Хранитель Ардена - Анри Софи (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt, .fb2) 📗
На мгновение на площади повисла гробовая тишина, а потом ее разрезал свистящий удар плети. Юноша всхлипнул от охватившей его дикой боли, но сумел сдержать крик, застрявший где-то в горле. После второго удара раздался треск ткани его рубашки, и третий пришелся прямо по оголенной коже. Он с трудом сдерживал стоны и крики, глаза жгло от слез унижения, а мужской сапог так и продолжал придавливать его голову к земле. Пятый или, может быть, шестой удар с неприятным звуком рассек кожу, а на десятый он потерял самообладание и впервые вскрикнул сквозь стиснутые зубы.
Хлыст вдруг остановился. Лимас убрал ногу с его лица и снова опустился перед ним на корточки. Сквозь пелену слез юноша немигающим взглядом смотрел на перстень на чужой руке.
– Мне показалось или я услышал мольбу о пощаде?
– Перстень… – едва слышно просипел он.
– Что? – удивленно переспросил Лимас.
– Я верну его обратно и заберу твою жизнь в уплату долга. – Юноша судорожно вздохнул и закрыл глаза.
У него не было прошлого, не было имени, кроме того, что ему дали на этой площади. Но у него появилась цель – вспомнить все и отомстить похитителю его свободы.
– Твоя жизнь в моих руках, глупец.
Муки возобновились, но Инео больше не мог терпеть и вскрикивал каждый раз, когда плеть рассекала кожу. Он сбился со счета, и казалось, что ударов было намного больше двадцати. Когда хлыст рассек воспаленную, истекающую кровью плоть в последний раз, он потерял сознание.
Инео пришел в себя в темнице. Именно ее ему напомнило сырое помещение с голыми стенами из серого камня и тяжелой дубовой дверью. Сквозь небольшое оконце с железной решеткой просачивался дневной свет.
Он лежал на животе на грязной циновке, набитой соломой, и ему в нос ударил едкий запах мочи, гноя и пота. Он попытался встать, но тут же застонал от боли в спине, голове и руке.
На запястье красовался свежий ожог – рабское клеймо.
– Осторожнее, скинешь со спины припарки, я по новой их прикладывать не буду, – проворчал кто-то слева от него.
Инео с трудом повернул голову, заметив, что на его шее закреплен тонкий железный обруч, цепь от которого тянулась к железному шесту в центре темницы. Его посадили на привязь, как пса. Гнев, отчаянье и злость заполняли его душу, но сил не было даже на то, чтобы подняться с матраса.
– Где я? – спросил он, глядя на незнакомца, который сидел на такой же циновке у правой стены, прямо напротив двери.
– В одной из темниц бойцовой арены. Тебя продали за тридцать золотых. – Мужчина держал в руках нечто похожее на заплесневелый хлеб и с аппетитом откусывал от него большие куски.
– А ты кто?
– Такой же раб, как и ты. Нахожусь тут почти год, – это, считай, рекорд. На бойцовой арене Джованни мало кто может протянуть столько времени.
– И что тут делают? Дерутся насмерть? – Инео с трудом приподнялся на локтях, но через несколько секунд снова упал на циновку. Все тело ныло, а спина горела адским огнем.
– Побереги силы. Джованни не позволит тебе долго прохлаждаться. Через неделю состоится бойня, и ты примешь в ней участие. Как тебя зовут?
– Не помню. На рынке рабов меня прозвали Инео.
– Сын русалки, значит… – Мужчина наконец-то отвлекся от трапезы и, откинув волосы с лица, посмотрел на него. – Меня зовут Ахига, будем соседями, пока один из нас не сдохнет в этом убогом месте.
Ахига был смуглым широкоплечим мужчиной тридцати лет с раскосыми карими глазами. Его скуластое лицо с приплюснутым большим носом было испещрено мелкими, тонкими шрамами, которые составляли единый замысловатый узор. На шее Ахиги тоже имелся ошейник с цепью, прикованной к шесту.
– Это ты сделал? – Инео указал на свою голую спину, которую покрывала ткань, пропитанная жидкостью с едким запахом. Она приятно холодила спину, облегчая боль от ударов хлыста.
– Джованни приказал. Не хотел, чтобы ты помер от заражения, не успев окупить затраченное на тебя золотишко. Ешь, пока не остыло.
Инео только сейчас увидел перед собой деревянную миску с какой-то мутной жижей. Он взял миску трясущейся рукой и пролил половину содержимого на землю, когда почувствовал запах протухшего мяса и не смог сдержать спазм тошноты.
– Со временем привыкнешь, – со смешком отозвался Ахига и доел остатки хлеба. – Хотя многие рабы умирают от желудочных хворей.
Инео брезгливо встряхнул руку от остатков жидкости, прикидывая в уме, сколько он сможет продержаться без еды. Желудок жалобно урчал, но содержимое миски не вызывало у него доверия, да и вонь в темнице стояла такая, что ни о какой еде он думать не мог.
– Мне надо в уборную, – сказал он, оглядываясь по сторонам в поисках еще одной двери.
Ахига громко расхохотался.
– А горячую ванну тебе принять не нужно? Может, попросишь еще Джованни спинку потереть? – Увидев суровое выражение лица Инео, он перестал смеяться и серьезным тоном продолжил: – Мне жаль, парень, но до тебя, видать, еще не дошло. Ты раб бойцовой арены – самого ужасного места в Турготе. Забудь про удобства, домашний уют и радость. Здесь тебя ждут боль, унижения, страдания и смерть.
– Неужели отсюда нельзя выбраться? Должен быть выход… должна быть надежда. – Приложив титанические усилия, Инео оперся на руки и сел на матрас. Он осмотрел землю и понял, почему слова об уборной так рассмешили Ахигу.
Новый спазм подкатил к горлу, и его стошнило желчью.
«Вернись ко мне…»
Нежный голос одновременно и усмирял боль, и наносил новые раны глубоко на сердце.
– У всех тут поначалу теплится надежда. Но и она скоро тебя покинет. Надежде не место в Турготе – городе рабовладельцев.
Глава 12
Декабрь, 1135 г. со дня Разделения
Инео провел в темнице десять дней.
Раны от хлыста успели покрыться тонкой коркой, но он чувствовал себя отвратительно. Его тело было ослабшим, а здешняя еда никак не способствовала восстановлению. Инео с горем пополам привык к похлебке из овса, в которой иногда попадались кусочки жира или требухи – явно не первой свежести.
К чему он так и не смог привыкнуть, так это к хлебу, что выдавали с похлебкой. Казалось, он был сделан вовсе не из пшеницы, а из опилок старого гниющего дерева.
Его сосед Ахига постоянно шутил, что Инео был каким-то заморским богатеем, не привыкшим к простой крестьянской пище. Вот только самому Инео эти шутки смешными не казались. Но он не обижался на Ахигу. Этот здоровенный добряк даже нравился ему из-за непоколебимого оптимизма, который не покидал его в стенах рабской темницы.
Однако Инео переполняли гнев, обида и боль оттого, что он так ничего и не вспомнил. Ни имени, ни возраста. Первые дни его охватывала паника от устрашающего чувства штиля в голове. Ему хотелось кричать, плакать, разбивать кулаки в кровь, и, чтобы хоть как-то отвлечься, он донимал Ахигу расспросами.
Так он узнал, что на этой бойцовой арене все бои смертельные. Раз в месяц устраивались бойни, во время которых на арену выпускали по сорок воинов, и они сражались друг с другом любым оружием, какое только достанут, пока в живых не останутся всего пятеро.
Всех рабов держали в закрытых темницах по два-три человека. По словам Ахиги, раньше их не запирали, но рабы постоянно пытались сбежать с территории арены либо устраивали между собой резню. Поэтому Джованни построил камеры и постоянно держал рабов взаперти, кроме боев и тренировок.
– Джованни так печется о жизни рабов вне арены, но все равно отправляет их на убой, где они гибнут десятками. – Инео отказывался понимать и принимать политику рабовладельцев. Это было для него дико, мерзко и чуждо.
– Крепкие мужчины, умеющие драться, на рынке рабов нынче стоят дорого. С каждым месяцем боевая арена приносит все меньше денег, а Джованни становится все злее, вот и проводит кровожадные бойни, чтобы хоть как-то вызвать интерес у публики.
