Жребий принцессы - Тарр Джудит (читать книги txt) 📗
3хил'ари, поспешивший на призыв, не был приверженцем мягкого обращения. Он связал руки Хирела за спиной так туго, что это причиняло боль, и посадил его на спину взмыленной и дрожащей кобылы, а потом связал его ноги ремнем, пропущенным под ее животом. Взяв в руки повод, он вскочил на своего высокого жеребца. Сареван уже ждал в седле. Они продолжали свой путь на восток.
Глава 6
Собственно говоря, Хирел не слишком страдал. Он застыл в седле, чтобы лучше приспособиться к своим оковам. Он их заслужил и гордился ими, как боевой наградой, потому что он не трус и не предатель, чтобы покорно следовать в стан врага. Спустя несколько первых изнурительных часов его мучители смягчились, оставив связанными только руки, но уже не за спиной, а впереди.
Хирел смирился с тем, что за ним постоянно наблюдают — днем и ночью. Он смотрел на своих стражей без злости и обиды, тем более что и они никогда не выказывали ему подобных чувств. В самом деле, они относились к нему даже с некоторым уважением. Они следили за тем, чтобы он был накормлен, вымыт и чтобы у него было все необходимое.
— Ты сделал попытку, — сказал однажды 3ха'дан, — а это поступок мужчины.
Нет, он мучился совсем не из-за того, что лишился свободы. Причиной его страданий стал главарь его тюремщиков. Сареван единственный из всех не сказал ему ни единого слова, он даже не подошел к нему и не обращал на него никакого внимания. Остальных можно было бы считать врагами, раз уж это было обусловлено законом войны, но лично Хирелу они не желали зла. Сареван же не просто ненавидел Хирела — он его презирал.
Но что Хирел сделал такого, что сравнялось бы с поступками самого Саревана или превзошло их? Да он просто дурак и глупый ребенок, если так оскорбляется, а Хирел несомненно сошел с ума, если это его беспокоит. Это вообще не должно иметь значения. Они рождены, чтобы быть врагами, ведь они сыновья двух императоров, правящих в мире, где места достаточно только для одной империи. Их взаимоотношения с самого начала были отмечены духом соперничества. Им неизбежно предстоит война и последняя схватка, в результате которой один из них станет единственным правителем мира, а сейчас в нем существуют два трона.
И все же это имело значение. Хирелу не нравился Сареван, никогда не нравился. Но все не так просто и не так безобидно. Вот он скачет впереди отряда, отчужденный и высокомерный, и с каждым часом становится все слабее. Ему уже с большим трудом удается держаться прямо; еще немного, и он не сможет сидеть в седле. Хирелу хотелось разорвать свои проклятые оковы, ударить пятками в бока кобылы, направив ее к рыжему жеребцу, и ругать этого дурака до тех пор, пока тот не улыбнется своей ослепительной улыбкой, не склонит свою надменную голову и не позволит позаботиться о себе. Или по крайней мере не признает существования Хирела. И не позволит кому бы то ни было поддержать его угасающие силы.
Сареван вступил в Сто Царств, похожий на тень смерти, однако он был жив, он дышал и сам управлял своим сенелем. Лишь в одном он смирился с необходимостью, приказав воинам зхил'ари привязать себя к седлу. Это им не понравилось, но они послушались. Гордость такого рода они понимали.
Хирел тоже обладал этой гордостью. Она заставляла его держаться поодаль и молчать: король даже в плену остается королем. И она же в конце концов поставила перед ним новую проблему. Пусть он войдет в Эндрос Аварьян связанным, но он не может смириться с тем, что Сареван презирает его. Дурак он или безумец, но он принц. Этого Хирел отрицать не мог. Им полагается непримиримо и яростно ненавидеть друг друга, а презрение унижает их обоих.
Убывающая Великая Луна все еще заполняла собой небо. Несмотря на то что этот край был густо населен, отряд разбил лагерь вдали от последнего города, встретившегося на пути.
Сареван не желал замедлять движение из-за необходимости выполнять обязанности принца. Его тело снова было покрыто узорами, он снова надел украшения, а на его голове и в бороде звякало такое количество побрякушек, что цвет волос почти невозможно было различить. Он скакал в центре своего отряда, Юлан носился где ему вздумается, и даже на оживленной дороге принца можно было узнать с большим трудом. Хирелу досталось намного больше пристальных взглядов, устремленных на его гордое лицо асанианца, на украшения, полученные им от зхил'ари, и на его связанные руки. Люди приветливо смотрели на диких варваров и плевали в желтого шпиона. А Саревана так никто и не узнал.
Несмотря на это, он не желал проверять надежность своего маскарада в харчевнях или на постоялых дворах. Этой ночью они наловили рыбы в быстром холодном ручье и раздобыли хлеба у крестьянки, направлявшейся на базар, 3ха'дан сварил похлебку из трав, зерна и мяса длинноухого кимури, пойманного Юланом, и уговорил Саревана поесть. Сидя по другую сторону костра, Хирел наблюдал за ними. Сареван был не в состоянии есть самостоятельно, он едва мог глотать. Теперь он напоминал скелет, обтянутый кожей. Когда он лежал, привалившись к седлу, лишь в его потускневших глазах еще мерцала искорка жизни. Сареван не сопротивлялся заботам своей «сиделки», потому что у него не было сил для этого.
Хирел поднялся. Сегодня его сторожевым псом был Рокан, один из близнецов с пурпурной раскраской. Зхил'ари наблюдал за ним, но не стал возражать, чтобы пленник обошел кострище.
Сареван его не видел. И не пожелал бы видеть. Хирел уселся рядом с принцем, положив на колено связанные руки. 3ха'дан взглядом разрешил ему остаться. Сареван по-прежнему лежал без движения, но даже воздух вокруг него стал ледяным.
3ха'дан опустил миску, содержимое которой почти не убавилось. Его палец коснулся повязки на плече Саревана. Она была новая, чистая и поразительно белая.
— Рана гноится, — сказал он, не понижая голоса. — Сареван скрывал это. Никому не позволял посмотреть, пока я в конце концов не заметил, что уже несколько дней он не менял повязки. Необходимо сделать прижигание, но он мне не позволит. Он скорее потеряет руку, чем согласится вытерпеть малейшую боль. Может быть, он предпочел бы даже умереть. — Всего лишь прижигание? — спросил Хирел. Он припомнил, что ему уже приходилось иметь дело с подобными ранами, когда однажды раб проколол себя шилом в конюшне. Его рука распухла, покраснела, а потом почернела, от нее шел отвратительный запах. В конце концов руку отрезали, но раб все равно умер. Хирург слишком долго медлил с операцией.
Никто не мог бы разглядеть, как разливается яд по коже, цвет которой был темнее крыльев ночи. Но кто угодно мог бы почувствовать жар этого яда. Со связанными руками Хирелу трудно было действовать ловко. Он и не пытался снять повязку. Его пальцы коснулись лишь ее краев. Кожа оказалась сухой, туго натянутой, пылающей. Все тело Саревана горело. Лихорадка не отступала.
— Если воспаление и началось, — сказал Хирел 3ха'дану, — далеко оно не распространилось.
— Может, не стоит говорить обо мне так, словно я уже умер?
Хирел постарался не вздрогнуть от неожиданности и не сказать какую-нибудь глупость. Он бросил на Саревана равнодушный взгляд и усмирил ликование в своем сердце.
— Неужели было бы лучше, если бы мы перешептывались за твоей спиной?
Темные глаза были ясны и, возможно, не столь непреклонны, как прежде.
— Мне не нравится, когда в мое плечо тычут раскаленным железом. От лечения моего отца будет намного больше пользы и намного меньше боли.
— Кажется, твой отец способен вылечить все что угодно. Если, конечно, ты до него доедешь. — Я надеюсь на это, — сказал Сареван. — Он оправдает твои ожидания, или ему придется отвечать передо мной.
Глаза Саревана широко открылись.
— Да по какому праву…
Хирел выдержал этот пылающий взгляд. — По праву долга, — уверенно сказал он, — или двойного долга. А также по законам… товарищества.
— Высоко же ты ценишь товарищество, — услыхал он полный холодной иронии голос. — А что бы ты сделал на моем месте? Сареван задумался, что само по себе уже было победой. Наконец он вздохнул. — Я нашел бы способ не давать слова. — Ты хотел получить мое слово. Но ты не уточнил, что в этом слове должна воплощаться моя честь.
