Таймлесс. Сапфировая книга - Гир Керстин (книги серии онлайн TXT) 📗

— Вот это через два дня должно органично смотреться на суаре в 1782-ом? — сказал он?

«Этим» он обозвал меня. «Суарой» — что-то другое. Интересно, что.

— Ой-ой, кажется, этот губошлёп тебя неслабо обидел, — сказал Химериус. — Если ты подыскиваешь ругательство посмачнее, чтобы как следует его достать, можешь на меня рассчитывать, помогу, чем смогу.

По-моему, «губошлёп» вполне сойдёт для начала.

— «Суаре» — это французское слово, обозначает что-то вроде вечерней сходки. Все собираются вместе после ужина, играют друг дружке всякую всячину на пианино и пытаются не уснуть. Скукота. Ну, это я так, вдруг ты не в курсе.

— О, спасибо, — сказала я.

— Всё ещё не верится, что они решились на такой риск, — сказала Шарлотта и повесила пальто на спинку стула. — Выпустить Гвендолин на люди — значит свести на нет всю многовековую конспирацию. На неё только глянешь, и сразу закрадывается подозрение, что тут что-то не так.

— Ты просто мысли читаешь! — выкрикнул губошлёп. — Но граф всегда отличался резкой сменой настроений. Тут и кроется её легенда. Прямо волосы дыбом становятся, вот прочти.

Моя… что? Последний раз я имела дело с легендами, когда ещё читала сказки. Или когда рассматривала карты на уроке географии.

Шарлотта подошла к роялю, взяла с него папку и пролистала несколько страниц.

— Она представится подопечной виконта Баттона? А Гидеон — его сыном? Какой риск! Ведь на вечере может присутствовать какой-нибудь человек, знакомый с виконтом и его семьёй. Почему они не остановились на французском дворянине в изгнании?

Джордано вздохнул:

— Дело даже не в скудных знаниях французского. Наверное, граф просто решил устроить проверку, сумеем ли мы превратить эту девчонку в даму из восемнадцатого века. Мы обречены! — он заломил руки.

— А мне кажется, если у Киры Найтли это получилось, то и у меня тоже выйдет, — уверенно сказала я.

Кира Найтли, по-моему, самая современная девушка на планете, а в исторических фильмах она выглядит так естественно, даже если ей приходится играть в самых уродливых париках.

— Кира Найтли? — чёрные брови подпрыгнули чуть ли не до его роскошной причёски. — Может, для кино этого достаточно, но в восемнадцатом веке она не продержалась бы и десяти минут, её бы вычислили тут же. Когда она улыбается, то показывает зубы, когда смеётся — закидывает голову назад и широко открывает рот. Ни одна женщина в восемнадцатом веке такого бы себе не позволила!

— Вы же не можете знать наверняка, — сказала я.

— Что-о-о?

— Я говорю, вы же не можете…

Глаза губошлёпа гневно сверкнули.

— Кажется, нам пора установить первое правило. Оно звучит так: то, что говорит Мастер, не подлежит обсуждению и принимается безоговорочно.

— А Мастер — это кто? О, понимаю… это вы… — сказала я и немножко покраснела. Химериус зашёлся от хохота. — Ага, значит, когда смеюсь — не показывать зубы, запомнила, — это, наверное, получится.

Не думаю, что во время этого званого ужина в восемнадцатом веке у меня будет повод посмеяться.

Брови мастера губошлёпа вернулись на место, трагически вздохнув, он начал занятие. Он-то не слышал, как Химериус пробурчал с потолка:

— Вот это у чувака заскоки!

Мистер Джордано попытался выяснить, что мне известно о политической ситуации, литературе, нравах и обычаях 1782 года. Мой ответ («Я знаю, что в то время ничего не было, например, нормальных туалетов и права голоса у женщин») заставил его на несколько секунд замереть, при этом мистер Джордано закрыл лицо руками.

— Сейчас умру от смеха, — закудахтал Химериус. И — о ужас — он заразил своим смешливым настроением и меня. Я еле сдержалась, чтобы не расхохотаться.

Шарлотта нежно сказала:

— О Джордано, я думала, они объяснили тебе, что она совершенно не подготовлена.

— Но я… хотя бы элементарные знания…

Мастер в возмущении убрал руки от лица. Я не решалась взглянуть в его сторону. Если вся его краска сейчас размазалась по лицу, я не виновата.

— Музыкальные способности есть? Поёшь? Играешь на пианино? На арфе? А как у тебя с бальными танцами? Ну, простому менуэту а дё, в паре, я тебя научу, а вот как у тебя с другими танцами?

Арфа? Менуэт а дё? Ну конечно! Каждый вечер упражняюсь! Тут я не смогла больше сдержаться и беззвучно захихикала.

— Как прекрасно, что хоть кому-то из нас весело, — растерянно сказал губошлёп. Наверное, именно в этот момент он решил для себя, что будет муштровать меня до той поры, пока не выбьет всю смешливость до последней капли.

Вообще-то, это случилось довольно скоро.

Уже через пятнадцать минут, несмотря на все старания Химериуса, я почувствовала себя последней тупицей и предателем.

— Давай, Гвендолин, покажи этим двум садистам, что ты уже всё умеешь!

Как бы мне этого хотелось! Но я, к сожалению, умела далеко не всё.

— Тур де мен, [10] левая рука, ты, глупая девчонка. Левая рука, но идёшь вправо. Корнуоллис [11] побеждён, и в марте 1782-го лорд Норт [12] пошёл на попятную. [13] Это привело к тому, что… Поворот вправо — нет, вправо! Какой кошмар! Шарлотта, будь добра, покажи ей ещё раз!

И Шарлотта показывала. Нужно отдать ей должное, танцевала Шарлотта восхитительно, казалось, это ей ни капельки не сложно.

Идёшь сюда, потом туда, потом вокруг, при этом постоянно улыбаешься, но зубы не показываешь. Где-то в стенах были вмонтированы колонки, из них лилась странная музыка, честно говоря, это была не такая мелодия, от которой ноги сами пускаются в пляс.

Наверное, я бы запомнила движения немного лучше, если бы губошлёп не бубнил мне на ухо.

— Итак, в 1799-ом, то есть, после войны с Испанией… а сейчас вращение, пожалуйста, четвёртого танцующего придётся просто вообразить, и реверанс, именно так, немного изящнее, пожалуйста. Ещё разок вперёд, улыбаемся, не забываем, голову прямо, подбородок вверх… и только Северная Америка потерпела поражение, о нет, направо, рука на уровне груди, резкий шаг в другую сторону, не разговаривать во время танца, ты же француженка, это непатриотично… Не смотри ты на свои ноги! Их всё равно не видно под этими юбками.

Шарлотта ограничилась странными вопросами («Кто правил в 1782-ом в Бурунди?»). Она постоянно покачивала головой, и от этого мне становилось ещё более не по себе.

Через час Химериусу стало откровенно скучно с нами. Он слетел с люстры, махнул мне на прощанье лапкой и вышел сквозь стену. Мне бы очень хотелось, чтобы он разузнал, чем там занимается Гидеон, но необходимость в этом отпала сама собой, потому что через четверть часа в наш танцевальный класс зашли мистер Джордж и Гидеон.

Они ещё успели насладиться этим чудным зрелищем, когда Шарлотта, губошлёп, я и четвёртый воображаемый танцор отплясывали фигуру, которую губошлёп назвал «лё шэн», [14] и я должна была подать невидимке руку.

Увы, я опять ошиблась.

— Правая рука, правое плечо, левая рука, левое плечо! — рассерженно выкрикнул губошлёп. — Неужели это так сложно? Посмотри на Шарлотту, у неё получается замечательно!

Замечательная Шарлотта танцевала себе дальше, хотя давно заметила, что за нами наблюдают. А я Пристыженно остановилась — как бы мне хотелось в тот момент провалиться сквозь землю.

— О, — сказала Шарлотта, всем своим видом показывая, что только-только заметила Гидеона и мистера Джорджа. Она присела в грациозном реверансе, который, как я теперь знала, был чем-то вроде поклона, его исполняли в начале и в конце менуэта, а иногда и во время танца. По идее, Шарлотта должна была при этом выглядеть просто отвратительно, ведь вдобавок ко всему, она до сих пор была одета в школьную форму. Но вид у неё был почему-то очень… милый.