Полководец - Хаецкая Елена Владимировна (читать книги полностью txt) 📗
Издалека донесся чужой, спотыкающийся голос:
— Она не содержит в себе железных деталей. Она целиком и полностью деревянная. Вот.
Громовой хохот сотряс своды пещеры. Гномы смеялись так, что у многих слезы запрыгали по щекам, теряясь в бородах. Даже Дробитель слегка улыбнулся.
Геврон сказала:
— Слушайте, ноги болят. Я сяду, хорошо?
И уселась на полу, не дожидаясь разрешения.
Дробитель не счел необходимым добиваться от нее послушания: соблюсти порядок при проведении церемонии было куда важнее. А препирательство по ходу процедуры стало бы куда более серьезным нарушением, нежели развязная поза испытуемой.
Поэтому Дробитель просто дотронулся до плеча Геврон и кивнул ей на три предмета.
— Ну, скалка! — произнесла она с недовольным видом. — Вам ведь уже два раза сказали. Что еще?
— Почему скалка? — Дробитель продемонстрировал величайшее терпение, и гномы оценили это, загудев одобрительно.
— Слушайте, вы надоели! — закричала Геврон. — Хотите нас скормить ящеру — валяйте, только делайте это откровенно, а не по закону.
— Мы не знаем, как это делается в других местах, — сдержанно отозвался Дробитель, — но среди гномов все происходит исключительно согласно действующего законодательства. Мы не желаем иметь ничего общего с миром, где процветают ложь, обман, предательство, хитрости и другие изворотливости.
— Ясно, — проворчала Геврон. — Ну так что вам от меня надо?
— По какой причине ты решила, что скалка — лишний здесь предмет?
— Фихан так сказал, а Фихан умный, — буркнула Геврон.
— У тебя есть свои собственные соображения?
— Евтихий тоже так считает. Мы с ним — оба дураки, поэтому слушаем Фихана. Фихан еще ни разу не ошибся, хоть он и остроухий. Он даже когда в жабу превращался, оставался умным, только слабел.
— Есть причина, по которой ты предпочитаешь изъять из круга трех предметов скалку?
— Ну, это бабья штуковина, скалка, — ответила Геврон недовольно. — И мне бы она пригодилась. А такой тяжеленный молот и нож мне не нужны. Мужские вещи. Был бы кинжальчик полегче и потоньше — тогда, может быть, я бы его и захотела. А так мне все это совершенно без надобности.
Сделалось совсем тихо. В пещерах тишина чуткая, живая: у нее тысячи разных оттенков. Она уже бывала здесь и выжидательной, и насмешливой, и сердитой. Сейчас она стала одобрительной.
Рептилия стукнула хвостом по полу и заскребла когтями.
— Попытка умничать есть верный признак отсутствия интеллекта, — молвил Дробитель, указывая плавным жестом в сторону эльфа и Евтихия. — Что до женщины, то она проявила недюжинный ум, здравомыслие и простоту. Итак, женщина-человек, ты признана обладателем интеллекта первой степени. Твои безмозглые собратья пока что отстают на одно очко.
Он помолчал, чтобы зрители и пленники впитали в себя эту информацию и насладились ею в полной мере. Затем хлопнул в ладоши:
— Два!
Очевидно, те, кто подготовили второе испытание, уже стояли наготове возле входа в пещеру, потому что сразу же после выкрика «два!» раздался длинный гнусавый вой трубы, и в пещеру вошел очень низенький гном. Он толкал перед собой двухколесную тележку, на которой лежала гигантская труба. Остановившись перед Дробителем, гном опять наклонился к трубе. Щеки у него покраснели и страшно раздулись, редкая бородка встопорщилась, глаза выпучились. Оглушительный звук заполнил все пространство пещеры, выращенные из кристаллов цветы задрожали и отозвались тонким пением.
Наконец у маленького гнома закончился воздух в легких, и он с облегчением отвалился от трубы.
Вибрации медного звука еще не улеглись, когда четверо гномов в золотых доспехах внесли в пещеру паланкин. На паланкине стоял огромный сосуд причудливой формы, а из горлышка торчала гномья голова.
Голова эта была весьма красна, увенчанная копной красных же волос, поверх которых был нахлобучен медный колпак, по форме в точности повторяющий сосуд, только в десяток раз меньше.
Широко раздувая ноздри, голова прокричала:
— Сказание о Братьях!
Гномы пошебуршились, устраиваясь поудобнее, и голова, выждав, пока установится тишина — на сей раз почтительная, — принялась орать:
— Внимайте! Тупоголовые кретины! Сказанию о Братьях! Великому! — Он гулко вздохнул и вдруг испустил отчаянный вопль: — А-а-а!
Евтихий содрогнулся. Его пробрало, кажется, до самого нутра. Ящерица в своем загоне затихла — испугалась.
— Так кричала мать близнецов, когда они родились на свет! — сообщила голова. — Но мать не играет никакой роли. Покричала и довольно! Прочь, глупая женщина! Родила детей и отстань от них! А-а-а! Обидно ей.
Он помолчал. Слышно было, как он чешется в кувшине.
— Старший брат! — Рассказ возобновился так неожиданно, что Евтихий подскочил. — Старший брат-близнец! Умен! Красив! Никого не слушал! Любил женщин! Ну и дела-а! — напевно прокричал сказитель и снова умолк.
Его борода высунулась из кувшина и воинственно уставилась на слушателей.
— Младший брат! — пропел сказитель. — О-о-о! Беда-а-а! И некрасив, и глуп, и неталантлив, но так хитер, так хитер, что беда-а!.. И женщины его не любили, но он их воровал, и делал с ними, что хотел, и растлевал их, и им это нравилось. Глупые бабы. Беда!
Он опять помолчал и пожевал губами. Протяжно, словно вызывая кого-то издалека, сказитель опять повторил:
— Глупые бабы! Но им это нравилось. Глупые!
Геврон вдруг поняла, что среди слушателей нет ни одной женщины. Ни единой женщины-гномки! Трудно объяснить, почему, но она испытала облегчение. С мужчинами ей всегда было проще.
— И вот выросли братья! — верещал сказитель. — Выросли и задумали поделить между собой весь мир! А мир состоит из верха и низа, и любой дурак это видит, потому что низ — внизу, а верх — вверху! Так? Так?! Так, я вас спрашиваю?! — надсаживался сказитель, подпрыгивая в своем кувшине.
— Так! Так! — загудели гномы и закивали бородами.
И Геврон на всякий случай тихонечко прибавила:
— Так.
А Евтихий вдруг понял, что изо всех сил сжимает кулаки и впивается ногтями себе в ладони. Он боялся. Он слишком хорошо знал, что скрыть свой страх не может — ни от самого себя, ни от других. Все видят, как боится Евтихий. Ну и пусть. Он глубоко вздохнул и разжал кулаки. Что будет, то и будет.
Искоса он посмотрел на светлое лицо Фихана, но плохо его разглядел в рассеянном пестром свете пещеры. Так, бледное пятно. Никакого облегчения.
— И мы всегда имеем возможность убедиться в том, что верх — вверху, а низ — внизу, так? — продолжал сказитель под общее поддакивание. — И одни камни растут сверху вниз, а другие — снизу вверх, но они никогда не встретятся, потому что братья разделены, и всегда были разделены, даже в материнской утробе. И особенно они стали разделены после рождения. А уж когда подросли, то вообще разделились! И сказал младший брат: «Эй, старший!» Так сказал младший из близнецов, нахал из нахалов, и женщина ластилась к его боку! «Эй, старший!»
Гномы хором повторили:
— Эй, старший! — и притом несколько раз.
— «Давай играть в игру, — продолжал хитрец. — Мы бросим с тобой две палочки, вот эти палочки, — и он подобрал с земли две палочки и показал их старшему брату, — и кто из нас двоих выбросит больше палочек, тому и достанется прекрасный верхний мир, и горы, и Калимегдан, где можно построить белые башни, и вообще все, что накрыто небом, и облаками, и тучами, и солнцем. А кто выбросит меньше палочек, тот будет владеть подземным миром, и всем, что внизу, и всем, что будет ниже самого глубокого низа, и тоннелями Кохаги, которых еще нет, но которые будут, и всеми, кто еще не родился, но непременно родится, достигнет зрелости и провалится в тоннели Кохаги, и далее не будет знать о том, что ими кто-то владеет. Все это достанется тому, кто проиграет в нашу игру. И еще он будет владеть недрами, и драгоценными камнями, и полезными ископаемыми, и всем, что будет выкопано, и всем, что накрыто каменным сводом».
