Сильнейшие - Дильдина Светлана (читать книги полные txt) 📗
Тевари под боком ворочался, никак не мог уснуть. Словно на шишки лег или на ежа, хотя постель его на деле была — из сухой травы, покрытая одеялом из беличьих шкурок, и мошкара в хижину не проникала.
— Ты что? Сколько можно? — шепотом спросила Соль, сердясь немного, и беспокоясь — не заболел бы.
— Мне страшно. Там зверь ходит!
— Зверь? — Тахи мгновенно сел, прислушался. Потом откинул полог, пытаясь почувствовать, уловить запах — глазам не доверял, мало ли что скажут тени.
— Он голодный, — сообщил малыш шепотом, и сам облизываясь невольно. Смешно это выглядело, только старшим не до того было. Тевари — дитя леса. Раз сказал, значит, что-то и впрямь есть.
Зверь, подумала Соль. Ты мой! — прижимала сына к себе. Через упавшие волосы хмуро, с вызовом блестели глаза. Смотрела на лес, казавшийся ей непроницаемо-черным, несмотря на светлую ночь. Хищники друг друга едят, как же им не захотеть поживиться беззащитным ребенком! «Никому не отдам!»
Видела бы ее мать — любимицу, не способную обидеть и стрекозу.
— Спи… Он не нападет на лагерь. «Кольцо» Къяли удержит его, испугает.
— Оно такое слабое…
— Хватит. Завтра пойдем, посмотрим следы, — Тахи откинулся назад, на мягкое ложе.
— Тахи… — шепнула Соль.
— Мм?
— А Утэнна глаз не сомкнет, наверное. Сторожит…
— Спи.
Утро влажное туманом укрывалось, словно нарочно, чтобы не дать людям разглядеть следы среди густой травы, или иные отметины. Но Къяли заметил несколько шерстинок, которые жадно сцапал репей: бурая шерсть энихи. Совсем рядом от лагеря, ближе, чем вчера Къяли шерсть обнаружил. Тахи отобрал у репья добычу, повертел шерстинки в пальцах, задумался. Энихи — опасный зверь. Большой, бесшумный и ловкий. И очень сильный. Одно хорошо — коварства в нем меньше, чем в медведе, к примеру. Слишком на свою силу надеется.
Къяли взял короткое копье — с ним управлялся лучше всего. Со смущенной улыбкой взглянул на Тахи — все еще чувствовал себя мальчишкой, хотя давно уже стал умелым охотником. Утэнну оставили охранять женщин — от него польза была в переноске тяжестей, да и везде, где требовалась сила и неутомимость. Ну, и чуткость изрядная — потому и хорош на страже. А на охоте он разве что глыбообразным телом зверя напугает, больше толку не выйдет. Так и не научился жизни в лесу. Немолод уже, что поделать.
Тахи и Къяли кружили вдоль границ лагеря, постепенно расширяя круги. То тут, то там находили следы пребывания зверя — то отпечаток лапы, то шерсть, то остаток кроличьего пуха — сожрал в момент, кролик ему на один зуб.
— Он с нами играет, — одними губами проговорил Къяли. Напарник только брови свел, и качнул головой: нечего голову забивать. Зверя надо убить, а не заморачиваться. Умный зверь, вот и все.
Даже старый энихи, даже больной умел быстрым быть и бесшумным. Къяли ждал его слева, а бурое тело бросилось из кустов справа. Къяли едва успел уклониться. Тахи метнулся к нему из-за ствола квебрахо, бросил дротик. Не промахнулся, но зверь развернулся, едва коснувшись земли, и продолжил бежать с дротиком в шее.
Къяли ударил копьем, но зверь вырвал копье из его рук, так оно и осталось в боку торчать. Оскалился — зубы желтые, полустертые. Но и такие кость раздробить могут.
Молния слетела с ладони Тахи, невидимая, но черная. Кожа ощущала, и деревья притихли испуганно — черная…
— Уфф… — выдохнул Къяли, глядя, как стихают конвульсии зверя.
— Это нихалли, — Тахи вытер лоб, сложил вместе ладони.
— Плохо, — вздохнул Къяли, осматривая мертвого хищника. — Может снова придти…
Он знал, кто такие нихалли. Оборотни разные бывают. Кана — те, что открыто принимают облик зверей. Не рождались они среди эсса. Огня маловато, смеялись южане. А есть еще нихалли, скрытые оборотни. Про них знали и север, и юг. Вроде спит такой человек, а душа его из тела выскальзывает и отправляется искать себе пропитание или просто бродить по окрестностям в обличье зверя или же птицы. А умер человек — и осталась его душа навсегда в зверином теле. Оттого и злы большинство из них.
Къяли тронул кончиками пальцев веки энихи, потом его жесткие торчащие усы. Волосы, перед началом охоты собранные в аккуратный узел, наполовину рассыпались.
— Я всегда думал, можно ли узнать нихалли, когда он вроде как человек, — проговорил молодой северянин, внимательно прислушиваясь к ощущениям внутри себя. — Пытался… Да я и сейчас ничего не чувствую. Он ушел? Или умер? Или все-таки зверь?
— Просто помни о нем, и все. Остальное тебе зачем?
Къяли с улыбкой поднял глаза:
— Я хотел бы понять… можем чувствовать души… а животное отличить не умеем? Ведь между всем связь, Тахи. Между росинкой и энихи, тобой и облаком…
Южанин поморщился, оперся на скрюченный ствол. Снова спросил:
— Зачем?
— Хотя бы… познать мир.
— Вы не познаете, вы в собственных тенях путаетесь. Помоги донести тушу — сделаем из шкуры одеяло Киуте, ей нужно тепло.
Къяли невесело улыбнулся. Сдержанный, на самом деле застенчивый чуть не до дикости, он так и не сумел преодолеть собственное смущение, пусть и жило их тут — шестеро на всю округу. Собеседника ему не хватало. Киуте… любимая, она понимает — но она айо. Она видит другую грань мира, куда ему не дано заглянуть самому. Это ли не высшее, что дано человеку — слияние воедино двух граней? Словно пожатие рук. Но так хочется найти и того, кто может поговорить с тобой на подлинно одном языке…
— Энихи, — прошептала Соль, увидев бурую тяжелую шкуру. — Это мой сон… — И крепче прижала к себе сына. — Нихалли он или кто иной, я не позволю причинить тебе вред!
Мальчик удивленно вскинул глаза на нее:
— Какой сон, мама? — молодая женщина опомнилась. Не рассказывать же ребенку, что видела во сне, будто на него кинулось огромное тело, выпуская на лету когти из мощных лап? Или не на него? У мальчика того были светлые волосы… а рыжие или нет — не понять…
Южанин проговорил, услышав ее слова:
— Если это нихалли, он снова придет. Не бойся — звери подчиняются строгим правилам, куда строже, чем люди. Крупного зверя не будет долго, пока не прознают, что свободна территория. А мелкий не так опасен. Изловим.
Если бы Тахи принялся ее утешать, Соль не поверила бы ему. Решила бы — не хочет тревожить. Но он говорил лениво, и сам, кажется, не опасался за сына. Уверенно говорил.
— Скажи, как нихалли узнать! — попросила молодая женщина. Солнце высоко поднялось над поляной, и снова казалось спокойно в лесу — да и привыкла, за несколько весен.
— Повадки на звериные не похожи, и держатся хоть осторожно, а все ближе к человеку, чем зверь.
— И в глаза посмотри, — подал голос молодой северянин. — Человечьи…
Тахи только головой мотнул, отчего собранные в хвост волосы хлестнули по плечам.
— Глаза они и есть глаза, чего там…
— А колокольчики тоже смотрят, когда я иду мимо, а орхидеи жмурятся! — подал голос ребенок, вызвав улыбки женщин.
Дожди зарядили на много-много дней. В хижины не затекала вода — Тахи распорядился построить их на каменном фундаменте, и в свое время до полусмерти загонял Къяли и даже Утэнну, пока искали подходящие камни и переносили их в лагерь. Сам тоже работал, не покладая рук — и старшинство его никем не оcпаривалось, да и кто мог оспорить?
Дождь — с неба стекали реки, не капли. Все запахи забивал запах воды. Если бы не Тахи и огромный южанин, в хижинах было бы нельзя жить из-за сырости. А эти двое создали лагерь уверенно, подняли его на руках, словно отец ребенка: без материнской нежности, но со спокойной силой.
Связанные пучки травы, покрытые широкими перистыми листьями, составили прочную крышу. Две хижины распорядился ставить Тахи — одну отвел для себя, другую — Утэнне и молодой северной паре. Мало его заботило, как уживутся.
— За дождями — Время Нового Цветения, — задумчиво говорила Соль, время от времени чихая и вытирая слезящиеся глаза — дымоход не удалось устроить, а дыру в крыше делать было нелепым. Вот дым от очага и ползал по хижине. — А потом еще и еще дни… А потом родится дитя у Киуте.
