Орки плачут ночью - Капустин Вад (книга жизни txt) 📗
– ГДЕ?! – Мясоедов решительно вмешался в чужой разговор. Бабуля не преминула бы сделать ему замечание.
– Явился, не запылился! – недовольно буркнул певец вместо приветствия и поспешно ретировался.
– Ой, Сев, привет! – восторженно взвизгнула Алка и, сообразив, что Мясоедов ждет ответа, неохотно добавила: – Да вон… мачо этот… за третьим столиком слева… Новоявленный полуорк внимательно оглядел зал и присвистнул.
Незнакомец определенно смахивал на полномочного представителя сицилийской мафии. Такой же волосатый как сам Севка, но с поправкой на черную масть, широкоплечий и вальяжный мужик лет тридцати был, пожалуй, даже красив – в итальянско-грузинском стиле, – и, как ни странно, при этом действительно похож на то, что Мясоедов наблюдал, морщась, каждое утро в зеркале. Шикарный костюм, толстая золотая цепь, массивный перстень с черным камнем. В лице его явственно проступало что-то хищное, волчье.
Глядя на самозваного родственника, Севка даже почувствовал себя немного неловко в старых потертых джинсах и привычной красной футболке с надписью «Слава труду!». Может быть, потому, что речь шла о родиче. Подобные чувства Мясоедов испытывал только в присутствии бабушки. Обычно никакие броские тряпки богатых торгашей не могли смутить рок-музыканта. У каждого мира свой стиль.
Севка, наверное, раздумывал бы дольше, но в дело вмешалась Алка, решившая не упустить возможность познакомиться с «родственником».
– Пойдем, представимся! – заявила она безапелляционно и, подхватив ошеломленного такой наглостью ударника под руку, поволокла за собой к столику «сицилийца».
– А вот и мы! – бесстыже вильнув обнаженным плечом, девица плюхнулась на свободный стул и, плеснув себе дорогого коньяка, пояснила: – Вы ведь Мясоедова искали?
Не обращая на нахалку никакого внимания, чужак пристально уставился на музыканта.
– Да, это ты! – непонятно сказал он, протягивая густо поросшую волосами лапищу, на которой блестели золотым браслетом дорогие часы. – Здравствуй, брат! Меня зовут Арсен Лу.
-Брат? – потрясенный, Сева крепко пожал протянутую руку – и свет погас… …так, во всяком случае, ему показалось сначала.
Вновь обретя опору под ногами, Севка огляделся, преодолевая головокружение: огни костров освещали покрытую редким леском долину. Он стоял на дне котлована, окруженного невысокой насыпью, на которой время от времени мелькали какие-то тени.
Вокруг копошились покрытые серой шерстью, огромные тупорылые твари…
В нос шибануло резкой пронзительной вонью: запах гари, звериных тел, крови, разложения. «Миазмы» – всплыло в памяти словечко из лексикона Анны Николаевны. К горлу подкатила тошнота. И тут раздался тоскливый, душераздирающий вой. Севка отшатнулся.
– Так плачут орки! – пояснил Арсен Лу. «Орки?» Мясоедов открыл рот, чтобы расспросить, узнать, но неожиданно для себя вдруг так же протяжно и печально завыл. Это продолжалось минуты три. Невероятным усилием воли ему удалось подавить странный порыв.
Незнакомец, назвавшийся братом, молча стоял рядом с ним, нервно теребя золотое кольцо с черным камнем.
– Можешь повыть, не стыдно! – сказал он, криво улыбаясь. – Два дня назад в битве народов погиб отец. И не только он. Многие из наших ушли к Великому отцу. Враги загнали орков сюда. Сегодня прощание с погибшими, потом суд. Над племенем. Немного нас осталось… Отец погиб! Севка сдержал рвущийся из горла вой и огляделся. Орки? Орки. Ближайшие, так сказать, родственнички…
Вот тебе, Мясоедов, получай! Не ты ли так долго и страстно мечтал о воссоединении с родичами? Смешно вспомнить, что он страдал от своей непохожести на людей, бредил другим миром. И вот он, мир. Другой.
Нельзя сказать, чтобы Севка был сильно удивлен. Небольшой любитель чтения, придя в себя после смерти бабушки, он пересмотрел все сайты в Интернете, где встречалось слово «орк», и даже порылся в энциклопедии. Ничего утешительного не обнаружив, Севка считал себя готовым к самым неприятным переменам, но… если б тут не так сильно воняло!
Вопреки словам Арсена, тварей в лагере оказалось довольно много. Чем они заняты, рок-музыкант сначала даже не понял – а когда понял, едва сумел справиться с приступом тошноты.
Подтаскивая к кострам тела погибших, орки раздирали трупы, вырывали и жадно поглощали куски мяса. Самый крупный, хриплыми возгласами подгонявший остальных, напомнил ударнику ротного старшину Медведева, по прозвищу Косолапый. Заметив появление братьев, вожак в два прыжка оказался рядом и почтительно протянул Арсену кусок плоти, в котором Севка с ужасом опознал человеческое, нет, орочье сердце. Ни секунды не колеблясь, Арсен разорвал мясо на две части и предложил брату его долю. Севка решительно помотал головой, но брат настаивал:
– Возьми. Это сердце отца. Таков обычай: близкие должны съесть сердце погибшего. Завет гласит, что лучше упокоиться в родных желудках, чем в безразличной земле – тогда частица тебя возродится в следующих поколениях.
Севка не мог есть человечину и не собирался уступать. Давить на себя он позволял только одному человеку – покойной бабушке, да и то, до поры до времени.
– Делаешь большую ошибку, – предупредил Арсен, проглатывая второй кусок и с удовольствием облизывая кровь с пальцев с холеными наманикюренными ногтями. – Надо стать своим, здесь теперь наше будущее. Думаешь, мне тут нравится? Моя мамаша, между прочим, француженкой была. Из Парижа. Я, если хочешь знать, в Сорбонне учился!
– Долго? – не скрывая усмешки, поинтересовался Мясоедов, вспомнив «свои университеты»: похожий на гангстера французский братец не казался отягощенным лишним образованием.
– Три недели, – неожиданно признался парижский полуорк и громко расхохотался. – Думал, сдохну со скуки.
Воспользовавшись благоприятным моментом, Севка решился задать «больной» вопрос:
– Слышь, ты же, получается, старший. А что с твоей матерью случилось? Тоже в родах умерла? Как вообще отца в Москву занесло? Арсен Лу помрачнел.
– Из-за пророчества этого сраного!
– Пророчества? – события усложнялись. – Что ещё за пророчество?
– Да так, ерунда. Семейное предание. Нашему прадеду во сне явился Великий отец – ну, это вроде бог здешний – и сказал, что второй сын его внука спасет народ орков от полного истребления. – Парижанин немного помолчал, подыскивая слова: – Я так понял, орки редко видят сны и часто путают их с явью. А тут – сам Великий отец! Понятно, поверили. Короче, пророчество передавалось от отца к сыну, ну а потом – нам. Племя, вроде, не должно было ничего знать, но слухи просочились… в общем, соплеменники ждут от тебя спасения.
– Понятно. Второй сын – я, значит. Но почему отец решился на новый брак? Тоже из пророчества что-то? – будущий спаситель орочьего племени не пожелал угомониться, и ему пришлось пожалеть о лишнем любопытстве.
– Видишь ли, моя мать, она очень красивая была. Яркая, избалованная – артистка, певица. Зачем такой нужен второй ребенок? А отец настаивал. Из-за пророчества. Вот. Родители поссорились. Ну и…– Лу немного помолчал. – Убил он ее и сбежал. Сам понимаешь, орк. Инст… истинкты. Дядья меня вырастили, французские, воспитали, как умели. Неплохо, как видишь, – он тряхнул золотой цепью. – Да и отец не забывал, показывался, деньжат подбрасывал, золотишка. А перед битвой и сам заявился. Сказал о тебе, велел разыскать, сюда доставить. Он уже не успевал – а, может, чувствовал, что эта битва будет для него последней. Колечко дал. И для тебя тоже.
Он протянул Севке ещё один массивный перстень с черным камнем и добавил:
– Камешек повернул – и мы здесь. Односторонний пропуск в лучший мир.
В лучший ли? Неизвестный, заочно обожаемый отец представлялся теперь жестоким свирепым зверем, сродни тварям, которые у костров раздирали трупы павших. Будущие соплеменники, которых Севке предстояло спасти от гибели – по всей видимости, вполне заслуженной, – особой симпатии не вызывали.
Но больше всего Мясоедова задело то, что отец, нашедший время перед смертью навестить старшего сына, не счел нужным хоть раз в жизни повидать его, младшего.
