Книга суда (СИ) - Лесина Екатерина (библиотека книг .txt) 📗

- Свободен.

Шрам послушно ушел, и правильно, а то дышать нечем, будто в зверинце.

- Ты понимаешь, что спровоцировал драку?

- Я? Я не провоцировал.

- Ну да, ты просто ударил. Первым, заметь. На безобидное по сути предложение. Сядь.

Вальрик сел, перед глазами вспыхивали рыжие мошки, как огонь, злые, когда станет совсем много, он снова провалится в яму неконтролируемого гнева.

- Здесь принято так. Если ты не хотел меняться, нужно было просто сказать. Словами, а не кулаком.

- Джулла моя.

- Твоего здесь только шкура, остальное принадлежит Хозяину, который хоть и старается не вмешиваться во внутренние дела казармы, но иногда… боюсь, это именно тот случай. Мне придется доложить.

- И что будет?

- Не знаю, - честно ответил Ихор. - Надеюсь, что ничего серьезного. Пока две недели в спецзоне, а там посмотрим. В следующий раз захочешь кому-то в зубы дать, сначала подумай, к чему это приведет.

Рубеус

Она сидела во дворе, разговаривала с Фомой. Снежинки танцевали в воздухе, белые, как ее волосы. Фома стащил куртку и набросил на плечи Коннован, она же благодарно кивнула в ответ. Хрупкий профиль на фоне сине-черного неба, губы шевелятся, но до Рубеуса не долетает ни звука. Все, что ему остается, это смотреть, точнее подсматривать, потому что стоит Коннован увидеть его, и эта живая непринужденность исчезает, уступая место давешней стене. Гладкая, ни трещинки, ни шанса на прощение. Он и не пытается.

По стеклу разбегаются морозные узоры. Мешают смотреть, точно намекая, что есть в этом занятие нечто непристойное, унизительное.

Коннован взмахнула рукой, отгоняя назойливые снежинки, а Фома наклонился, близко, слишком близко, волосы касаются волос, жесткие, темно-русые, украшенные ранней сединой и неправдоподобно-белые. Коннован что-то сказала, рассмеялась и вытерла со щеки Фомы невидимое пятно. Жест настолько интимный, что… нужно себя контролировать. Успокоиться. Она имеет право, но тогда отчего так тянет разбить окно и выдрать наглому мальчишке горло.

- Ревнуешь, - с непонятным удовлетворением заметила Мика. Снова ей удалось поймать его за этим чертовым подсматриванием. Треклятая кошка.

- Наконец-то я вижу, как ты ревнуешь.

- И как, нравиться?

- Ага. Правда, погано, когда от тебя лично ничего не зависит? Когда хоть наизнанку вывернись, а легче не станет? - Микины руки назойливой лаской скользят по плечам. - Убьешь его?

- Нет.

- Правильно. Этого она точно не простит…либо отослать, либо терпеть. А терпеть чужое безразличие больно. - Микины губы касаются уха, Микины когти впиваются в шею, Микины слова источают яд.

- Знаешь, что на твоем месте сделал бы любой другой? Просто трахнул бы. Раз, другой, третий. Пока не надоест. А ты стоишь да наблюдаешь за тем, как ее собирается поиметь другой. В твоем же доме и при твоем непосредственном участии… Благородно.

Мика втянула когти и губами коснулась царапин.

- Думаешь, она тебя простит? Она тебя даже не замечает… особенно когда этот здесь. Хранитель… забавно, все остальные готовы душу продать, лишь бы угодить тебе, а она, единственная, чье мнение для тебя важно, не замечает. Обидчивая и мнительная. Недостаточно умна, чтобы понять, как много для тебя значит. И недостаточно стервозна, чтобы этим воспользоваться.

- Чего ты хочешь?

- Помочь. Отошли мальчишку, тебе самому легче станет. Отошли…

Фома

Странные дела творились в замке, вроде бы мир и покой, но Фому не отпускало ставшее привычным в последнее время ощущение грядущей беды. Но как он ни силился, определить, откуда исходит опасность, и кому она угрожает, не мог. Быть может, мешало беспокойство за Ярви, каждый день… да что там день, каждый час Фома думал о ней. Конечно, Рубеус обещал, что с Ярви все будет в порядке, но все-таки Фома предпочел бы находиться там, внизу.

- О ней думаешь? - спросила Коннован, стряхивая с ладоней мокрые капли растаявшего снега. - Завидую.

- Кому?

- Тебе. И ей. Хочешь, я попрошу, чтобы он отвез тебя назад? Я честно не думала, что так выйдет, просто… поговорить даже не с кем. Тюрьма. И Мика еще… вежливая до дрожи в коленях, только все равно ненавидит. А я рядом с ней задыхаюсь. В глаза посмотрю, и точно горло перехватывает. Дура я, Фома, просто сказочная дура…

Она рассмеялась, но как-то нарочито, словно желая показать, что на самом деле все в порядке. Жалко ее. Шрамы на лице чуть побледнели, да и язвы вроде бы затягиваются, но вид еще болезненный, беспомощный. Как у Ярви.

Ветер бросил в лицо горсть мелкого колючего снега, и Коннован поежилась.

- Замерзла? Может, в дом пойдем?

- Не хочу, там… тяжело.

- Ну да, - как ни странно, но Фома прекрасно понял, что она хотела сказать. Хельмсдорф не любит гостей, и многотонной серой глыбой давит. Пустота, принюхиваясь к людям, крадет запахи, а тишина бесконечно длинных, запутанных коридоров пугает. В Северном замке живут тени, шорохи и вампиры… правда, Коннован тоже вампир, но это место не для нее.

И Ярви бы здесь не понравилось.

Глупые мысли. С Ярви ничего не случится, а он завтра или послезавтра вернется в деревню, Коннован сдержит слово. Снега на ее волосах не видно, зато на коже мелкие капли, будто слезы. Дрожит, мелко-мелко, точно осиновый лист, а губы пожелтели, наверное, от холода.

- Возьми, - Фома стащил куртку, у него свитер толстый, как-нибудь не замерзнет.

- Спасибо.

- Лучше бы все-таки в дом.

Куртка ей велика, и рукава черными хвостами свисают вниз, почти касаясь земли.

- Ты останься еще на день-два, ладно? Пожалуйста… мне кажется, - Конни обернулась на замок и перешла на шепот. - Мне кажется, что она за мной следит.

- Кто?

Чтобы расслышать, что она говорит, приходится наклониться, а шепот становится еще тише.

- Мика. Я куда не пойду, ощущение такое, будто наблюдают. Даже сейчас. Неуютно, понимаешь? И по спине мурашки, а затылок колет. У тебя на щеке пятно. Да не дергайся, я только вытру. - Она потерла щеку и, посмотрев на пальцы, улыбнулась. - Чернила? Снова писать начал? О чем?

- Да так, обо всем понемногу… просто, чтобы… было, - говорить о ненаписанной книге неожиданно тяжело, к счастью Коннован сменила тему.

- Расскажи мне о девушке. Она красивая?

- Да, наверное. У нее русые волосы, а глаза зеленые, яркие-яркие и…

Коннован слушала и ловила снежинки, а они, соприкасаясь с кожей, таяли. Сидеть во дворе с каждой минутой становилось все холоднее и холоднее, но Фома терпел.

- Я отсюда уйду, пусть не сейчас. Сейчас мне сил не хватит ветер позвать, да и заблокировали… я же говорю тюрьма. Он перестал быть человеком. Не тогда, когда да-ори стал, а потом. Понимаешь?

Как ни странно, Фома понимал и не находил слов для утешения.

- Со тобой как с вещью. Со мной тоже. Но я потом, когда немного приду в себя, - она проводит ладонью по щеке, кончиками пальцев касаясь заживающей кожи. - Тогда ни одна сволочь меня здесь не удержит. Внизу не так и плохо… попрошу Карла, работа всегда найдется. А если не найдется, то… тоже что-нибудь придумаю. Все будет хорошо.

Фома ничего не ответил, потому как понятия не имел, что нужно говорить в подобных случаях. А она, весело рассмеявшись, предложила.

- Поужинаешь со мной? Приглашаю.

В ее комнате темно, прикрытые железными ставнями окна не пропускают ни свет, ни свежий воздух, тяжелая гроздь светящихся шаров под потолком лишь будоражит темноту, населяя ее смутными нервными тенями. В блеклом свете стены кажутся неровными, а массивная мебель гротескно-большой, и рядом с нею Коннован выглядит еще меньше. Она отчаянно не вписывается в обстановку комнаты, но сама словно и не замечает этого несоответствия.

- Ты садись куда удобнее, с мебелью тут пока не очень, ну да все лучше, чем в палатке. А задерживаться я не собираюсь.

Она села на пол, на мохнатую черную шкуру, от которой ощутимо пахло пылью и дымом.