Алые нити прошлого - Голуб Елена Сергеевна (полная версия книги .txt) 📗
Епископ Корнетти ложился не раньше двух, а то и трёх часов утра, и значит, у Верпетия ещё было время кое в чём разобраться. Прежде всего, он хотел для себя определиться с теми загадочными явлениями, коим стал свидетелем нынешним вечером. А потому ему нужно было немного подумать — в тишине и наедине с самим собой. Церковный колокол только-только отзвонил десять раз, всё было в порядке.
Притворив дверь своей комнаты простым стулом с идеально прямой спинкой (двери в кельях братьев никогда не запирались, так как не имели замков), монах уселся на импровизированную постель из соломы и старого тюфяка, служившего подушкой, и задумчиво обхватил голову руками. Всё, что он сегодня видел, было явно из разряда вещей противоестественных, не могущих происходить со служителями церкви. Сначала инквизитор не мог переступить порог монастыря, потом эти страшные крики и крест… Всё это отдавало Дьявольщиной, и нельзя было допустить, чтобы то, что происходило в обители святого Себастьяна сегодня осталось тайной.
Однако Верпетий не зря работал в библиотечном крыле последние четыре года — он много переводил (в том числе и с восточных рукописей) и знал, что злые духи могут вселяться даже в воцерковлённых людей — всё зависело лишь от силы демона, и ещё от крепости Духа в человеке-жертве. Но как злой дух мог овладеть телом знаменитого инквизитора? За то время, пока приезжий священник ужинал, Верпетий успел навести о нём некоторые справки у здешних святых отцов — Теурия и Василия. Он знал, что отец Мануэль приезжал хоть и редко, но за пустяками в путь не пускался, а потому считался гостем уважаемым и, кроме того, являлся почтенным человеком — членом Совета.
Взгляд юноши упал на лежащую рядом с ним сумку. «Синий платок, — вспомнил он. — Отец Мануэль говорил что-то о том, что некая вещь, предназначенная для Корнетти, должна быть завёрнута в синий платок». Монах было протянул руку к сумке, но вновь замешкался: «Может, всё же не стоит туда заглядывать? Мало ли, что там может быть. Возможно даже, что это связано с делами государственными, и мне это знать вовсе не обязательно». Вообще-то у Верпетия не было привычки заглядывать в чужие вещевые мешки, однако в данном случае любопытство просто «прожигало» в его душе огромную дыру, и устоять перед искушением было не так-то просто. «Но если всё это каким-то образом угрожает нашему братству и монастырю? Если мы вовремя не успеем понять, что происходит? Тогда на нас может обрушиться великое несчастье, и моя вина в нём будет не менее велика, чем если бы я узнал нечто страшное, но успел сообщить об этом наивысшему сану…». Последняя преграда, отделявшая скромную сторону личности Верпетия от личности, склонной к авантюрам пала, и молодой монах решительно взял сумку Мануэля. Порывшись в ней пару секунд, он наконец обнаружил то, что больше всего его интересовало — шёлковый синий платок, внутри которого оказалось четырнадцать тонких листов драгоценной белой бумаги, испещрённой какими-то научными записями и рисунками, воспроизводящими анатомическое строение той или иной части человеческого тела.
Прочитав несколько страниц, Верпетий понял, что не ошибся: государственными делами здесь и не пахло. Зато шла речь о предмете, могущем напрямую повлиять на спокойную и размеренную жизнь монастыря, и вот это — уже было опасно. В бумагах говорилось о некоем существе, имеющем облик человеческий, но возможности у этого существа были не просто неординарными, но истинно чернокнижными или, лучше будет сказать, сатанинскими. И, судя по всему, Мануэль это существо изучал! Изучал с научной точки зрения, не с теологической!
Это было в корне неправильно — погасшие в адском огне души следовало придать огню земному, во избежание размножения зла на земле мирской, но это?! То, что делал с пленницей инквизитор больше походило на испытание какого-нибудь метрического прибора! Верпетий быстро сообразил, что прибывший священник не просто так пытается как можно подробнее познать возможности этого существа — тут была явная выгода, вот только — для кого? И как ко всему этому отнесётся епископ Корнетти? Монах не сомневался, что последний просто не представлял, с какой целью мог приехать к нему Мануэль, а потому (Верпетий твёрдо был в этом уверен) откровенно возмутился бы подобными еретическими, и в какой-то мере даже бесовскими действиями своего собрата по кресту. Да, эти записи следовало немедленно передать Его Святейшеству, медлить в этом вопросе — просто опасно. Кто знает, что у этого странного инквизитора на уме…
Размышления молодого монаха прервал громкий стук в дверь — Верпетий вспомнил, что закрыл свою её, а это было непозволительно. Поспешив положить бумаги обратно в сумку, юноша вскочил на ноги и кинулся к стулу, преграждавшему гостю путь. Когда дверь была «освобождена», Верпетий с некоторым удивлением увидел на пороге отца Василия, тот обычно уже был в своей келье в столь поздний час и предавался терпеливой молитве за упокой всех здешних братьев, умерших когда-то в монастырских стенах. Для Василия было обязательным поминовение умерших до отхода ко сну, в последней за день молитве. Таким образом, он ограждал себя и своих братьев от страшных видений и призраков, могущих прийти к ним во сне.
— Зачем тебе понадобилось запирать дверь в келью, Верпетий?
Василий был, как всегда, суров в обращении с младшими братьями, однако он отвечал за дисциплину в Западном крыле, поэтому тон его можно было объяснить вполне объективными причинами. А именно — ему необходимо было проконтролировать вечерние занятия и отход братьев ко сну. Сейчас на его лице читалась откровенная подозрительность. При этом то, в чём Василий подозревал Верпетия, возмущало последнего более всего.
Гомосексуальные отношения между братьями давно были известным грехом среди церковников, но это не давало права кому бы то ни было подозревать своего друга и брата в том, чего на самом деле не было. Отчасти именно по этой причине кельи не закрывались всю ночь и весь день: у тех, кто следил за жизнью одиноких мужчин должны были быть зоркие глаза и уши — грех всегда бродит где-то неподалёку, а потому самым простым способом оградить от него братьев было — не давать им оставаться наедине друг с другом. Во всяком случае, не без надзора. И Василий, и Теурий, под чьим покровительством находилось Восточное Крыло, выполняли свою работу денно и нощно, без устали отмечая малейшие намёки на возможную не дружескую близость между братьями.
Верпетию тем более были неприятны подозрения Василия, что старший его наставник наверняка знал: молодой монах грезил отнюдь не своими прекрасными братьями по Дому Господню. Однажды Василий застиг своего (тогда ещё совсем юного) воспитанника за изучением картинок в одном известном восточном трактате, в библиотеке. Наказание, последовавшее за этим, было весьма ординарным: Верпетия выпороли. Три раза по пятнадцать ударов. Но именно тогда юноша сделал для себя вывод, что женский пол для него гораздо привлекательнее, чем какой бы то ни было другой. Поэтому глубоко в душе монах и по сей день считал себя настоящим полноценным мужчиной и втайне гордился тем, что жажда его постоянно усмиряемых самобичеванием вожделений не распространялась на других братьев. Отсюда единственное, в чём мог подозревать его Василий — это рукоблудие, также бывшее одним из основных бедствий любого мужского монастыря.
— Так зачем ты запер дверь? — повторил свой вопрос наставник.
— Я… мне необходимо было побыть в одиночестве, отец мой. Я хотел кое-что переосмыслить в своём поведении.
Верпетий старался, чтобы его голос звучал как можно более смиренно.
— Переосмыслить? Ну что ж, это можно было делать и не прибегая к препонам в виде единственного стула, который, к слову сказать, стоит здесь отнюдь не для подобных действий. Дай-ка я войду, сын мой.
Не дожидаясь ответа, Василий буквально оттолкнул Верпетия, опешившего, в свою очередь, от подобной бесцеремонности. Быстрыми шагами старший монах направился к спальному месту провинившегося и, не говоря ни слова, начал переворачивать ворох соломы, служивший младшему монаху постелью. Какие рукописи он намеревался там найти — одному Богу было известно, однако Верпетий не замедлил воспользоваться ситуацией и громко — так, чтобы отвлечь Василия от сего позорного дела заговорил:
