Лиходолье - Самойлова Елена Александровна (читать книги полные TXT) 📗
– Почему, интересно? – Я переложила посох на колени и откинулась на обрешетку. Искра ехал где-то неподалеку на дареном ромалийцем коне, то и дело осаживая слишком наглого или ретивого возницу, пытавшегося вклиниться в середину очереди к парому без спроса. Из-за этого иногда вспыхивали драки, но успокаивались, даже толком не начавшись, – караванщики быстро растаскивали драчунов в разные стороны, отвешивали по подзатыльнику и отправляли к телегам. Иначе очередь замедлялась, а это не нравилось никому.
– А мало ли, у кого какие странные пристрастия, – усмехнулся торговец, мимоходом разглаживая тонкие усы, аккуратной щеточкой топорщившиеся над верхней губой. – Когда девка просит к лету привезти прозрачную шелковую сорочку с кружевами, чтобы на посиделках поразить избранника в самое сердце, печень и то, что находится пониже, то это еще куда ни шло. Но бывало, что состоятельный и солидный мужчина заказывал по особым меркам женское белье и чулки на подвязках с бантами. Не для женушки или полюбовницы, а для себя.
– Ему-то зачем? – изумилась я, краем глаза замечая подъехавшего поближе Искру. Харлекин давно снял с себя и плащ, и куртку и теперь красовался в одной рубашке с закатанными по локоть рукавами и распущенной шнуровкой, не обращая ни малейшего внимания на утреннюю прохладу и сырость. Словно грело его что-то изнутри, распирало так, что становилось жарко и майской ночью на холодной земле, и среди утреннего тумана, поднимающегося от реки.
– А я почем знаю? – Мой собеседник пожал плечами и улыбнулся. – Я всего лишь привожу то, о чем меня просят и за что платят. Можно сказать, что я продавец счастья и контрабандист мечты. Потому что мне нравится возить людям радость, нравится доставать то, о чем они давно мечтали, но думали, что отыскать подобную вещь невозможно. Кстати, у меня и для тебя подарочек есть – отдам, когда переберемся на тот берег Валуши. А то смотреть на тебя горестно – «зрячая», а на глазах размахрившаяся мешковина. Ни к чему вызывать в людях ненужную жалость или брезгливость своим внешним видом, когда уж его-то можно легко изменить.
Я невольно усмехнулась. Да уж, со сменой внешнего вида он почти угадал. Чего уж проще – было бы желание…
На удивление, очередь быстро продвигалась. Еще с полчаса назад мне со своего тюка были видны лишь вереница фургонов, спины возниц да зловещие столбы, острия которых оказались выкрашенными красной краской, теперь я могла разглядеть выступившие из туманной дымки остовы причала, к которому как раз неторопливо подплывал один из паромов. На нем сгрудилось два десятка человек, бледных, испуганно жавшихся друг к другу. Женщины держали худых до прозрачности детей за руки, сгибаясь под тяжестью объемных заплечных мешков, мужчины нервно переминались с ноги на ногу, то затравленно оглядываясь через плечо, то хватаясь за простецкое крестьянское оружие на поясе – большой тяжелый нож или топор.
И один только человек, стоявший поодаль и укутанный в широкий темно-зеленый плащ, лучился глубоким, невозмутимым спокойствием, будто бы ему и дела не было до горстки перепуганных людей, покидавших Лиходолье.
Паром легонько стукнулся о доски причала. Народ, до того нервно озиравшийся вокруг, едва ли не бегом сошел на берег и, не оглядываясь, торопливо направился прочь от реки, крестясь украдкой и вознося молитву неведомому мне богу. И с каждым шагом отпускало их глубоко укоренившееся чувство страха, будто бы оставаясь где-то позади, в клубах тумана. За невидимым кругом, образованным высоченными столбами.
– Осади!
Резкий окрик, произнесенный низким, раскатистым голосом Искры, произвел впечатление и на возницу, попытавшегося влезть вперед нас в очередь, и на лошадь, которая обреченно тянула груженную с верхом телегу. Человек дернулся от неожиданности, как от удара кнутом, а животное и вовсе шарахнулось прочь, опасно качнув повозку. Началась перепалка, но какая-то вялая и затеваемая больше от скуки, чем от желания всерьез оспорить свое право первым подъехать к берегу.
Я отвернулась, рассмотрев под напускной желчностью и склочностью возницы затаенный страх. Здесь боятся многие, даже те, кого наняли в качестве охраны. Прячут свой страх перед неведомым Лиходольем, окутанным невнятными, пугающими слухами и рассказами местных о лютой нечисти, за показной храбростью, громким голосом и натужным безрадостным смехом. Не боялся только человек, вызвавший Искру на поединок, – он спокойно ехал в середине каравана, развалившись на мешках, и вроде как дремал, подложив под голову свернутый плащ с вышитым знаком Ордена Змееловов у ворота. Украдкой я наблюдала за ним, отмечая и тяжелый револьвер с длинным стволом, висящий на бедре, и правую руку, скрытую под перчаткой из потертой кожи. Странное дело, но когда я взглянула на Ризара – так называл орденца караванщик – шассьим взглядом, то оказалось, что рука его будто бы живет своей жизнью отдельно от тела. Потому что спокойная, флегматичная синева ореола Ризаровой души резко пропадала у правого локтя, обращаясь в переливчато-алый цвет, какой обычно бывает у харлекинов, но не у людей. Я вообще никогда не встречала, чтобы многоцветный ореол изменялся по частям, а не полностью – даже у нежити. Впрочем, возможности узнать ганслингера поближе мне все равно не представилось за то время, что мы с Искрой добирались до Валуши – орденец держался со всеми подчеркнуто обособленно, рта лишний раз не раскрывал, а на меня и вовсе косился с подозрением, явно не доверяя «зрячей» с повязкой на глазах…
Через полчаса берег реки стал значительно ближе. Заостренные верстовые столбы, снизу доверху изрезанные непонятными значками, тоже. Стала видна едва заметная голубоватая паутинка заклинания, растянутая между столбами, как рыболовная сеть, перегородившая течение в самом узком месте реки.
– На крайний слева загружайтесь!
Паромщик торопил очередь, размахивая над головой обтрепанной белой тряпицей, больше похожей на обрывок ветхой простыни. Я пригляделась – за поясом низкорослого, кряжистого мужика торчал еще один «флажок», ярко-красный и почти новый, обметанный по краю светлой льняной ниткой.
Застучали по деревянному настилу подбитые железом конские копыта, чуть качнулся на волнах паром, когда лошади завезли на него телегу и остановились.
– Слезай, Змейка. – Я вздрогнула и обернулась. Искра, уже спешившийся, протягивал ко мне руки прямо поверх тележной обрешетки. – Река неспокойная, а Валушкиным переправам я не доверяю.
– И отчего же? – Краем глаза я заметила, как несколько дюжих молодцев баграми оттолкнули паром от причала и он медленно, еле слышно поскрипывая, поплыл к выступающему из редеющего тумана берегу.
– Из-за жадности человеческой. – Харлекин не стал ждать с протянутыми руками, пока я вдоволь наозираюсь по сторонам, и просто выхватил меня из телеги, как ребенка, и аккуратно поставил на сырые, скользкие доски рядом с собой. – Ты посмотри, как этот плот нагружен – осел по самые края. Если под нами окажется водоворот или поднимутся волны, то мы попросту пойдем ко дну.
– Ты решил меня напугать? – поинтересовалась я, на всякий случай отходя подальше от веревочных «бортов», больше напоминавших потрепанную рыбацкую сеть. Больно уж хлипким показалось мне ограждение, за которым плескалась сизая холодная вода, подернутая легкой туманной дымкой.
– Предупредить, милая. – Искра неожиданно притянул меня к себе, крепко обнял, едва ли не с головой укрывая тяжелым шерстяным плащом. Небритый колючий подбородок с тихим шуршанием потерся о мою макушку. – За этой рекой нет выдачи ни змееловам, ни стражникам. Никому. Мы будем сами по себе.
– Ты считаешь такую жизнь счастливой? – негромко поинтересовалась я, не поднимая головы, и сразу же почувствовала, как ладонь, по-хозяйски лежащая у меня на пояснице, остывает и твердеет, обращаясь в тяжелый холодный металл.
– Я хочу хотя бы попробовать. Не понравится – вернемся.
– Думаешь, Лиходолье нас выпустит?
Искра отодвинулся, рука, сохранившая человеческий вид, выскользнула из-под плаща, крепкие пальцы осторожно легли мне на подбородок, заставляя приподнять лицо и заглянуть в яркие лисьи глаза, которые, как мне показалось, впервые с момента нашего знакомства перестали быть усталыми и чуточку затравленными. Напротив, в них сверкал азарт, странное, непонятное мне предвкушение.
