взгляды Гарьки и Тычка вытащила из костра головню и нырнула к себе. В неровном свете огня увидела чудо расчудесное – под пушистыми колючими ветками прятался мастеровито сколоченный остов. Доски, стянутые между собой деревянными гвоздями, прятались под лапником и поднимали ложе на четыре пальца от земли. Чудеса! Когда уходила тесать камень, ничего похожего не было даже в помине!
– Я тут нашла… там кто-то… в общем, чья работа?
– Чего расшумелась?! – напустился на меня старик, подскочив с места, ровно мальчишка. – Человек спит, а она крик поднимает!
– Скажи мне, Тычок, несчитанных годов мужичок, отчего моя постель стала жестка, ровно тризная дровница? Может быть, хотите отправить меня в дружину Ратника? Не рановато?
