Дрожь - Стивотер Мэгги (полные книги txt) 📗
Грейс взвизгнула и шлепнула меня по руке. Проснулась.
Наше совместное утреннее времяпрепровождение уже становилось уютно привычным. Пока сонная Грейс ходила в душ, я засунул в тостер по рогалику для каждого из нас и с горем пополам запустил кофеварку, а сам вернулся в спальню. Слушая, как Грейс фальшиво поет в душе, я натянул джинсы и принялся рыться в комоде в поисках не слишком девчачьих носков, которые можно было бы позаимствовать.
И тут я непроизвольно ахнул. Под аккуратно сложенными носками лежали фотографии. Снимки волков. Нас. Я осторожно вытащил из ящика всю пачку и вернулся к кровати. Спиной повернувшись к двери, как будто был занят чем-то предосудительным, я дрожащими пальцами принялся перебирать фотографии. Видеть их глазами человека было странно. Кое-кого из них я даже мог соотнести с их человеческими именами: тех, что были постарше, они всегда превращались раньше меня. Бек, крупный, крепкий, серо-сизый. Пол, черный и аккуратный. Серый с буроватым отливом Ульрик. Корноухий Салем с вечно слезящимся глазом. Я вздохнул, хотя и сам не понимал почему.
Дверь у меня за спиной распахнулась, впустив в комнату клубы пара, пахнущего мылом Грейс. Вошла и сама Грейс, она положила голову мне на плечо, и я ощутил ее запах.
— Что, себя разглядываешь? — спросила она.
Мои пальцы, перебирающие фотографии, застыли.
— А что, я тут тоже есть?
Грейс обошла кровать и присела лицом ко мне.
— Ну конечно. Тут в основном ты и есть. Неужели не узнал? Ох. Ну конечно, ты и не мог. Расскажи мне, кто есть кто.
Я принялся медленно проглядывать снимки по второму разу. Грейс перебралась поближе ко мне; кровать заскрипела под тяжестью ее тела.
— Это Бек. Он всегда заботился о новых волках. — Впрочем, после меня свежеиспеченных волков в стае было всего двое: Криста и тот волк, которого она инициировала, Дерек. И вообще, я не привык к новичкам младше меня: обычно стая разрасталась за счет других, более старших волков, которые сами находили нас, а не благодаря варварски инициированным новообращенным вроде Джека. — Бек мне как отец.
Мне самому странно было слышать из собственных уст такие слова, несмотря на то, что это была чистая правда. Прежде у меня не было необходимости никому ничего объяснять. Бек взял меня под крылышко, когда я сбежал из дома, и по кусочкам заново собрал мою искалеченную психику.
— Я понимаю, что ты к нему испытываешь, — сказала Грейс, изумляясь собственной интуиции. — У тебя даже голос меняется, когда ты о нем говоришь.
— Правда? — Теперь настала моя очередь изумляться. — И как же?
Она пожала плечами; вид у нее стал слегка смущенный.
— Не знаю. Ты говоришь о нем как-то... с гордостью, что ли. Мне кажется, это очень трогательно. А это кто?
— Шелби, — ответил я без намека на гордость в голосе. — Я тебе о ней рассказывал.
Грейс пристально следила за моим лицом.
При воспоминании о нашей с Шелби последней встрече под ложечкой у меня неприятно засосало.
— Мы с ней по-разному смотрим на вещи. Она считает, что быть волком — подарок судьбы.
Грейс молча кивнула, я был ей очень благодарен, что она не стала углубляться в эту тему.
Следующие несколько фотографий, на которых были сняты Шелби и Бек, я проглядел мельком; потом дошел до фотографии с черным силуэтом Пола.
— А это Пол. Он наш вожак, когда мы волки. Рядом с ним — Ульрик. — Я указал на серого с буроватым отливом волка рядом с Полом. — Ульрик — что-то вроде чудаковатого дядюшки. Он немец. Любит сквернословить.
— Здорово.
— Он прикольный.
Вообще-то следовало сказать «он был прикольный». Я не знал точно, был ли это последний его год или в запасе у него оставалось еще одно лето. Мне вспомнился его смех, похожий на карканье стаи вспугнутых ворон, и то, как упорно он цеплялся за свой немецкий акцент, как будто боялся, что без него перестанет быть Ульриком.
— Тебе нехорошо? — испугалась Грейс.
Я покачал головой, глядя на волков на фотографиях; с точки зрения человека, они казались самыми обычными животными. Моя семья. Я. Мое будущее. Эти фотографии каким-то образом размыли ту грань, которую я пока что не готов был переступить.
Грейс обняла меня за плечи, прижалась щекой, пытаясь утешить, хотя, наверное, даже не понимала, что меня тревожит.
— Как бы мне хотелось, — сказал я, — чтобы ты могла познакомиться с ними в их человеческом обличье.
Я не знал, как объяснить ей, какое огромное место они занимают в моей жизни, их голоса и лица в человеческом облике, их запахи и силуэты — в волчьем. Каким потерянным чувствовал я себя сейчас, единственный из всех в человечьей шкуре.
— Расскажи мне о них, — попросила Грейс; она стояла, уткнувшись лицом в мое плечо, и голос ее прозвучал глухо.
Я погрузился в воспоминания.
— Когда мне было восемь, Бек стал учить меня охотиться. Я ненавидел это занятие.
Мне вспомнилось, как я стоял в гостиной у Бека и смотрел на первые обледенелые сучья, блестящие и переливающиеся на утреннем солнце. Двор казался мне чужой планетой, полной опасностей.
— Почему? — спросила Грейс.
— Я не любил вида крови. Мне не нравилось обижать других. Мне было восемь.
В моих воспоминаниях я был маленький, жилистый, простодушный. Все предыдущее лето я наивно полагал, что этой зимой, с Беком, все будет по-другому, что я не превращусь в волка и буду до скончания века питаться яйцами, которые варил мне Бек. Но когда ночи стали холоднее и даже после самой короткой вылазки на улицу мышцы у меня сводила дрожь, я понял, что очень скоро превращение неизбежно произойдет, да и Бек будет варить мне яйца немногим дольше. Но это не означало, что такая перспектива вызывала у меня радость.
— Но зачем надо было охотиться? — спросила Грейс со своей всегдашней логикой. — Почему нельзя было оставить себе еду на улице?
— Ха. Я задал Беку тот же самый вопрос, и Ульрик сказал: «Ja, и енотам с опоссумами тоже?»
Грейс рассмеялась; моя жалкая пародия на немецкий акцент ужасно ей понравилась.
Моим щекам стало тепло; до чего же здорово было разговаривать с ней про стаю. Мне нравилось, как горят у нее глаза, как подрагивает от любопытства уголок ее губ: она знала, кто я такой, и хотела знать больше. Но это не значило, что я имею право все рассказать ей, ведь она не была одной из нас. Бек всегда повторял: «Единственные люди, которых мы должны защищать, это мы сами». Но Бек не знал Грейс. А Грейс была не просто человеком. Может, она не стала оборотнем, но ее укусили. В душе она была волчицей. Не могла не быть.
— И что произошло? — подстегнула меня Грейс. — На кого ты охотился?
— На кроликов, разумеется, — ответил я. — Бек повел меня в лес, а Пол ждал в фургоне, чтобы забрать потом, если я буду нестабилен и превращусь обратно в человека.
Я не мог забыть, как Бек остановил меня перед дверью и, наклонившись, заглянул мне в лицо. Я стоял неподвижно, изо всех сил стараясь не думать о превращении и о том, как будет хрустеть кроличья шея у меня на зубах. О том, что придется прощаться с Беком на зиму. Он взял меня за худое плечико и сказал: «Прости, Сэм. Не бойся».
Я ничего не ответил, потому что думал, что на улице холодно и Бек после охоты не превратится обратно в человека, так что не останется больше никого, кто знает, как правильно варить мне яйца. Бек отменно варил яйца. Но самое главное, благодаря Беку я остался Сэмом. Когда шрамы у меня на запястьях едва успели затянуться, я был опасно близок к превращению в нечто такое, что не было ни человеком, ни волком.
— О чем ты задумался? — спросила Грейс. — Ты замолчал.
Я вскинул глаза; я и сам не заметил, как отвел от нее взгляд.
— О превращении.
Подбородок Грейс уперся в мое плечо; она глянула мне в лицо, голос ее прозвучал нерешительно. Грейс задала вопрос, который уже задавала прежде:
— Это больно?
В памяти у меня прокрутился медленный, мучительный процесс превращения, когда корежатся мышцы, лопается кожа, трещат кости. Взрослые всегда старались скрыть свои превращения от меня, пытаясь уберечь от потрясения. Но не зрелище их преображения пугало меня — оно вызывало у меня одну только жалость, потому что даже Бек стонал от боли. Меня приводила в ужас мысль о том, что я изменюсь сам. Перестану быть Сэмом.
