Легенды Западного побережья (сборник) - Ле Гуин Урсула Кребер (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
— Неужели тебе обязательно было убивать его?
— Мне? — удивился Канок, и тон у него был такой, что у меня все похолодело внутри.
— Ох, Оррек, это ведь ты сделал! — сказал Аллок, подъезжая ко мне на Чалой. — Точно. Ты взмахнул левой рукой, когда пытался отогнать от коня эту глупую собаку!
— Нет, я не мог это сделать! — воскликнул я. — Я не… не убивал его!
— А ты в этом уверен? — спросил Канок, и мне показалось, что он усмехнулся.
— Ты убил его точно так, как и ту гадюку. В точности так! — сказал Аллок. — Ну и быстрый у тебя глаз! — Но голос его звучал как-то неуверенно, и в нем слышалась грусть. Люди уже сходились к нам во двор, услышав, что у нас произошло; и все стояли, смотрели… Лошади нервно переступали с ноги на ногу, не желая приближаться к мертвой собаке. Бранти, которого я крепко держал под уздцы, был весь в мыле и сильно дрожал; примерно то же самое творилось и со мной. Внезапно к горлу у меня подступила тошнота, я резко отвернулся, и меня вырвало, но повод из рук я не выпустил. Придя в себя, я вытер рот, перевел дыхание, подвел Бранти к сажальному камню у коновязи и снова вскочил в седло. Губы отказывались мне повиноваться, но я все же сказал:
— Ну что, мы едем?
И мы поехали на верхние пастбища. И всю дорогу молчали.
В тот вечер я спросил, где похоронили собачку. Оказалось, за мусорной кучей. Я пошел туда и долго стоял там. Особенно грустить из-за бедного Хамнеды, в общем, не стоило, но в душе моей тем не менее царила печаль. Когда я возвращался назад, уже сгустились сумерки. Недалеко от крыльца мне навстречу попался отец.
— Мне жаль, что так получилось с твоей собакой, Оррек, — тихо и без улыбки сказал он.
Я молча кивнул.
— Скажи мне вот что: ты захотел убить его?
— Нет, — ответил я, не испытывая, впрочем, полной уверенности — все теперь для меня стало каким-то неясным, зыбким, неопределенным. Я действительно порой ненавидел Хамнеду из-за его идиотической глупости, особенно когда он путал молоденького жеребца, но убивать его я совсем не хотел. Это я знал наверняка.
— И все-таки желание убить его у тебя возникало.
— Невольно!
— И что, ты не понимал, что используешь свой дар?
— Нет!
Отец молча шагал к дому рядом со мной. Весенние сумерки дышали прохладой и сладостными ароматами. Вечерняя звезда вспыхнула на западе рядом с нарождающейся луной.
— Неужели я такой же, как Каддард? — шепотом спросил я.
Канок ответил не сразу.
— Ты должен научиться управлять своим даром, — в который уже раз повторил он.
— Но я не могу! Ничего не происходит, когда я сознательно пытаюсь им воспользоваться! Я много раз пытался… А когда я даже никаких попыток не предпринимаю… когда… как с той гадюкой… или как сегодня… Но все равно — это происходит так, словно сам я ничего не делаю… не совершаю никаких усилий… Это просто происходит и все!
Слова так и сыпались из меня, падали, точно рухнувшие стены той башни, в которой я так долго скрывался.
Канок ни слова не сказал мне в ответ, только вздохнул и легко обнял меня за плечи. Уже поднявшись на крыльцо, он сказал:
— Вот это и называют «дикий дар».
— Диким?
— «Диким даром» невозможно управлять с помощью воли.
— Он опасен?
Канок молча кивнул.
— И что же… теперь делать?
— Имей терпение, — сказал он, и я снова на мгновение почувствовал на плече его руку. — И наберись мужества. Мы что-нибудь придумаем.
У меня точно гора с плеч свалилась, когда я понял, что отец больше на меня не сердится, и можно наконец прекратить свое внутреннее сопротивление. Но то, что он сказал, было достаточно путающим, и в ту ночь я почти не спал. Когда утром отец позвал меня с собой, я с радостью отправился с ним. Я готов был сделать что угодно, лишь бы разрешить эту проблему.
В то утро Канок был особенно молчалив и мрачен, и я, разумеется, решил, что это из-за меня. Но по дороге к Рябиновому ручью он сказал:
— Дорек сегодня утром приходил. Говорит, две белые телки пропали.
Белые телки являли собой жалкие остатки старинной породы белого скота, выведенного когда-то в Роддманте. У нас их было всего три — это были чудесные животные, и за них Канок не пожалел отдать большой кусок отличного леса на границе с Роддмантом. Он очень надеялся когда-нибудь восстановить в Каспроманте поголовье белых коров и этих трех телок весь последний месяц держал на лучшем пастбище с особенно сочной травой близ южной границы поместья. Кстати, там рядом паслись и наши овцы. Одна немолодая женщина из числа сервов и ее сын, которые жили неподалеку от этого пастбища, присматривали и за белыми телочками, и за пятью-шестью собственными молочными коровами.
— Неужели телки дыру в изгороди нашли? — спросил я.
Отец покачал головой.
Белые телки были самой большой нашей драгоценностью, если не считать Сероухого, Чалой и Бранти ну и, конечно, самой земли. Утрата двух животных стала жестоким ударом для грандиозных планов Канока.
— Мы поедем их искать?
Он кивнул:
— Обязательно. Сегодня же.
— Они могли забраться в горы…
— Только не сами по себе, — возразил он.
— Так ты думаешь… — продолжать я не стал. Если телок украли, то вором мог оказаться кто угодно. Правда, наиболее вероятно, что это либо сам Огге Драм, либо его люди, но высказывать вслух свои предположения насчет кражи скота было очень опасно. Немало смертоубийственных междоусобиц начиналось из-за невзначай оброненного обидного слова, даже не обвинения. И хотя сейчас мы с отцом были одни, привычка держать при себе все соображения, касавшиеся этой темы, была слишком сильна. И мы больше об этом говорить не стали.
Мы остановились на том же самом месте, где и в прошлый раз, когда я отказался выполнить приказание отца.
— Ну что ж… — сказал Канок и умолк, бросив на меня почти умоляющий взгляд. Я молча кивнул и огляделся.
Каменистый склон холма был довольно пологим и порос густой высокой травой, отчего далекие, более высокие и крутые холмы почти полностью скрывались из глаз. Небольшая рябинка умудрилась уцепиться корнями за каменистую землю возле тропинки и боролась в одиночку и с засухой, и с ветрами, кривоватая, низкорослая, но все же храбро выбросившая на концах веток кисти будущих цветов. Я старался не смотреть на рябинку, но дальше виднелся муравейник. Было раннее утро, но крупные красно-черные муравьи так и сновали у входа на вершине муравейника, строились в колонны и спешили по своим делам. Муравейник был большой, больше фута в высоту. Я не раз видел разрушенные муравейники и хорошо представлял себе, как много там сложных туннелей и переходов, как удивительна эта невидимая глазу архитектура. И, не давая себе времени подумать об этом, я протянул вперед левую руку, пристально посмотрел на муравейник, и дыхание обожгло мои губы, когда я резко выдохнул и произнес какой-то странный звук, сосредоточив в нем всю свою силу, все свое желание разрушить, уничтожить, стереть с лица земли…
И увидел все ту же зеленую траву под лучами солнца, крошечную рябинку, коричневый муравейник, рыже-черных муравьев, снующих туда-сюда у его узкого входа и неровными колоннами уходящих по траве через тропинку.
Отец стоял у меня за спиной. Я не обернулся. Я слышал его молчание. И это молчание было нестерпимым.
Охваченный отчаянием, я крепко зажмурился, мечтая никогда больше не видеть этих муравьев, эту траву, эту тропинку, этот солнечный свет…
Потом открыл глаза и с изумлением увидел, что трава съежилась и почернела, муравьи превратились в обугленные комочки, а муравейник полностью разрушен и превратился в безжизненную яму. И тропа передо мной, казалось, извивалась и кипела; она была похожа на разверстую рану, вспоровшую склон холма с каким-то странным треском и шелестом. И тут я заметил нечто, стоявшее прямо передо мной, изогнутое и почерневшее. Моя левая рука, все еще простертая вперед, вздрогнула и застыла. Я стиснул пальцы в кулак, потом обеими руками закрыл лицо и закричал:
