Правитель Пустоты. Цветок пустыни (СИ) - Маркелова Софья (книги онлайн полные TXT) 📗
— Неужели ты правда веришь в существование хоть каких-то богов? — спросил преподаватель после того, как девушка закончила короткую молитву и убрала часы.
Она не вздрогнула, словно давно уже знала, что за ней наблюдают. Не оборачиваясь, хетай-ра глухо ответила:
— Я искренне верю в свою богиню. Но теперь, когда я узнала, что в этом мире много богов, то стараюсь ко всем ним относиться уважительно, хоть и не… Забыла слово… А! Хоть и не преклоняюсь так, как перед Эван’Лин.
— А я уже давно потерял какую-либо веру. Да и, если честно, откровенно сомневаюсь в существовании не только Залмара, но и других богов. Ведь они же должны помогать своим детям, отвечать на их молитвы. Но, по ощущениям, они создали своих детей и ушли куда-то или просто заснули.
— Они все равно все слышат, Аш. Несомненно. Нужно лишь не терять надежды и довериться своим богам.
Профессор окинул странным взглядом прямую, как палка, спину хетай-ра. Логика спутницы ему оказалась неясна, но он решил не продолжать эту беседу. Потому что, по его опыту, все они оканчивались ссорами.
Витима будить не пришлось. Раненый пришел в себя сразу же как почувствовал запах готовящейся еды, пусть это и была надоевшая каша. Лантея осмотрела ноги мальчика, перемотала их тряпками с улыбкой на лице, но после шепнула Ашу, что все очень плохо.
— У него началось заражение. Раны не заживают, там гной. Не говори ему, чтобы не беспокоить. Но если его не осмотрит лекарь, то ног он может скоро лишиться.
Мужчина не подал виду, но больше всего на свете ему хотелось выкрикнуть девушке в лицо «Ну я же говорил!». Витиму отдали купленную на ярмарке тунику, которая прикрывала его обезображенные ноги, не тревожа их лишний раз. Также ему вернули заветную флягу, которую он хотел держать как можно ближе к себе. Корица послушно впряглась в арбу, и процессия продолжила свой путь. Дорога была пустынна.
Через пару часов мальчику стало плохо. У него началась горячка, тело покрылось испариной, он дремал урывками, постоянно постанывая и крича во сне. Лантея сильно беспокоилась за своего пациента, но осознавала, что помочь ему она больше ничем не может. Девушка только поила ребенка и обтирала его лицо. В какой-то момент хетай-ра достала подаренную призраком птичку и начала насвистывать несложную мелодию. Витим очнулся, в его глазах появилась осмысленность — музыка заставила улыбку расцвести на лице несчастного парня. Лантея незаметно для своих спутников смахнула с щеки слезу. Она все еще обдумывала слова профессора по поводу помощи погорельцам. Девушка металась между сочувствием и суровой правдой жизни.
После обеда на головы путников начал лить неожиданный дождь. С одной стороны, это позволило Лантее надеть на голову капюшон, чтобы в Зинагаре к ее внешности не возникло вопросов. Но, с другой стороны, мальчика, мечущегося в горячке, теперь заливало прохладной водой. Аш и девушка обернули больного всеми слоями одежды и тряпок, которые у них оказались. Теперь Витим лежал в подобии кокона, и путники лишь с надеждой смотрели вперед, ожидая скорейшего прибытия в город.
Когда ближе к вечеру из-за очередного поворота наконец показались невысокие городские стены Зинагара, то хетай-ра облегченно выдохнула, а Аш лишь потуже затянул вокруг лба повязку. Дождь даже не собирался заканчиваться. Казалось, что небеса прохудились, посылая божественную кару на головы грешников.
Зинагар оказался маленьким городом, стены его давно не чинили, и местами в них были видны настоящие дыры и трещины. Дорога перед воротами представляла собой сплошную размытую грязь, по которой вымотанная Корица с трудом переставляла ноги. Просевшие деревянные ворота были распахнуты во всю ширь, но стражники спрятались от ливня в тесной караульной каморке, не желая выходить ради редких путников. Процессия во главе с Ашем без проблем вошла в Зинагар и двинулась вперед по единственной широкой дороге. Город больше напоминал разросшуюся деревню: каменных домов было немного, а выщербленная мостовая вела сразу на центральную площадь.
Здесь путников ждал сюрприз. Все видимое пространство небольшой площади оказалось заставлено палатками, временными лачугами из палок и тряпок, где-то виднелись потушенные очаги. Везде сидели люди, пытавшиеся укрыться под дырявыми крышами своих худых построек.
— А вот и погорельцы из Быстриц, — негромко произнес Ашарх, останавливая кобылу.
В одной части площади раздавались громкие разговоры и слышались ругательства. Несколько вооруженных алебардами стражей пытались силой заставить людей сняться с места. Они пинали хлипкие постройки, разгоняя окриками любопытных детей.
— А ну пошли вон отседова, псы плешивые! — орал один из стражей.
— Бездомным тут не место. Дайте честному люду ходить! — поддерживал его напарник.
В этот момент из соседнего шалаша поднялся внушительных размеров мужчина. Его окладистая рыжая борода закрывала половину лица, а крепкие кулаки, какие бывают только у кузнецов и воинов, угрожающе сжимались. Один только вид сурового гиганта заставил стражников невольно отступить.
— А ну подайте нам сюда главного жреца! Он нас дома лишил, детей родных пожег, а теперь прячется как трусливый гоблин в своем храме! — прогрохотал рыжий кузнец.
На площади сразу же, словно из воздуха, появилось еще несколько стражников, которые принялись обступать дерзкого оратора со всех сторон. Неумелые воины ощетинились алебардами, молча направив их на нарушителя. Но кузнец был не так прост — он внезапно схватил одного блюстителя порядка за шею, оттеснив его оружие, сжал покрепче и бросил прямо на мостовую. Задыхающийся солдат хватался за горло и сипел, пока его не обступили стражи и не отволокли подальше.
— Тебе это так с рук не сойдет, сукин сын! Уж теперь-то мы от вас точно избавимся подчистую, как от заразы! — прокричал один из них, пока остальные спешно отступали.
Стражники испарились с площади, унеся с собой пострадавшего. Кузнеца мгновенно обступили погорельцы, кто-то похлопывал его по могучей спине, другие лишь качали головами и хмурились.
Ашарх в это время достал из кокона тряпок исхудавшего мальчика, который безостановочно трясся в ознобе. Его белое лицо было искривлено маской страдания. Мужчина поднял на руки свою ношу и понес ее через всю толпу, прямо к рыжему кузнецу, возвышающемуся над людьми как маяк над морскими валами. Лантея незримо ступала рядом. И с каждым их шагом все больше людей поднималось со своих мест, завороженно смотря на бледное тело ребенка.
Откуда-то раздавались неясные шепоты, а потом и крики — мальчика узнали, его окликали по имени, но больной почти не реагировал. Рыжий гигант издалека заметил процессию и двинулся навстречу, ловко перехватив у Аша изувеченное дитя.
— Витим! Сынок Имая! Живой, но весь горит!
— Ножки его изуродованы!
— Бледный совсем! Знахарей покличь!
— Эх, как парнише сказать, что вся семья-то его сгорела?
— Сиротка он теперь. Жаль мальчугана.
— Вот что поганец-жрец натворил! Дитя невинное на всю жизнь калекой сделал!
Толпа вокруг волновалась как живое море. Со всех сторон спешили люди, чтобы посмотреть на выжившего мальчика, коснуться его лба, попричитать. Где-то пробивались к больному старухи-знахарки, кто-то нес котлы с чистой водой, а другие искали одеяла и чистые тряпки. Все погорельцы хотели помочь чудом оставшемуся в живых Витиму.
Ашарх отступил назад сразу же, как его ношу забрали. Он ловко протиснулся обратно к Корице сквозь толпу, ему хотелось оказаться как можно дальше от происходящего, чтобы не пришлось с натянутой улыбкой выслушивать благодарности селян. Лантея же, напротив, суетилась вместе с остальными, иногда ловя на себе вопросительные взгляды.
Именно в этом момент где-то с соседних улочек раздалось лошадиное ржание и послышались суровые выкрики.
— Разойдись!
— Дорогу!
На крохотную центральную площадь, которая и так уже достаточно была заполнена бездомными погорельцами и любопытствующими жителями Зинагара, ворвался крупный конный отряд стражи в кольчугах, вооруженный гораздо серьезнее, чем те несколько солдат, которые изначально противостояли рыжему кузнецу. Из табуна фыркающих вороных коней с хмурыми всадниками гордо выехал верхом на вышколенном жеребце зарамской породы жрец. Это был достаточно молодой мужчина, которого жизнь уже успела наградить круглым брюхом и проредить его светлую бороду. Одет он был в роскошные жреческие одежды, украшенные богатой серебряной вышивкой. Тибост поднял обе руки, унизанные перстнями, вынуждая всех на площади замолкнуть, и начал вещать:
