Леннарт из Гренграса - Пехов Алексей Юрьевич (первая книга .txt) 📗
Добравшись до развилки, отмеченной невысоким каменным крестом, шершавым и накренившимся, охотник остановился.
Отсюда в Федхе вели две дороги.
Одна из них, короткая, была давно заброшена. Несколько лет назад Лённарт проезжал по ней, и выигрыш по времени оказался очень заметным, хотя путь напрямик, через Йостерлен, не пользовался популярностью у местных жителей. Изгой вдоволь наслушался историй о покинутом становище, о горящих в ночи кострах и свирепых пожирателях человечины. Эти рассказы ничем не отличались от тех, что ходили в Гренграсе, где он родился и вырос. В каждой земле есть свои страшные сказки. Крестьяне, оленеводы и лесорубы любят их сочинять и с легкостью верят в придуманное.
Разумеется, в любой лжи может оказаться доля истины, поэтому, отправляясь по неизвестному пути первый раз, охотник за головами держал оружие под рукой. Но так и не встретил ничего опасного. Лес оставался лесом, точно таким же, как везде. Даже заброшенное среди полян морошки становище с покосившимися хижинами, крыши которых поросли мхом и папоротником, оказалось безопасным для ночевки.
Снега намело столько, что путь едва угадывался. Лыжи спасали, но даже в них идти было нелегко. Ели придвинулись вплотную, нависли над охотником, а затем раздались в стороны, отбежав на несколько сотен ярдов, и открыли взору большую прогалину, заваленную крупными, высотой в два-три человеческих роста, базальтовыми камнями. Они походили на убитых солнечным светом, запорошенных троллей. Ветер, больше не скованный деревьями, разыгрался и устроил настоящие салки со снежинками.
«Летом здесь гораздо приятнее», — подумал Лённарт, переживая очередной ледяной порыв.
Окончательно стемнело. Полная луна неслась наперегонки с облаками, то и дело с разбегу ныряя в них и вновь выглядывая через разрывы. Ее бледного света было вполне достаточно, чтобы не сбиться с пути.
У кромки леса мужчина остановился. На дороге, вокруг так и не разведенного костра, лежали человеческие трупы. Чуть дальше, ярдах в шести от них, валялись дохлые лошади.
Лённарт подошел к ближайшему мертвецу, рукавицей смахнул с его лица снег и удивленно хмыкнул, увидев застывшую счастливую улыбку. Изгой не сомневался, что еще час назад незнакомец был жив, но создавалось впечатление, будто он несколько недель пролежал на холоде. Белый, с посиневшими губами, покрытыми инеем волосами и тонкой корочкой льда, сковавшей кожу, он превратился в стылое изваяние.
Охотник склонился над следующим покойником. Тут было то же самое. Счастливый оскал, ледяная корка и распахнутые белесые глаза.
— По мне, лучше бы вы умерли как-нибудь иначе, — обратился Лённарт к мертвецам, но те не собирались отвечать и продолжали блаженно лыбиться.
В народе гуляли истории о Ледяной невесте, появляющейся на пустынных дорогах в самые холодные дни в году и целующей приглянувшихся ей путников. Говорят, поцелуй этот сладок, словно горный мед, и, отведав его, человек улыбается даже после смерти.
Лённарт поспешно осмотрел землю и на самом краю истоптанного участка нашел то, что до последнего мгновения надеялся не увидеть, — едва различимые следы босых девичьих ступней. Они исчезали ярдах в десяти от того места, где он стоял, — словно женщина растаяла в воздухе. Возможно, так оно и было.
— Извините, ребята, зато, что мне придется сделать, — сочувственно произнес Изгой, обнажив меч, — Но выбора у меня нет.
Насколько он помнил, люди, погибшие от встречи с Ледяной невестой, не имели дурной привычки бродить после смерти, но рисковать и оставлять за спиной трех упырей, особенно в Отиг, — настоящее самоубийство. Поэтому, скрепя сердце, Лённ сделал то, что диктовал ему трезвый расчет.
Больше всего пришлось повозиться с последним из мертвецов. Кровь, превратившаяся в лед, мерзко скрипела под клинком. Смерзшаяся плоть была твердой, словно мореный дуб, которым обшивают борта королевских фрегатов. Приложив немало упорства, охотник все-таки смог отделить голову от тела.
Убрав оружие, он достал фляжку и сделал скупой глоток. Жидкость славно обожгла горло, по языку растекся приятный вкус свежей черники.
— Пусть боги смилостивятся над вашими душами и примут их в свои благословенные чертоги, — пожелал он мертвым.
Изгой не стал обыскивать карманы незнакомцев, несмотря на богатую одежду и дорогое оружие. Он не любил обирать умерших, хотя о нем и ходили такие слухи. Однако Лённ не спешил их опровергать. Они были ничуть не хуже тех, где ему приписывалась особая, изощренная жестокость с убийцами и душегубами, на которых он имел привычку охотиться. У него была репутация серьезного человека, которому лучше не попадаться под руку. Особенно когда за это обещана хорошая награда.
Спустя несколько минут после того, как Изгой покинул прогалину и скрылся в лесу, из снежной пелены неспешно выступил его конь. Он подошел к людям, наклонив голову, обнюхал тела и, разочарованно всхрапнув, направился к лошадям. Копнул снег копытом, коснулся мордой каждой из них. Призывно заржал.
Животные, зашевелившись, начали подниматься. Лед на их шкурах лопался и с легким, едва слышным приятным звоном осыпался. Через несколько мгновений, ожившие отправились той же дорогой, что и Лённарт.
Эту песню часто пели в Строгмунде, и теперь она вертелась у Лённарта в голове, помогая бежать. Изгой торопился.
Ему то и дело приходилось перебираться через большие сугробы и наносы либо спускаться с какой-нибудь горки. Местность была неровной, в складках, и если летом, на лошади, путешествие не становилось обременительной задачей, то теперь даже двужильный Изгой чувствовал усталость. Однако старательно ее не замечал.
Луна скрылась, снег валил не переставая. Темные стены деревьев вырастали по обе стороны дороги, сжимая ее в колючие тиски и не давая возможности рассмотреть, что скрывается за ними.
Впереди что-то оглушительно лопнуло, тоскливо и протяжно застонало, раздался нарастающий треск. Огромная ель, дрогнув, начала крениться к земле, падая все быстрее и оставляя за собой шлейф слетающего с ветвей снега.
Могучее дерево рухнуло ярдах в шестидесяти от застывшего охотника, перегородив дорогу. Лес заходил ходуном, словно через него продиралось нечто огромное, неуклюжее и неповоротливое.
— Хум! Хум! Хум! — раздалось сквозь треск низкое, недовольное ворчание.
Очередная ель не выдержала натиска и, надломившись, словно сухая веточка, упала следом за первой.
Лённарт, не став дожидаться, когда его увидят, бросился в лес. Бежать оказалось нелегко, густой валежник хватал за лыжи, перегораживал путь. Снежные шапки срывались с потревоженных ветвей, падали на голову, плечи, спину. Плащ цеплялся за острые сучья. Но постепенно треск и раздраженное «хум-хум» затихли вдали. Изгой прислонился к шершавому, едва уловимо пахнущему смолой и хвоей дереву. Перевел дух.
Кажется, пронесло.
Он хорошо знал местность и решил сделать небольшой крюк, чтобы обойти опасный участок.
Когда охотник вышел к скованной льдом реке, здесь властвовало безветрие. Но путник не обольщался. Все могло измениться в любое мгновение, и отнюдь не в лучшую сторону. От Йостерлена до моря рукой подать, и капризы погоды тут ничуть не лучше капризов смазливой девчонки из Солвика, которую он знал, когда был совсем молодым.
Лённарт старался не подходить к правому берегу — высокому и скалистому. Течение там было быстрым, оно подмывало лед изнутри, и мужчина не желал рисковать попусту. Когда через шестьсот с лишним шагов река резко повернула на восток, Изгой, оставив ее, вернулся к тракту.
Здесь не было даже намека на «крушителя елей». Однако вдали послышался волчий вой. Тягучий и тоскливый. Судя по перекликающимся голосам, стая вышла на охоту. До серых хищников пока было довольно далеко, но Лённарт знал, как быстро они умеют бегать и как опасны в это время года. Поэтому не стал мешкать и кинулся прочь, надеясь успеть к становищу раньше, чем хищники доберутся до него.
