Гарпия - Олди Генри Лайон (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗

Он сделал последний шаг и кинулся вниз со скалы.

Келена выждала минуту-другую и подошла к обрыву. Пряный аромат лавра и шалфея, тимьяна и розмарина, вечный запах летних Строфад тянулся за ней, как плащ. Змея просквозила в траве и убралась подальше, в тень колючих кустов фриганы, стойких к засухе. Солнце блаженно тонуло в море, разбрызгивая винно-красную воду от горизонта к берегу.

– Я постараюсь, дедушка, – пообещала она.

В полночь началась буря.

Liber I

Мрачная с Островов Возвращения

Caput I

– Купите цветочек, сударь!

Цветочница Герда считала себя плоть от плоти Веселого Тупика, и не без оснований. Двенадцать лет назад ее подкинули здесь – не вполне здесь, скажем честно, но рядом, за углом – к порогу храма Добряка Сусуна. Жрецы-отпущенцы сжалились над бедолагой, мокрой и синей от крика. Шесть месяцев дитя обихаживали, как могли, неумело, по-мужски проявляя заботу и втихомолку радуясь живой душе, далекой от греха. Затем девочку взяла под опеку бабушка Марго, верная прихожанка, укрепив благой порыв содержанием, назначенным ей от храма.

Жила бабушка Марго, считай, в Веселом Тупике. Ну ладно, считай не считай, а положа руку на сердце – близко, пять минут ходьбы, не больше. Перекресток Кладбищенской и Трубача Клауса, домик под крышей цвета свежей ржавчины, третий этаж. Герда была не первой у старушки. Кристиан, для друзей – Крис-Непоседа, еще один внук-приемыш, успел раньше девочки обосноваться в тесном бабушкином жилище и в просторном бабушкином сердце. Талант карманника, проявившийся в раннем детстве, дар брать без спросу и вовремя уносить ноги, за который Кристиан удостоился похвалы Прохиндея Морица («Сопляк, ты кончишь жизнь на виселице!») лишь добавлял парню любви близких людей.

«Что бы ни нес, лишь бы в дом!» – говаривала Марго, чихая от доброй понюшки табака, и морщинки славными лучиками освещали ее лицо.

Бабушка всю жизнь торговала цветами. На покой она вышла прошлой осенью, передав семейное дело в руки Герды, цепкие и надежные. С младых ногтей девочка привыкла ходить за Марго, цепляясь за передник бабушки, а там – и самостоятельно. Владельцы оранжерей вздрагивали по ночам от изумления, смешанного с ужасом. Им снилась прелестная крошка, милый бутончик, торгующийся за каждый лепесток с азартом конокрада. Девочка научилась безошибочно определять, какие цветы завянут в скором времени, и всучивала покупателю именно этот букетик. Звонкий голосок привлекал клиентов, наивное личико даже в прожженном цинике будило любовь к прекрасному, а проклятья, летящие в адрес скупердяев, поражали цель без промаха.

Иные брали по три, по четыре букета, только бы «дурное орало» заткнулось.

– Купите цветочек, сударь!

Вотчиной Герды вскоре сделался Веселый Тупик. Набегавшись по городу, она раз за разом возвращалась сюда: так хищник, затаившись, ждет в засаде у водопоя. В Тупике, месте укромном и скрытом от досужих глаз, часто случались дуэли. Победитель, секунданты, лекарь, а то и побежденный, если оставался жив, с охотой брали у «цыпочки» розы – алые, пурпурные и багровые. Герда не знала, отчего драчуны предпочитают розы, схожие с лужицами крови, насаженными на шипастый клинок стебля, и не стремилась разрешить загадку. Корзина опустела, и ладно. Здесь же, в Веселом, студенты любили прижать к стеночке хорошенькую зеленщицу или душечку-прачку, сорвав поцелуй. Астры, георгины, а бывало, что и принц-гладиолус всегда оказывались кстати, если у студента завалялась монетка-другая, чудом спасшаяся от вчерашней пьянки.

Имелась в Веселом Тупике еще одна причина, по которой жители Реттии, колыбели изящных искусств, захаживая сюда, с охотой обзаводились цветами. Но о ней Герда помалкивала, боясь спугнуть удачу. Девочка, хоть и была в ту пору глупышом-несмышленышем, помнила, как причина возникла сама собой, без видимого повода, приехав в столицу верхом на пегом муле – и острым умишком понимала:

«Что явилось ниоткуда, грозит исчезнуть невпопад!»

Да, Герда обещала в будущем стать достойной преемницей бабушки Марго – и в торговле, и в мудрости, и в добросердечии. Хотя последнее, услышь девочка о таком казусе, она оспорила бы в любом суде, не нуждаясь в адвокатах. Есть возраст и положение, когда доброе сердце числится скорее в пороках, чем в заслугах. Ты преисполняешься гордости, если тебя кличут злюкой, но отзывчивость звучит обидно, на манер рохли и мямли.

– Купите цветочек, сударь!

Мужчина, рослый дворянин при шпаге и плаще, не обернулся. Секундой раньше он вошел в Тупик, погружен в раздумья. Шляпа, надвинутая на брови, размеренная походка человека, который никуда не торопится – ждет не он, ждут его; стук колес кареты-невидимки, остановившейся за углом, ибо пассажир изъявил желание пройтись пешком – все выдавало в дворянине особу значительную, следовательно, денежную и, возможно, щедрую.

Мудрость улиц: «звону» в кармане не всегда сопутствует желание поделиться.

Дворянин (Герда для себя окрестила его «верзилой») в подробностях осмотрел сперва корзину, а после – маленькую цветочницу. На Герду так смотрели впервые: не видя, не замечая, скользя по поверхности, будто башмак по первому льду. Казалось, верзила способен с одинаковой небрежностью взять букет, ударить девочку по щеке или подпрыгнуть и улететь в вечернее небо.

Вместо этого дворянин почесал кончик носа, отвернулся и двинулся дальше. Герда шумно вздохнула, лишь сейчас обнаружив двух спутников верзилы – старичину и хлюпика, согласно ее личному реестру «кобелей». Хлюпик напоминал кузнечика, старичина – гусеницу. Первый – вприпрыжку, второй – ковыляя и охая, они поравнялись с девочкой, стараясь не отставать от дворянина в плаще.

«Драться явились, – решила Герда. – Верзила заколет хлюпика, а старичина подтвердит, что все было по-честному. Жалко, розы кончились. Ничего, продам георгины. Они тоже на кровищу смахивают…»

Она ошиблась. Драться гости Веселого Тупика не собирались. Верзила остановился у входа в заветный домик, где жила еще одна причина, и задумался, медля взяться за дверной молоток. Душа Герды запела: хвала Вечному Страннику, без цветов не обойдутся! Их трое, полкорзины заберут. День прожит не зря…

– Купите цветочек, сударь!

– Уйди, дитя, – велел хлюпик.

Это он напрасно. Чуя поживу, Герда становилась злее дикой кошки. Ради возможности укусить, вцепиться в живое мясцо, она частенько жертвовала и самой поживой – повод делался лишним, мешающим словесной баталии. Не в деньгах счастье, а оскорблять себя всяким прохвостам мы не позволим. Это нам-то уходить из Веселого? Это мы-то – дитя?

Герда не сомневалась, что с легкостью удерет от хлюпика, а уж от доходяги – и подавно. Значит, возмездия за дерзость можно не опасаться.

– Жадины! Скряги! Медяка пожалели бедному ребенку! Чтоб вас скрючило в три погибели! Чтоб ваши кишки играли отходной марш с ночи до утра! Чтоб вам зудело без почесуна…

Верзила с хлюпиком и ухом не повели. Зато старичина замер, как вкопанный, принюхиваясь. Герда была готова дать голову на отсечение – дряхлый мерзавец нюхал ее вопли. Шевелились мохнатые ноздри; слова влетали в них, отдавая хозяину не смысл, но запах.

Наконец старичина сморщился и чихнул.

– Пусть вам, жмотам, икается…

– Уймись, отроковица, – ласково произнес старичина, и Герда ощутила, как язык сворачивается в трубочку, где внутри, розовым червячком, спряталась немота, и снаружи тоже воцарилась немота, щекоча зубы опасным, зимним холодом. – Не надо желать случайным встречным целый ворох гадостей. Это дурно. Тебе говорили, что это дурно, или я у тебя первый?

– Оставь ребенка, Серафим, – велел дворянин. – Она не со зла.

– Разумеется, не со зла, – кивнул старичина. – Исключительно из благих намерений. Я же чую: она преисполнена любовью. Аж наружу брызжет. Отроковица, твое счастье, что Вышние Эмпиреи глухи к таким болтушкам, как ты. Кройся в твоем оре хотя бы одна скверная инвокация… Клянусь Нижней Мамой, я превратил бы тебя в чертополох и скормил на обед ближайшему ослу. Когда в следующий раз захочешь пожелать счастья ближнему, вспомни меня. Хорошо?