Руны судьбы - Скирюк Дмитрий Игоревич (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗
— Ничего, — ободрил его Шнырь, потирая ладони, — подыщем тебе какую-нибудь одежонку. В соседних деревнях ещё много дураков, которые не запирают на ночь дверей, а днём там вообще никто не запирает.
Так оно и вышло. В первой же попавшейся деревне Шнырь отвлёк собаку и стащил овчинный полушубок, который кто-то вывесил проветрить на плетень в преддверии зимы. Полушубок оказался чересчур огромен для мальчишки, Шнырь напялил его сам, а Фридриху великодушно отдал безрукавку. После этого оба долго драпали от разъярённого хозяина, покуда не укрылись в перелеске. Хозяин полушубка долго ползал по кустам, ругался, выкликал обоих, гневно потрясая дрыном из плетня, потом плюнул и пошёл домой. Фриц был подавлен, но при этом понимал, что ничего иного сделать бы не смог — в ночь подморозило, и если б не костёр и не подаренный кожух, то он замёрз бы насмерть, как Шнырь ему и предсказывал. Иоахим всячески подбадривал его и зубоскалил, а потом достал из своего мешка початую бутылку шнапса и сказал, что надо бы отметить первое «сувместное» дельце. Уступая его уговорам, Фридрих через силу выцедил из горлышка и проглотил колючую дурную жидкость, и сразу осовел. По жилам разлилось тепло, в голове зашумело — он никогда не пил до этого спиртного. Шнырь скалил зубы, гоготал, хлопал мальчишку по спине и шумно чесался — в трофейном полушубке, похоже, в изобилии водились блохи.
— Мы, брат, теперича повязаны с тобой, — говорил он, багровея рожей от спиртного и открытого огня. — Держись меня, паря, со мною, брат, не пропадёшь. Я тебе покажу, что такое настоящая жизнь. Со мной, брат, человеком станешь. Я праильно говорю? Праильно, да?
Фриц его почти не слушал. Вскоре его вырвало, после чего он почувствовал облегчение и сразу же заснул.
Утром оба двинулись в дальнейший путь. Шнырь балаболил пуще прежнего, однако Фриц отметил, что его рассказы стали повторяться. К полудню на дороге замаячила корчма. От запаха еды у Фрица закружилась голова, а Шнырь после вчерашнего, вдобавок, мучился похмельем. Иоахим не выдержал первым.
— Пива хоцца, мочи нет, — сказал он, останавливаясь и потирая живот. — У тебя, паря, ненароком денег нету при себе? Хоть сколько-то, хоть пары гульденов. А? Нету?
— Поесть бы лучше, — заявил на это Фридрих, разглядывая грубо намалёванную вывеску трактира, в которой после некоторых трудов всё же можно было признать моток пряденой шерсти. — А денег нет, сам знаешь.
— Эх, ладно. Обойдёмся так.
Фриц понял его слова так, что придётся обойтись без пива, и уже собрался двигаться в дальнейший путь, однако Шнырь свернул с дороги и решительно направился в «Моток». Корчма была не самого высокого пошиба — одноэтажная, с малюсенькими окнами и полуобвалившейся трубой, но выбирать не приходилось. Шнырь неспешно обошёл вокруг, с особым тщанием разглядывая забор, вдруг звонко хлопнул себя по коленкам, захихикал и помахал рукою, чтоб мальчишка подошёл поближе.
— Фриц, посмотри!
На потемневшей от дождей штакетине забора, возле самой калитки чем-то острым было нацарапано чего-то непонятное, какой-то простенький рисунок — два квадратика, чуть-чуть не совпадающие друг с другом. Верхний край у одного из них был вырезан зубцами, как забор. Всё выглядело так:
— Знаешь, что это? — спросил Шнырь.
— Нет.
— Эх ты, простачок городской. Это ж знак такой у нищих и бродяг. Он означает, что хозяин тута трусоват, а может, и вовсе дурак. «Квадрат» за забором. Такой и денег-то даст — просто чтоб от нищего отделаться.
— И что?
— А, ничего, я вижу, ты не понимаешь. Значит так, — Шнырь остановился у входа и повернулся к Фридриху. — Не дёргайся и не дури, лучше смотри, что буду делать, и учись.
В просторном помещении «Мотка» было накурено и душно. Шнырь, залихватски заломивши шляпу на затылок, кренделем проследовал к тому столу, что был поближе к двери, швырнул на лавку свой мешок, уселся сам и постучал костяшками пальцев по столешнице.
— Эй, паренёк! — окликнул он. — Позови-ка мне трактирщика.
Стол был низкий и шатался. Заспанный «паренёк» — слуга лет тридцати со скучным и немного туповатым выражением лица отделился от стойки и не спеша к ним приблизился.
— Их нет, — сообщил он, зевая. — Я могу подать. Чего прикажете?
— Нет, говоришь? Хм… — Шнырь задумался. — А принеси-ка ты нам, друг, бутылочку вина.
— Какого?
— Красненького.
— Вина. — На лице прислужника почти физически отразилась интенсивная работа мысли. — Ага. Стал-быть, вина — и всё? И больше ничего? Закусывать не будете?
— Пока не надо, — барским жестом отказался Шнырь. — Может, потом чего надумаем.
Слуга кивнул, ушёл и вскоре возвратился с кружками и тёмной, пузатой, неопрятного вида бутылкой. Поставил всё на стол и уже собрался уходить, но тут Иоахим жестом удержал его и снова сделал вид, что призадумался.
— А знаешь что, любезный, — наконец сказал он.
— Что-то мне не хоцца вина. Возьми-ка ты его, да принеси взамен нам пива, пару кружечек. Одну побольше и одну поменьше.
Тот равнодушно пожал плечами, бутылку унёс, а через пару минут вернулся с заказанным пивом. Шнырь взял ту кружку, что побольше, подмигнул зачем-то Фридриху и преспокойно начал пить, по виду никуда не торопясь. Фриц никак не мог взять в толк, чего тот добивается, однако кружку свою взял и тоже отхлебнул глоток. Пиво было горьким и холодным, от него сразу заныли зубы; Фриц одолел примерно половину и отставил кружку. Иоахим, убедившись, что мальчишка больше пить не хочет, прикончил и его порцию тоже, встал и преспокойно направился к выходу. Фриц почёл за лучшее последовать за ним.
Трактирный слуга на мгновение оторопел, затем вскочил и у дверей нагнал обоих. В корчме все замерли, предвкушая интересное зрелище.
— Эй, эй, — вскричал слуга, хватая Иоахима за рукав. — А деньги?
Шнырь покосился на него через плечо и с неприкрытым удивлением спросил:
— Какие деньги?
Парень набычился.
— Деньги, господин хороший, — пояснил он и огляделся, как бы призывая в свидетели всех посетителей корчмы. — За пиво, которое вы выпили. Вы и энтот ваш мальчишка.
— Пиво? — вполне натурально удивился Иоахим. — Так я же тебе за него вино отдал!
Парень замер и оторопело заморгал, не в силах что-нибудь на это возразить.
— Ну тогда… тогда платите за вино! — нашёлся наконец он.
— Так вина же я не пил, — доходчиво объяснил ему Шнырь. — За что же мне платить?
И покуда парень из трактира мыслил, где же здесь подвох, Шнырь вышел вон и был таков.
Фриц поспешил последовать его примеру.
В ближайшей деревне они подманили и спёрли гусака, а ночью развели костёр на старой лесопилке и зажарили его на вертеле. Гусь был огромный, откормленный, приятели кусками рвали жирное дымящееся мясо и гоготали, вспоминая глупую физиономию трактирного слуги. Смех распирал обоих, хмель ударил в голову и даже, кажется, луна — и та им подхохатывала с неба.
— Вина-то… — стонал от смеха Фриц, — вина-то, значит, говоришь ему, не пил! А этот-то, этот… О-ох, Шнырь, ну ты и хохмач! Ну, ты даёшь!
— А то! — ухмылялся тот, потрясая гусиной ногой. Руки его были перепачканы жиром едва ли не до локтей; он всё время вытирал о волосы то одну ладонь, то другую. — учись, брат, пока я жив. Со мной не пропадёшь! Передай-ка мне бутылку…
— Смотри, — чуть позже объяснял он, рисуя палочкой на земле. — Вот эта вот решётка, которая как бы с головой, означает, что на этой улице хорошо подают. Такой квадратик с точкой и волной — что здесь поганая вода. А эта штука, — кончик прутика в его руках изобразил нечто, похожее на широко распахнутые челюсти, — означает, что здесь злая собака. Ты запоминай, запоминай, в дороге пригодится.
Фридрих моргал и кивал полусонно — от выпитой водки мальчишку клонило в сон.
Язык картинок, принятый у нищих, оказался весьма разнообразным, но простым. Мелом, гвоздиком, углём, на стенах ли, на столбиках ворот, а то и просто на заборах — всюду они рисовали особые знаки, похожие на совершенно безобидные и ничего не значащие детские каракули. Рисовали, как предупреждения или рекомендации своим собратьям, «лыцарям дорог», как не без гордости назвал их Иоахим. Кошка означала, что в доме добросердечная женщина. Два молотка — что за работу здесь платят деньгами. Нарисованный дом с перечёркнутой дверью хорошо охранялся. Батон извещал странника, что в трактире хорошая еда. Крест ставили на доме религиозного мягкосердечного человека. Петуха — там, где при виде бродяги поднимут тревогу, а шеврон «V» — там, где о тебе позаботятся, если ты болен.
