Дорога без возврата (сборник) - Сапковский Анджей (читать книги полностью TXT) 📗
– Только погляди. – Корин встал рядом. – Баба – что твой статуй в дворцовом фонтане. А была сгорбленная и сморщенная, ровно зад столетней коровы. Чтоб меня…
– Корин, – прервала Висенна. – У тебя нервы крепкие?
– Э? А при чем тут нервы? Ну, вполне, если тебя это интересует. Не жалуюсь.
Висенна сняла перевязку со лба. Драгоценный камень в диадеме полыхнул молочно-белым племенем. Висенна встала над трупом, протянула руку, закрыла глаза, прошептала что-то непонятное. Потом резко крикнула:
– Grealghane!
Папоротники зашевелились. Корин отскочил, выхватил меч и замер в оборонительной позиции. Труп задрожал.
– Grealghane! Говори!
– Аааааааа! – вырвался из папоротников нарастающий хриплый рев.
Труп выгнулся дугой, чуть ли не взлетел, касаясь земли пятками и макушкой. Рев утих, стал прерывистым, перешел в горловое бормотанье, стоны и вопли, постепенно набиравшие силу, но совершенно непонятные. Корин почувствовал, как по спине потекла холодная струйка пота, щекочущая, словно ползущая гусеница. Сжав кулаки, чтобы сдержать дрожь в предплечьях, он всей силой воли боролся с непреодолимым желанием сбежать в глубь леса.
– Огг… ннн… ннгррр… – пробормотал труп, раздирая землю ногтями и пуская кровавые пузыри, лопающиеся на губах. – Нарррр… еееггг…
– Говори!
Из протянутых рук Висенны сочился мутноватый поток света, в котором кружилась и клубилась пыль. Из папоротников взметнулись сухие листики и травинки. Труп захлебнулся, захлюпал и вдруг заговорил, совершенно четко:
– …развилке, в шести верстах от Ключа к югу… Не больше… По… Посылал. Кругу. Парня. Веее… ггг… лел. Велел.
– Кто? – крикнула Висенна. – Кто велел? Говори!
– Пфф… ррр… генал. Все записи, письма, амулеты. Коль… ца…
– Говори!
– …еревале. Костец. Фре… наль. Забрать письма. Перг… гаменты. Он придет с мааааа! Эээээээ! Ннныыыыы!!!
Голос задрожал, бормотание утонуло в диком вое. Корин не выдержал, бросил меч, зажмурился и, зажав уши руками, стоял так, пока не почувствовал прикосновение к плечу. Вздрогнул всем телом.
– Конец, – сказала Висенна, отирая пот со лба. – Я тебя спрашивала, как у тебя с нервами.
– Ну и денек! – с трудом проговорил Корин. Поднял с земли меч, сунул в ножны, стараясь не глядеть на уже неподвижное тело. – Висенна?
– Слушаю.
– Пошли отсюда. Подальше от этого места.
Они ехали вдвоем на коне Висенны по просеке, заросшей и изрытой выбоинами и колдобинами. Девушка впереди, в седле, Корин, без седла, сзади, обхватив ее за талию. Висенна уже давно привыкла не смущаясь принимать выпадавшие ей время от времени мелкие радости, даримые судьбой, поэтому с удовольствием упиралась спиной в грудь мужчины. Оба молчали.
– Висенна, – почти через час первым решился Корин.
– Слушаю.
– Ты не только целительница. Ты из Круга?
– Да.
– Судя по тому… представлению – магистр?
– Да.
Корин отпустил ее талию и ухватился за заднюю луку седла. Висенна гневно прищурилась. Конечно, он этого видеть не мог.
– Висенна.
– Слушаю.
– Ты что-нибудь поняла из того, что она… оно… говорило?
– Немного.
Снова помолчали. Пестрокрылая птица, порхающая над ними в кронах, громко застрекотала.
– Висенна?
– Корин, будь любезен…
– А?
– Перестань болтать. Мне надо подумать.
Просека вела прямо вниз, в долину, в русло неглубокого ручья, лениво бегущего среди камней и черных стволов в пронизывающем все запахе мяты и крапивы. Конь скользил по камням, покрытым слоем ила и глины. Корин, чтобы не упасть, снова ухватился за талию Висенны, отгоняя при этом назойливую мысль о том, что слишком уж долго он мотается в одиночку по лесам и трактам.
Селение было типичной деревней об одной улице, тянувшейся по склону горы вдоль тракта, – соломенной, деревянной и грязной, присевшей за кривыми заборчиками. Когда они подъехали, собаки подняли лаеж. Конь Висенны спокойно шел по середине улицы-дороги, не обращая внимания на выходивших из себя дворняг, вытягивающих истекающие пеной морды к его ногам.
Сначала не было видно никого. Потом из-за заборов, с тропинок, ведущих на гумна, появились обитатели – босые и угрюмые, вооруженные вилами, жердями и цепами. Кто-то наклонился, поднял камень.
Висенна придержала коня. Подняла руку – Корин увидел маленький золотой серповидный ножичек.
– Я – целительница, – проговорила девушка четко и звучно, хоть совсем негромко.
Кметы опустили оружие, зашептались, переглянулись. Их становилось все больше. Несколько ближайших стянули шапки.
– Как называется ваше село?
– Ключ, – долетело из толпы после минутной тишины.
– Кто над вами старший?
– Топин, милсдарыня. Вон та хата.
Прежде чем они двинулись, через строй кметов пробилась женщина с грудничком на руке.
– Госпожа… – робко прошептала она, прикасаясь к ноге Висенны. – Дочка… Вся прям-таки пылает…
Висенна соскочила с седла, коснулась головки ребенка, прикрыла глаза.
– Завтра выздоровеет. Не укутывай так тепло.
– Благодарствую, милостивая государыня… Стократ…
Топин, солтыс, был уже на дворе и в этот момент размышлял, что делать с вилами, которые держал наготове. Наконец сбросил ими со ступеней куриный помет.
– Прощения просим, – сказал он, отставляя вилы к стене хаты. – Госпожа и вы, уважаемый. Время такое неверное… Прошу входить. Приглашаю перекусить.
Вошли.
Солтысиха, таская за собой двух вцепившихся в юбку белокурых девчушек, подала яичницу, хлеб, простоквашу и скрылась в другой комнате. Висенна в отличие от Корина ела мало, сидела задумчивая и тихая. Топин вращал глазами, то и дело чесался и не переставая болтал:
– Время, грю, неверное. Неверное, грю. Беда нам, уважаемые. Мы овцов на шерсть разводим, на продажу, сталбыть, шерсть-то, а ныне купцов нету, приходится изводить стада, рунных овцов бьем, чтоб было чего в горшок бросить. Ране-то купцы за ясписом да по камень зеленый ходили в Амелль за перевал, тама, значит, копи лежат. Тама яспис-то добывали. А как шли купцы-то, значить, и шерсть брали, платили, разно добро оставляли. Нету, грю, ноне купцов. Дажить соли нету, что приколем, в три дни съесть надыть, чтоб не попортилося.
– Обходят вас караваны? Почему? – Висенна то и дело задумчиво трогала перевязку на лбу.
– Ага, обходют, – буркнул Топин. – Закрыта дорога на Амелль-то, на перевале уселся проклятущий костец, живой души не пропустит. Ну, дык как же туды купцам-то идтить? На смерть?
Корин замер с ложкой в воздухе.
– Костец? Что за штука – костец?
– А я знаю? Говорят, костец, людоедец. На перевале, грю, вроде бы сидит.
– И не пропускает караваны?
Топин посмотрел на стены.
– Токмо некоторые. Говорят, своих. Своих, мол, пропущает.
Висенна наморщила лоб:
– То есть как – своих?
– Ну, своих, значить, – проворчал Топин и побледнел. – Людишкам из Амелли ишшо хужее, чем нам. Нас-то хоша лес малость кормит. А тамошние на голом камне сидят и токмо то и имеют, что им костецы за яспис продают. По-разбойничьи за каждо добро платить велят, а чего им, из Амелли-то, делать? Яспис жрать не станешь?
– Что за «костецы»? Люди?
– И люди, и враны, и еще ктой-то. Разбойники это, госпожа. Они в Амелль возют то, что у нас забирают. По селам, бывалотко, грабили, девок портили, а кто противится, убивали, разоряли людишек. Разбойники. Одно слово – костецы.
– Сколько их? – спросил Корин.
– Кто считал, милсдарь? Села-то мы охраняем, кучкой держимся. А толку? Ночью налетят, подожгут. Уж лучше дать, чего хочут. Потому как говорят…
Топин побледнел еще больше, задрожал всем телом.
– Что говорят, Топин?
– Говорят, мол, костец, ежели его разозлить, слезет с перевалу-то и пойдет на нас, в долины.
Висенна резко поднялась. Лицо у нее изменилось. Корина проняла дрожь.
– Топин, – сказала чародейка. – Где тут ближайшая кузница? Конь мой подкову на тракте потерял.
