Ведьмин век - Дяченко Марина и Сергей (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗
— Клав…
— Сейчас, Дюночка. Сейчас…
У этого поцелуя был привкус крови из прокушенной губы.
— Клавушка…
Он стиснул зубы. Он уже знал, что решится.
Глава четвертая
Телефон плакал длинными гудками. Телефон истекал жалобными воплями: подойди ко мне, подойди… Возьми трубку, это так важно, от этого зависит человеческая жизнь…
Назар не слышал. Назар выдернул телефонный шнур из розетки, установив в своем мире тишину и покой. А может быть, он просто спал.
Ивга устало опустилась на влажную скамейку.
В прихожей у Прова тоже стоял телефон. На маленьком телефонном столике; у Ивги хватило сил развернуть столик, поставить его поперек. Торцом в дверь ванной, другим торцом в противоположную стену… Тесная квартирка была у Прова. Узкий коридор.
Там же, в коридоре, она натянула мокрое белье. Глотая слезы, влезла в джинсы и свитер. Не завязывая шнурков на кроссовках, вылетела за дверь; шум воды в ванной оборвался. Ивгу захлестнул страх — почти как тогда, на ночном пустыре, среди неподвижно чернеющих вагонов…
Она побежала. Сумка колотила по заду, будто подгоняя, поддавая охоты; на дорожке перед домом от нее шарахнулась стайка ребятишек. Старик с хозяйственной сумкой еле удержался на ногах; она вскочила в закрывающиеся двери автобуса и целых пять остановок боялась, что Пров ее догонит.
За что она так с ним? Что он ей сделал, кроме хорошего?..
И что будет, если он все-таки ее разыщет? Если станет искать…
Ох, станет. Такое не прощают. В особенности Пров…
Если бы Назар только подошел к телефону. Ивга не стала бы молчать в трубку — она вполне созрела, чтобы говорить. Чтобы униженно просить, она созрела тоже. Чтобы наняться к папе-свекру… тьфу, к бывшему папе-свекру, к профессору Митецу… Наняться в домработницы. Свадьбы не будет, это козе понятно, Ивга больше не гордая, не честолюбивая, вообще никакая… Если Назар не захочет любить ведьму… то пусть защитит хотя бы. Пусть будет… к ведьме… снисходителен…
Косой взгляд проходившей мимо женщины хлестанул, как пощечина. Жалостливо-брезгливый взгляд, подаренный юной бродяжке с мокрыми глазами и красным от слез носом; Ивга ощутила себя налипшим на скамейку плевком. Гадким на вид и возмутительным с точки зрения санитарии; интересно, не захочет ли полицейский патруль, неторопливо прогуливающийся вдоль улицы, расспросить подозрительную девчонку на предмет документов?
Ивга явственно представила себя в приемнике-распределителе. Бездомная безработная ведьма, не состоящая на положенном учете, стучит кулачком по пыльному столу полицейского капитана: «Я позвоню Великому Инквизитору Вижны! Лично! Немедленно! И вот тогда вы ответите…»
Полицейский патруль приближался; Ивга подавила в себе паническое желание бежать. Нащупала в сумке блокнот, раскрыла на первой попавшейся странице, углубилась в изучение собственного скверного почерка. Человек занят делом, человек всего лишь на минуту присел на парковую скамейку, человек — абитуриентка, приехавшая из провинции поступать в институт, слегка потрепанная, но очень-очень прилежная ученица…
Скосив глаза, она видела, как их тени проползли в сантиметре от ее кроссовок. Проползли — но не задели, хороший знак…
— Не трясись, дура. Им до тебя нет дела.
На другом конце скамейки сидела девчонка в платье, похожем на школьное. Рядом источала аппетитный пар вечная тележка с горячими бутербродами.
— Ты бы имидж поменяла, — сказала ей Ивга сквозь зубы. Девчонка подняла брови:
— Что?
— Имидж, — Ивга презрительно скривила рот. — Купи себе парик и зонтик… Или надень кожаную куртку с нашлепками и заведи мотоцикл. Меня тошнит от твоих «бутербродов»…
Девчонка усмехнулась, нисколько не уязвленная:
— Боюсь, сменить имидж придется как раз ТЕБЕ. Стань сегодня же на учет — тебе помогут в выборе судьбы. Целлюлозная фабрика в пригороде и отеческий надзор Инквизиции вполне соответствуют твоим взглядам на жизнь, правда?
Ивга молчала. Из узких щелочек девчонкиных глаз смотрело опытное, хищное, умудренное существо.
— Чего ты хочешь? — спросила Ивга беспомощно.
Девчонка сморщила нос:
— Рассказать тебе, как берут на учет?.. Сперва тебе велят раздеться догола… Потом разденут твою душу — будешь говорить, как миленькая, слова из ушей полезут… Наговоришь большую-пребольшую кассету… или даже не одну. А потом придет такой лоб, — девчонка дернулась, как от сильной боли, — из тех, которые… Маркированный инквизитор. И полезет немытыми руками — в тебя…
— Это тебя на учет брали? — тихо спросила Ивга.
Девчонка ухмыльнулась. К ней вернулось самообладание; вернее, она его и не теряла. Просто позволила себе немножко эмоций, чтобы Ивга…
— Шла бы ты, — попросила Ивга шепотом. — Пожалуйста. А?
Девчонка помолчала. Привстала, выловила из тележки бутерброд, аккуратно откусила, налепив на нижнюю губу зеленую лапку петрушки.
— Меня поражает, как долго ты думаешь… — зеленая лапка исчезла, подобранная длинным языком. — Как усердно барахтаешься в этом дерьме.
И, не произнося больше ни слова, поднялась и двинулась вдоль улицы; короткий коричневый подол колыхался, то и дело ныряя под еще более вытянувшуюся, мешковатую серую кофту.
Вечером к Ивге пристали двое странных мутноглазых парней.
Она шла по стремительно пустеющей улице, чувствуя за спиной их неотвязчивые наглые взгляды; чтобы уйти от них, она завернула в ярко освещенный магазин; там, среди высоких стеллажей и неторопливо бродящих покупателей, парни настигли ее снова, встали, не таясь, у входа, и принялись увлеченно разглядывать лоток с малопристойными журналами. Время от времени то один, то другой бросал на Ивгу оценивающий взгляд — будто сравнивая ее достоинства с голым мясом на глянцевых обложках. Понемногу накаляясь, Ивга ощутила, наконец, холодное бешенство.
Сжав зубы, она прошла мимо парней к выходу; от них пахло. Еле ощутимо, сладковато, тошнотворно — Ивга не стала и прикидывать, какая такая начинка содержалась в их сигаретах; странные мутные глаза преследователей перестали ее впечатлять. Обкурившаяся шваль…
— Эй, лисенок!
Ивга невольно дернулась. Таким именем иногда называл ее Назар; теперь ласковая кличка навсегда осквернена чужим смрадным ртом.
Она ускорила шаг.
— Лисенок, не беги так… Хочешь коньячка?
— Пошли вон, — бросила Ивга сквозь зубы. Ее сердце колотилось, как бешеное, а во рту стоял гадкий привкус. Знакомый привкус страха.
Цепкая лапа больно взяла ее за плечо:
— Надо же, любая сучка нынче выеживается, как та королева…
У Ивги потемнело в глазах.
Дни и ночи позора, унижения, бегства. Перед Инквизицией она бессильна, чугайстры внушают ей ужас — но почему же всякая дрянь…
Дальнейшее она помнила плохо; ночь подмигнула ей тусклым огоньком брошенной под скамейку бутылки, и удобное горлышко само легло в ладонь, и брызнули, разлетаясь, осколки:
— Пошли вон!..
Она хотела добавить слово, давшее бы этим двоим достойное название — но не смогла. Самое грязное ругательство казалось плоским и пресным, а потому она просто шагнула навстречу парням, намереваясь попросту вспороть обоим животы.
— А пошла ты, ведьма пучеглазая…
По мере того, как они отходили все дальше и дальше, все тише и тише становилась изрыгаемая ими брань. Слово «ведьма» не было обличением — просто еще одно звено в цепочке ругательств; редкие прохожие, наблюдавшие за сценой издалека, засуетились, Ивге померещился отдаленный полицейский свисток. Она посмотрела на разбитую бутылку в своей руке. Удобное горлышко щерилось кривыми зубами осколков; Ивга огляделась в поисках урны. Почему-то в этот момент очень важным казалось не насорить на улице; счастье, что урна оказалась рядом, и железная крышка открылась, и полупустое брюхо удовлетворенно приняло Ивгин дар.
«Как усердно ты барахтаешься в это дерьме»…
По пальцам скатывалась черными каплями кровь. Все-таки порезалась.
