Синтез (СИ) - Ярне Борис (книги онлайн полностью .txt) 📗
Максим шёл не спеша, очень медленно перемалывая в голове навеваемые мысли. Почему он был один? И почему все двери были уже закрыты. Неужели он уже опоздал? А туда можно опоздать? А туда, это куда? К счастью? Они там за дверьми довольны собой? Вероятно, раз заперлись так давно, что об этом коридоре забыли.
«А этот коридор связан с тем коридором, через который я попал сюда? Для чего я об этом подумал? Я ушёл от линии».
Невыносимая тоска навалилась на Максима в этот момент. Его ноги подкосились, и он рухнул на пол.
«Может, те, что за дверьми достойны той счастливой жизни, а я тут потому, что меня не пускают, а не пускают меня потому, что я неспособен жить. Я неспособен жить? Я не способен…»
«У нас есть цель, поручик, мы всё найдем! У нас есть достоинство, мы всё отстоим! У нас есть честь, за нами правда, с нами свобода! У нас есть сила! Мы победим! Так-то, мой поручик».
Максим попытался подняться, но его тут же подкосило, и он рухнул на пол, уже почувствовав настоящую боль…
Болел локоть. Максим открыл глаза. Так и есть, он свалился с кровати. Медленно поднявшись, он взглянул на часы. Десять вечера. Проспал часа три. На этот раз он решил осмотреть номер, умылся, привёл себя в порядок и тут же ощутил легкий голод. Голод в моменты нервного напряжения, каковыми изобиловали последние дни, его, как правило, не постигал, но, тем не менее, проявился. Судя по всему, организм был истощен.
— Ты куда, приятель? — спросил Максима метрдотель.
— Хочу перекусить. Через дорогу видел кафе круглосуточное.
Метрдотель переглянулся со стоявшим рядом дальнобойщиком, судя по всему, завсегдатаем мотеля.
— Не советовал бы я в такое время туда нос совать.
— Что-то не так? — спросил Максим.
— Тут есть ребята, которые считают наше местечко своим, а чужих не очень любят. Понимаешь, о чём я?
— Слушай, пацан, — обратился к Максиму, стоящий рядом, дальнобойщик, настоящий верзила, — ты хочешь нарваться? Да ещё на ночь глядя? Ты на себя посмотри. Или у тебя где-то есть кнопка, которая раздует тебя так, что всех вокруг «ушатаешь»? — Он рассмеялся. — На меня глянь. Я тебя сдую, как таракана, и то в дуду не дудю. Заползи в свою хибару и сопи в обе дырки, чтоб не задели. Наше дело сторона.
— Совет исключительно дружеский.
Метрдотель, дальнобойщик, и его напарник, стоявший рядом, дружно и громко расхохотались.
Максим прекрасно понимал, о чём они говорят, и хотел было что-то ответить, но у него так зашумело в ушах, что он стоял, словно оглушенный неприкрытым оскорблением. Над ним откровенно издевались.
— А если они там, — начал Максим, но тут же осёкся.
Он не имел понятия о том, что хочет произнести, и голос у него задрожал так, что он готов был расплакаться. Он готов был расплакаться от унижения, презрения и утверждения каким-то мужланом, который, может и читать-то толком не умеет, где его место в этой иерархии жизни, в этой пищевой цепочке.
— Не парься, девочка, — задорно прорычал верзила, смачно треснув его по спине, и направился к себе с номер, позвякивая чем-то горячительным в своей сумке.
Все трое, находящиеся в холле мотеля, вместе с метрдотелем, незримо и неслышно посмеивались над Максимом. Он это видел. Ему было не то, чтобы стыдно или обидно. Ему было больно от того, что это всего лишь жизнь, и ничего в этой жизни не меняется веками, в какой бы ты стране, или в каком бы ты времени не находился. Он, будучи совсем не боевой комплекции, в сущности, не способен что-либо совершить, и тот, «кабан», полная его противоположность, также ни на что не способен. Так в чём причина трусости и этого животного рабства перед любой самой ничтожной силой, заявляющей свои права на нашу свободу и власть над нами?
— У вас есть, что выпить? — несмело спросил Максим.
— Вообще, можно устроить, — улыбаясь, ответил метрдотель, — не вопрос. Но только выпивка. Ничего, к сожалению, больше нет в это время.
— Водки, — отрезал Максим.
— Ага.
— Двести грамм.
— Угу.
— И лимон.
— Пардон.
— Ладно. Впишите в счет.
Дальнобойщик, уже поднявшись на полпролёта, остановился.
Максим, захлебываясь, осушил стакан и с силой ударил его о стойку. «Как в вестерне», — подумал он, точнее, так показалось ему.
Что дальше? Спирт ещё не дошёл до мозговых точек, но тепло потекло по телу. Главное придержать язык, который при определенной концентрации алкоголя в крови, способен уничтожить любого Годзиллу.
— Ещё сотку.
Высоко было напряжение. Алкоголь не побеждал эмоции.
Стакан Максим не допил, поставил его на стойку, и вышел прочь из мотеля.
— Он псих.
— Может вызвать Роба?
— Что он сделает? Его племянник там.
Переходя через дорогу, Максим понимал, что не опьянел, а значит, в словесный бой вступить не сможет, а значит… Останется только сдаться, плакать с разбитым лицом под столом и просить прощения у злых хулиганов. Зачем он туда шёл?
Не может так больше продолжаться. «Интеллигент — человек, не способный постоять за себя. Вот парадокс! Или я не интеллигент, или нужна поправка во всемирном законе пищевой цепочки».
Перейти шоссе, пролегающее между мотелем и забегаловкой, можно было за пару минут. Движение было слабое, к тому же светофор ещё не перешёл в режим желтого подмигивания. Максим прикурил.
Зачем он это делал, было понятно. Хотя, почему он это делал сейчас, а не лет пятнадцать назад? Вот это вопрос длительной нерешимости, уверенности в бессмысленности самого действия. Любая ситуация при любом расположении звезд или ещё чего-либо, будет совершенно различна. Но это сейчас было не при чём. Сейчас, вообще, всё было, не при чём. Весь поток презрения, унижения, насмешек, вываленный на голову Максима за последние только дни, не давал ему спокойно сосуществовать с этим миром. С миром, вообще. За все его предыдущие годы жизни!
Пустой коридор! Кто эти люди, что смогли счастливо жить за его дверьми? Они решили все свои проблемы, все свои вопросы? Они смелы, уверены в себе, решительны? Они готовы, не задумываясь встать и защитить себя, свою жену, детей, семью, друзей, страну? Или же это лишь пустой звук? Да, готовы, но нет повода. Больше всего Максим боялся, что когда-то появится повод, и он не сможет оказаться в том положении, в том русле, на той высоте, с которой без доли сомнения сможет заявить о своей правоте. А ведь, как часто он оказывался в подобной ситуации? Да, практически никогда. Или решал для себя, что это совершенно не тот повод и не та война. А как часто мы все оказываемся в том же болоте? Как часто нас разгрызает чувство внешней несправедливости? И не в темном переулке, где злобный хулиган остановит тебя и двинет тебе без слов в бубен, и заберет всё, что ему нужно, да так, что ты и опомниться не успеешь. А в магазине, в банке, в очереди за билетом, в автобусе, в любом общественном месте.
Многие выражают протест? Кто? Ты или ты? Или, может быть, вы? Да, вот вы, стоящие у входа в метро? Вы куда? Просто протест, возмущение, без каких-либо дальнейших целей? Пофигизм! Так это принято назвать. Но, как бы там ни было, с самых своих юношеских лет, Максим был уверен, что каким-то образом всё должно встать на свои места. Как? Возможно, если бы он знал, как, уже бы все получилось. Но пока, к своим двадцати семи годам он представлял собой то, что представлял.
Да, он всё прекрасно понимал и осознавал. Да, он предполагал, что нужно делать. Но, кроме самоуничижения, истязания и саморазрушения, ничего не происходило.
Я погиб бы на войне, да только нет войны.
Зачем Максим шёл в кабак напротив? Его «между» и «как бы», «может», «мимо», «как-нибудь», «посмотрим», «увидим» и так далее, заканчивались.
Когда-то, еще в институте, он при возникновении любой проблемы говорил одну лишь фразу: «Разберёмся».
Я погиб бы на войне, да только нет войны.
Максим швырнул в темноту окурок, перешёл по пешеходному переходу шоссе и вошёл в кабак.
Сигаретный дым превратился в туман. Музыка еле поигрывала, скорее, это было радио. Помещение представляло собой четыре отгороженных друг от друга кабинки, пять столов вдоль стен и три посредине. Ближе к туалету стоял бильярдный стол.
