Королева ведьм Лохленна - Смит Джордж Генри (читать книги без .TXT) 📗
На выходные ей приносили еще больший ящик, полный бумаг, которых с лихвой хватало на целое утро беглого, но внимательного чтения. Как-то раз в гостях у близких друзей королева сообщила, что ей “нужно заняться ящиками”. “Обязательно сейчас, мэм?” – спросили ее. “Если пропущу, потом ни за что не наверстаю” (26), – призналась королева.
Немаловажную роль в распорядке играли персональные аудиенции в гостиной на первом этаже дворца – “мой способ встречаться с людьми наедине, без лишних ушей”, – пояснила однажды Елизавета II. Эти сессии дают ей “полную картину происходящего на самом деле – в правительстве или в государственных органах <…> Без посторонних человек склонен высказываться более свободно”. Конфиденциальность, располагающая к откровенности, – “за счет этого я и узнаю то, что меня интересует” (27).
Примерно полтора часа почти каждое утро посвящаются приему верительных грамот от только что назначенных послов, одетых в парадную или национальную одежду, прощанию с отбывающими посланниками, встречам с духовными лицами, правительственными чиновниками, военными и выдающимися гражданами. Иногда чествование производится лично, иногда на общей церемонии. Все встречи строятся по годами отработанной процедуре: гости ожидают в просторном, сияющем позолотой Церемониальном зале, королева нажимает кнопку звонка, двери распахиваются, гостя объявляют, один шаг к дверям, затем поклон или реверанс, еще три шага, снова поклон или реверанс, затем рукопожатие и обмен репликами на ногах либо приглашение присесть и поговорить подольше. Всех посетителей предварительно инструктируют фрейлины, личные адъютанты и секретари, а королева заранее читает краткое досье на каждого, с кем ей предстоит встретиться. Словно прислушиваясь к тиканью точнейших внутренних часов, она безошибочно улавливает момент, когда пора свернуть беседу, и протягивает руку в знак прощания. Затем нажимает звонок, вызывая кого-нибудь из старшего персонала, чтобы гостя проводили к выходу.
К ужину, даже если королева ест одна или с принцем Филиппом, в столовой личных покоев стол сервируется торжественно, каждый из лакеев отвечает за свой вид посуды – хрусталь, серебро и фарфор. Еще один лакей катит по длинным коридорам из подвальной кухни с противоположного крыла дворца старинную деревянную тележку с блюдами. В качестве аперитива перед обедом Елизавета II выпивает джин с “Дюбонне” (полпорции, со льдом и лимоном), а перед ужином – крепкий джин-мартини, неразбавленный и без добавок. Филиппу, в отличие от ее величества, подают в отдельном графине более сложную смесь. Прислуживает за столом паж, старший лакей, но еда простая – жаренное на гриле мясо, курица или рыба (очищенная от костей), овощи с виндзорской фермы и сыр. Острые пряности под запретом, равно как и чеснок, макаронные изделия с соусом и сырые моллюски вроде устриц и мидий. Жирных десертов королева старается избегать, однако может съесть клубнику со сливками, которую, вспоминая детство (28), разминает в пюре.
“Она непривередлива в еде, – свидетельствует бывший работник дворцовой службы. – Для нее еда – всего лишь подзарядка. Если подавали стейк, нашей задачей было выбрать для королевы самый маленький и самый прожаренный кусок” (29). Кроме того, требовалось постоянно пополнять запасы малвернской воды, из которой делался также лед для ее величества, особенно в заграничных поездках, когда содержимое водопровода оставляет желать лучшего.
За обедом королева редко засиживается дольше часа. Вторая половина дня обычно отличается большим разнообразием, чем первая. Она может включать какие-то дела вне дворца, продолжение работы с документами, еще одну аудиенцию, долгую прогулку с собаками по дворцовым садам, мытье головы и укладку у парикмахера, примерку в гардеробной с зеркалами и туалетным столиком с ниспадающей до пола скатертью, на котором лежат золотые щетки для волос и стоят фотографии в рамках.
Вечерний чай – это святое. Каждый день в пять часов паж привозит покрытую кружевом тележку с тарелками сэндвичей на тонких ломтиках хлеба с огурцом, яйцом и кресс-салатом, а к ним свежевыпеченные сконы, пряники и маффины. Королева заваривает “Эрл Грей” или “Дарджилинг” в серебряном чайнике – по чайной ложке заварки на чашку. Чай она предпочитает чуть теплый и ограничивается сэндвичами, скармливая кусочки сконов своим корги.
Чарльзу было всего три года, когда его мать взошла на престол, Анне – полтора, и дети почти все время находились либо в шестикомнатной детской на третьем этаже Букингемского дворца, либо гуляли по просторам сада под присмотром двух нянек. Первым шагом к модернизации (30) со стороны Елизаветы II стала отмена традиционных поклонов и реверансов, которыми должны были бы приветствовать ее дети. По будням Чарльз и Анна спускались вниз после завтрака в половине десятого, чтобы немного поиграть с родителями. Потом они не видели королеву и герцога до самого чая, после которого няньки приводили детей вниз на “вечернюю возню” (31), во время которой Чарльз иногда плескался с отцом в бассейне.
Укладывать детей спать начинали в шесть вечера, поэтому королеве пришлось внести еще одно изменение в официальный распорядок. Ее отец проводил встречу с премьер-министром по вторникам в половине шестого, однако попытка Елизаветы II следовать тому же графику встретила недовольство детей. “Почему мама к нам сегодня не придет?” (32) – обижались они. Тогда королева перенесла аудиенцию на половину седьмого, чтобы успеть поучаствовать в купании детей перед сном и уложить их в постель, прежде чем обсуждать государственные дела с Уинстоном Черчиллем.
Филипп тяжело привыкал к новой роли принца-консорта. “Для военного это очень нелегко” (33), – отмечает Патриция Брейберн. В отличие от Елизаветы II, для которой все было расписано заранее, ему приходилось выбивать себе нишу под косыми взглядами придворных сановников, и готового образца для подражания у него не имелось.
Принц Альберт “оказывал неопределенное и безграничное влияние на королеву” (34), – писал биограф королевы Виктории Литтон Стрейчи. “Прирожденный глава ее семьи, управляющий ее двором и доверенный по личным делам, единственный конфиденциальный советник по политическим вопросам, единственный помощник в общении с правительственными чиновниками <…> наставник королевских детей, личный секретарь монархини и ее постоянный министр”. В 1857 году Виктория даровала супругу титул принца-консорта, тем самым официально вознаграждая его за заслуги и ту уникальную роль, которую он исполнял уже семнадцать лет с момента женитьбы на новоиспеченной королеве.
Филипп, в отличие от Альберта, не допускался к участию в официальных делах и разбору государственных бумаг в красных ящиках, а главное, ни он сам, ни королева не считали титул принца-консорта подходящим и приемлемым для XX века. “Монархия изменилась, – объяснял впоследствии Филипп биографу Джайлзу Брандрету. – Она стала институтом. И мне нужно было в него вписаться <…> Множество людей указывало мне, чего не делать: “не вмешивайтесь”, “воздержитесь”… Я изо всех сил старался поддерживать королеву, никуда не вмешиваясь. Самым сложным оказалось определить, чем я все-таки могу быть полезен” (35).
Как и принц Альберт, у старших сановников принц Филипп слыл аутсайдером. “Супруг-отщепенец” (36), – иронично отзывался он о себе. Его больно ранило пренебрежение. “Филиппа постоянно отфутболивали, задевали, щелкали по носу и били по рукам” (37), – вспоминает Джон Брейберн. Причина подобного отношения крылась в близости Филиппа к Дики Маунтбеттену. “Моего отца считали “розовым”, то есть радикалом, – говорит Патриция Брейберн. – Поэтому существовало опасение, что принц Филипп начнет ломать устои при дворе и внесет сумятицу” (38).
Самый обидный инцидент произошел через несколько дней после кончины короля, когда до слуха королевы Марии дошли слова Дики Маунтбеттена, провозгласившего с триумфом, что “теперь воцарится династия Маунтбеттенов” (39). Елизавета II, как и возмущенные этим заявлением королева Мария и ее невестка королева-мать, намеревалась сохранить как дань памяти отцу и деду родовую фамилию Виндзор, не меняя ее на мужнину. Черчилль и кабинет министров поддержали решение. Филипп в ответ отправил Черчиллю меморандум, в котором бурно протестовал против подобного совета премьер-министра и выступал за династию Маунтбеттенов, что само по себе было парадоксально, ведь фамилия досталась ему именно от матери, а не от отца.
