Хрустальный грот (сборник) - Стюарт Мэри (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
До меня донесся раскатистый хохот деда. К нему присоединился другой. Потом голоса затихли — дед, должно быть, увел гостей в дом, и теперь во дворе слышался только звон упряжи и топот лошадей, которых разводили по стойлам.
Я вырвался от Моравик и подбежал к матери.
— Мама, кто это?
— Мой брат Камлах, сын короля.
Не глядя на меня, она указала на оброненный челнок. Я поднял его и отдал ей. Она снова принялась ткать, медленно, словно машинально.
— Значит, война кончилась, да?
— Война давно кончилась. Твой дядя был на юге, с верховным королем.
— А теперь он вернулся, потому что дядя Дивед умер?
Дивед был наследником, старшим сыном короля. Он скоропостижно скончался от колик в желудке, и его жена, Элен, вернулась домой к отцу (детей у них с Диведом не было). Конечно, поговаривали об отраве, как всегда бывает, но всерьез в это никто не верил: Диведа все любили. Он был отважный воин и хороший хозяин, умел быть и щедрым, когда нужно.
— Говорят, дядя женится. Правда, мама? — Я гордился своей осведомленностью и с радостью предвкушал свадебный пир, — Он, наверное, женится на Керидвен, раз дядя Дивед умер…
— Что-о-о?
Челнок замер в руках матери, и она резко повернулась ко мне. Но, видимо, мое лицо ее успокоило, потому что гнев в ее голосе исчез, хотя она все еще хмурилась, и Моравик негодующе зашипела на меня.
— Где ты этого набрался? Слишком много слушаешь, чего тебе не понять. Забудь все это и помалкивай.
Челнок снова задвигался, но медленно.
— Слушай, Мерлин, сынок, когда они придут посмотреть на тебя, будь тише мыши. Понял?
— Да, мама.
Я понял ее очень хорошо. Меня давно приучили не попадаться на глаза королю.
— А они что, придут на меня посмотреть? Почему на меня?
В ее голосе послышалась горечь — от этого она сразу будто постарела, стала почти такой же, как Моравик:
— А как ты думаешь?
Челнок лихорадочно заметался у нее в руках. Она вплетала в ткань зеленую нить; я видел, что она портит узор, но промолчал: мне показалось, что так красивее. Я стоял и смотрел на нее, но тут отдернулась занавеска и вошли двое мужчин.
В комнате сразу стало тесно. Две головы, седая и рыжая, на какой-нибудь фут не доставали до потолка. На деде было темно-синее одеяние с золотой каймой. Камлах был в черном. Потом я узнал, что он всегда ходит в черном. На руках у него были кольца, на плече — брошь с камнями. Рядом со своим отцом он казался юным и тонким, но юрким и проворным, как лисица.
Мать встала. На ней было домашнее платье землистого цвета, распущенные волосы горели золотом, как спелая солома. Но мужчины даже не взглянули на нее. Можно было подумать, что в комнате нет никого, кроме малыша у ткацкого станка.
Дед тряхнул головой, бросил: «Вон!» — и женщины торопливо, почти беззвучно оставили комнату. Одна Моравик помедлила, напыжившись, как наседка, но взгляд ледяных голубых глаз на миг задержался на ней, и она удалилась, осмелившись лишь фыркнуть, скрываясь за дверью. Голубые глаза снова остановились на мне.
— Вот он, — хмуро сказал король, — Пащенок твоей сестрицы. Шесть лет сравнялось в этом месяце. Тянется, как крапива, и нашей породы в нем не больше, чем в щенке подзаборном. Ты глянь на него! Черноволосый, черноглазый и всего боится — точь-в-точь подкидыш народца из полых холмов. Скажи мне кто, что это чертово отродье, — я поверю!
Дядя обернулся к матери и коротко спросил:
— Чей он?
— А то мы ее не спрашивали, дурак ты набитый! — хмыкнул дед. — Ее так пороли, что бабы говорили, у нее выкидыш будет, а она ни слова. Хоть что-нибудь сказала бы про него, хоть ерунду какую-нибудь, бабьи сказки про духов, что по ночам приходят к девушкам, — я бы этому поверил.
Золотоволосый Камлах разглядывал меня с высоты своих шести футов. Глаза у него были светло-голубые, как у матери, а лицо красное. Мягкие сапоги оленьей кожи были заляпаны желтой глиной, от него пахло потом и лошадьми. Он даже не умылся с дороги. Я помню, как он смотрел на меня сверху вниз. Мать молчала, а дед грозно хмурился, дышал тяжело и хрипло, как всегда, когда, бывало, разгорячится.
— Подойди, — велел дядя.
Я подошел шагов на шесть — ближе не посмел. С трех шагов он казался еще выше и почти упирался головой в потолок.
— Как тебя зовут?
— Мирдцин Эмрис.
— Эмрис? Дитя света, любимец богов? Ничего себе имечко для чертова отродья!
Он говорил дружелюбно, и я осмелел.
— Меня еще зовут Мерлинус. Это по-латыни значит сокол, корвальх.
— Сокол! — фыркнул дед и презрительно махнул рукой, так что зазвенели золотые запястья.
— Это маленький сокол, — добавил я в оправдание и замолчал, видя, что дядя не слушает.
Он задумчиво потер подбородок и обратился к матери, недоуменно вскинув брови:
— Странные имена для мальчика из христианской семьи, Ниниана. Может, это был римский демон?
Мать вскинула голову.
— Может быть. Откуда я знаю? Темно было.
Он, кажется, ухмыльнулся, но король сердито хлопнул себя по боку.
— Слыхал? Сплошное вранье, сказки про колдунов и чушь несусветная — больше ты от нее ничего не добьешься! Садись за работу, ты, и смотри, чтоб твой пащенок мне на глаза не попадался! Теперь это дом твоего брата, а тебе мы приищем кого-нибудь, кто согласится взять обоих, чтобы вы у меня тут под ногами не путались. Видишь, Камлах? Это все, что у меня есть.
Так что давай женись побыстрее и сделай мне парочку настоящих внуков.
— Ладно, женюсь, — спокойно согласился Камлах.
Они собрались уходить и больше не смотрели на меня. Меня никто не тронул. Я разжал кулаки и потихоньку стал отступать — шаг, еще шаг…
— Но ведь и ты женился, государь, и, говорят, она уже беременна?
— Это неважно. Тебе нужно жениться, чем скорее, тем лучше. Я старый человек, а времена нынче опасные. Что до этого мальчишки…
Я застыл.
— …насчет него можешь не беспокоиться. Кто бы ни был его отец, раз он за шесть лет не показался, то уж теперь точно не объявится. И будь это хоть сам Вортигерн, верховный король, он от него толку не добьется. Крысеныш трусливый — от всех шарахается и прячется по углам. И с другими ребятами не играет — боится, должно быть. Он собственной тени даже боится.
Он повернулся к двери. Камлах переглянулся с матерью. Потом снова взглянул на меня и улыбнулся.
В комнате словно посветлело, хотя солнце уже село и начинало холодать. Вот-вот должны были внести свечи.
— Ладно, — сказал Камлах, — этот сокол еще не оперился. Не будь так суров к нему, государь; тебя в свое время боялись люди и похрабрее его.
— Это ты, что ли? Хо!
— Честное слово!
Король обернулся, уже стоя в дверях, и бросил на меня суровый взгляд из-под нависших бровей, потом снова фыркнул и перебросил плащ через руку.
— Ладно, ладно, поживем — увидим. Смерть Господня, как же есть хочется! Давно ужинать пора, но ведь ты еще полезешь в воду, по вашему дурацкому римскому обычаю? Имей в виду, с тех пор как ты уехал, баню ни разу не топили…
Последние слова он договорил уже за дверью. Я услышал, как мать перевела дух и зашуршала юбкой, садясь на свой табурет. Дядя протянул мне руку.
— Пойдем, Мерлинус, поболтаем, пока я буду мыться в вашей холодной уэльской бане. Нам, принцам, надо быть друзьями.
Я стоял как вкопанный. Мать тоже застыла — я это чувствовал.
— Идем же, — ласково повторил дядя и снова улыбнулся.
Я бросился к нему.
В ту же ночь я залез в подполье. Это был мой собственный дом, тайное укрытие, где можно было спрятаться от больших мальчишек и играть с самим собой. Дед был прав, когда говорил, что я «прячусь по углам», но прятался я не от страха, хотя, конечно, сыновья наших лордов подражали ему — дети всегда подражают старшим, — и я вечно бывал жертвой их жестоких воинских игр, когда им удавалось поймать меня.
Поначалу это подполье — заброшенная отопительная система — и впрямь было для меня всего лишь убежищем, где я мог побыть один и в безопасности; но вскоре мне понравилось разведывать тайны этих темных, узких, пахнущих землей ходов, проходивших под полами всех комнат дворца.
